Приглушенное стенами пение раздавалось в камере через коридор. Где-то в другом его конце кто-то бормотал, срываясь на плач. Скрипел подошвами надзиратель.
Джокер лежал в своей камере, в объятьях смирительной рубашки.
Проклятая темнота. День сейчас или ночь? Он попытался вернуться в реальность.
Но в результате только смог представить, что не его беспокоит жуткая головная боль, а что он наступает надзирателю на голову, ломает кости черепа, давит его бесполезные мозги, словно кочан гнилой капусты: бесполезная обыденность.
Пахло сыростью и бетоном.
Бешено болела голова, легкие горели.
Он закрыл глаза, улыбнувшись, и головокружение и тошнота усилились, но стены камеры стали отступать, пока совсем не исчезли.
Он попытался добавить что-нибудь еще в свое воображаемое пространство, помимо уже поднадоевших ему усмехающихся лиц, тянущих к нему покрытые белесой слизью руки, со скуки непременно появляющихся на задворках разума, но мысли ускользали.
Горечь поднялась из желудка в горло, обожгла слизистую.
То место на его голове, где была произведена трепанация, пульсировало; боль все усиливалась: неизвестные ему таблетки плавно прекращали свое действие. Он попытался заснуть.
Джокер провел два года в психиатрической лечебнице имени Элизабет Аркхем для душевнобольных преступников с достаточной для такого срока пользой.
Социальные действия, предпринятые им под влиянием обстоятельств, не стоило считать чем-то серьезным, но скучная мрачная больница, наводненная психами не только в камерах, но и белых халатах, способствовала, и он покорился.
За день ему давали, наверное, целый мешок лекарств - и он долгое время послушно глотал их, хотя разумнее было этого не делать.
Причину, по которой дал себя запереть, он не помнил.
В целом, он обнаружил, что в его памяти зияли дыры даже более основательные, чем прежде. Только среди объятых огнем воспоминаний о боли и признанных незначительными образов о прибытии в Готэм и предшествующим этому годам - все в кучу - оставалась только последняя и неизменная связь с реальностью - образ Бэтмена, притягательная тьма. Его личина и личность… Он не позволил бы себе забыть.
Сперва помнить было несложно - о, эта яркая ненависть, причина существования! - но после операции все ускользало, словно шелковый шнурок.
Он прикусил щеку изнутри, прямо по внутренней части левого шрама, желая вернуться к реальности.
Через восемь часов он, все же заставивший себя немного поспать и теперь развлекающийся изучением внутренних сторон век, услышал отдаленный стук по железу - условный сигнал.
Он лег на пол и изогнулся.
Предварительно он хорошенько подготовился, изображая пушистую овечку, и месяц объедал Крейна, забирая все жалкие крохи белка из его пайка, поэтому он был уверен, что все получится.
Хотя выбираться из смирительной рубашки - не его профиль.
Волосы не могли помешать ему, хоть и отросшие после операции, а вот вчерашний удар по почкам ныл невидимым ему отпечатком. Сейчас он был экстремально худ, но гибок более, чем за всю свою жизнь.
Он завертелся, выпутываясь: трюк поистине цирковой.
Первая рука прошла хорошо, стоило ему подпрыгнуть, опираясь о сырой пол, ловко зажав плотную ткань; другую пришлось выбить из сустава из-за недостатка времени.
Тягучая боль отступила, когда он вправил плечо.
Он подготовил заботливо припрятанную скрепку и встал у двери.
Когда дежурная пара проходила мимо камеры, оттуда послышался стон, полный боли.
Один из них усмехнулся и жестом показал напарнику идти дальше. В голосе Джокера ему почудилось наступающее отчаяние. Наконец. Никто не должен помешать ему.
Но может еще не время?
Он не стал медлить и доверчиво раскрыл клетку, надеясь на незабываемую картину страданий.
В сумраке были видны очертания койки и витал терпкий запах пота.
Внезапно появившийся Джокер набросил рукава рубашки на его шею, уперся ногой в его грудь и начал его душить.
- Ах, старина Том, - сказал тогда он,- скрепка даже не понадобилась, вот какой ты глупый мальчик. Прости, но нашим рандеву пришел конец.
Истекающая жизнь оставила его равнодушным.
- Я знаю, знаю, - закатив глаза, смешливо сказал уже мертвому телу Джокер, - мне тоже тяжко расставаться.
Попав наконец на выход, Джокер подцепил с вешалки в комнате персонала длинное серое женское пальто.
Он зашатался, сдерживая тошноту. Правый глаз видел только желтые пятна. Робу его обильно залила кровь, попав даже на волосы.
Крейн его ждал в условленном месте, благодаря самому Джокеру и своим новыми сообщникам из города.
Он был бледен и мелко дрожал. На скуле расцветал синяк. На нем был чужой врачебный халат с набитыми чем-то карманами, и Джокер оценил иронию Пугала.
- Боже, Джо, ты как девчонка, - поприветствовал его Джокер. - Погнали.
Было четыре утра, и остров был тих. Пока они столь кровопролитно покидали темницу, истек последний день марта.
Дойдя до моторной лодки, которую оставили новые работодатели Крейна, Джокер повез его обходными путями в восточный пригород. Порт Готэма, откуда он прибыл на тюремном судне два года назад, был разумно проигнорирован.
Приободренный удачным побегом Крейн болтал, и Джокер даже не сказал ему заткнуться.
Занималось утро, мотор шумно разбрасывал воду.
Показался берег.
- Спасибо, - в сотый раз сказал Крейн. Пугало был в ярости, и ему было тяжело ее сдерживать, но Джокера он боялся больше.
Прозрачные глаза Крейна смотрели почти умоляюще. Тонкие веки покраснели.
- Ты можешь почувствовать разные странности, ну, со своим характером… Я имею в виду, ты гениален, - Джо льстиво смотрел на него снизу вверх, - просто аккуратней, ладно?
Они прибыли, и борт лодки уже коснулся камней, которыми был выложен берег. Джокер заглушил мотор.
Крейн неуклюже поднялся, дрожа от влажности и ветра.
- Проваливай, - ответил Джокер, выбираясь из лодки вслед за ним.
Он начал небрежные поиски по карманам нового пальто.
- И еще, - на прощание сказал Пугало, самодовольно ухмыляясь и закуривая, - мы собираемся найти того замечательного человека, обладающего секретом Бэтмена.
Неверный свет раннего утра должно быть явил какое-то особо жуткое выражение на лице Джокера, потому что Пугало осекся на полуслове. Через секунду, когда рука Джея загребла тюремную робу и халат сообщника, перед ним уже был наложивший в штаны Джонатан.
- Забудь об этом и ни слова больше. Понял?
И Джо понял.
========== Глава 2. ==========
После ухода Крейна Джокер достал помаду незнакомки, найденную в кармане пальто, и - несколько поспешно, дрожа руками, торопясь и захлебываясь слюнотечением - нарисовал себе улыбку, обильно обводя свои шрамы, расширяя, продлевая их. Помада была бордовая, темная - не то, что нужно, но сойдет.
Выбросив тюбик, он пошел в ту же сторону, что и Крейн, но находя текущие дела важнее безопасности.
Он шел мимо аккуратных домиков, тошнотворных белых заборов, дурацких вечнозеленых газонов.
Невдалеке зазвенела механическая музыка мороженщика, и Джокер понял, что утро подходило к концу.
Когда фургон с прицепленным к крыше пластиковым муляжом сахарного рожка медленно поравнялся с Джокером, он сильно ударил кулаком по блестящему белому крылу машины, оставляя вмятину.
Костяшки порозовели.
- Эй, какого… - дверь открылась, явив разозленного мужика в форме продавца, оставшегося с открытым ртом, полным невысказанных ругательств, когда он увидел его грим и корку из засохшей крови на его груди.
Он легко вытащил оцепеневшего мороженщика из кабины, и сказал:
- Ключи и форму, и можешь проваливать.
Противореча себе, он взял жертву за плечи и ударил о капот головой так, чтобы он потерял сознание.
Сегодня он побудет Сантой.
В пригород Готэма въехал белый фургон.
Джокер удобно устроился на водительском сиденье и выключил рекламный динамик. Он переоделся и даже перевязал волосы в куцый хвост. Зрение вернулось.
Он рассчитывал бросить машину возле парковых посадок, окружающих поместье с западной стороны. За полицейские поиски он не беспокоился: само имя хозяина помешает даже Гордону быстро обнюхать все.
Ему времени хватит.
Глаза были суше пустыни и горели. Они заслезились, когда он протер их.
Прошел дождь, и пар появлялся от его дыхания: он входил в разреженный лесок. Утро сюда еще не добралось, и было сумрачно.
Выбрав подходящий клен, Джокер вцепился в неприятно влажную ветку и, распугивая белок, устремился наверх.
Он пожалел, что не размялся, но ловко скользил, протирая боками кору. Головная боль отступила.
Он устроился на толстой ветке, близкой уже к кроне, и вдохнул побольше воздуха, пахнущего прошлогодними подвялыми листьями и мхом.
Эти посадки отличная идея. Он ухмыльнулся и стал рассматривать вдали то, ради чего он совершил восхождение.
Ни полицейских машин, ни каких либо других не было ни у главного входа, ни у одного из черных. Подъездная дорожка была пуста. Большой глупый дом.
Белые брюки мороженщика все промокли и были измазаны грязью; плечи в добротном твиде пальто были сухими, но за воротник натекло с верхних веток.
Общая влажность, казалось, даже пропитала его волосы.
Альфред был весьма обеспокоен состоянием воспитанника, особенно после вчерашней ссоры, грандиозного финала их последнего противостояния.
Он степенно шел мимо фамильных портретов семьи Уэйнов, а это был верный путь самоедства.
Брюс наговорил такого! Что сказали бы Томас и Марта!
Как легко ломается то, что устроено на мести…
Брюс вдребезги разбивал драгоценные вазы, Брюс гробил свое здоровье, Брюс даже не встречался с другими людьми с февраля, когда праздновали его День Рождения, потому что не выходил из дома!
Кроме того, он не выходил и из своего крыла уже восьмой день. Альфред исправно таскал подносы с едой, заваривал чай, но он почти не ел!
Он так и не спускался в подвал.
Старый дворецкий достал белоснежную тряпку и стал протирать от пыли портрет Кеннета Уэйна, деда Томаса, вспоминая день встречи с ними, с Мартой, солнечные блики, застилавшие ему глаза, когда он узнал о смерти лучшего друга, рождение и детство Брюса, которому поклялся служить.
Который теперь тонет в пучинах депресии, разбитый, раздавленный. Не принимает помощь. Если бы он снова стал Бэтменом, мог бы он иметь шанс на нормальную жизнь? Сейчас это не казалось такой уж чушью…
Старый дом был тих, он превратился в склеп надежд и будущего.
Альфред вздрогнул, когда в дверь позвонили.
Джокер продрог, но на пороге поместья он стоял совершенно неподвижно.
В прихожей было тихо, и он лениво начал прикидывать план несанкционированного проникновения, как дверь сама вдруг отворилась, и за ней показался дышащий на ладан, седой, опрятный старикашка.
Про него он не особо задумывался. Батлер?
Минула минута, старикашка поджал губы и невозмутимо произнес:
- Я ждал вас, сэр, - он отступил назад, и Джокер даже удивился.
Его пригласили войти.
На самом деле - разумеется - Альфред ничего такого не ждал, но склонен был в этой ситуации ориентироваться быстро и оригинально. Руки его слегка дрожали, когда Джокер вошел, но он попытался унять волнение.
Для таких случаев у него поблизости ружье. Но не на Джокера же? Господи, с чем ходят на Джокера?
Чудовищный клоун вблизи казался менее пугающим - из-за отсутствия половины грима? Или потому что он болен и устал. Вьющиеся светлые волосы были собраны зеленой резинкой для банкнот.
Он улыбался, но глаза его оставались спокойны, словно мертвы.
- Не бойся, старик, я обещаю, что ничего не сделаю, - багровая улыбка растянулась еще шире, - хотя у тебя все равно нет выбора.
Джокер не стал экспериментировать и сразу заручился помощью проводника в этом лабиринте толстосумов.
Альфред судорожно соображал, его сердце быстро билось. Это же возможность? Разве это не то, что было нужно? Если кто и способен все вернуть, то тот, кто и разрушил? Он не станет даже ждать, просто выстрелит ему в спину, если он…
Джокер выразительно поднял брови, и Альфред протянул руку:
- Ваше пальто, сэр.
Страшный гость послушно стянул его, и дворецкий ловко повесил его куда-то на невидимый крючок.
Казалось, что он не замечал, что это женская вещь, может, даже снятая с трупа; что Джокер весь грязный и мокрый.
- Прошу, - и старый, верный Альфред повел сбежавшего из заключения анархиста-психопата к хозяину дома.
Брюс вспоминал о прошлом, забившись в любимое кресло в кабинете отца.
Он как всегда не переоделся с утра и был в пижаме и халате. Щеки и подбородок поросли неопрятной бородой, его трясло, он еле мог поднять руки. Ничтожество.
Почему все ушли, когда он нуждается в них? Он был совсем одинок.
На него так влияло бремя вины и, что важнее, разлука с костюмом, но он этого не понимал.
Кто он теперь?
Он был еще зол на Альфреда, живое воплощение укора. Разочарования. Он защищал и его в первую очередь! Опасна сила и власть - но вот он, сидит здесь. О какой еще жизни он твердит?
Он, словно утопающий, цеплялся за настоящую свою вину - что почитал ей - что ему делать теперь, после того, как Рейчел не успела сказать ему… После того, как умерла. Но убедил ли он себя?
Да ему было все равно, не так ли?
Внезапно он почувствовал сквозняк и ощутил присутствие кого-то еще в комнате. Его тело отреагировало само, тягуче вздрагивая в предвкушении - опасность!
У камина пришелец наступил на разбросанные там осколки, хруст разрушил тишину.
Брюс обернулся. Это был Джокер, замерший посреди комнаты. Галлюцинации?
- Как ты сюда попал?
Сердце застучало, но он апатично не мог заставить себя встать - ничего больше не имеет смысла…
- Приехал на машине, - раздался его глухой голос.
Он впервые видел Бэтмена без маски. Не то, чтобы он часто видел его прежде…
Только провел много часов, думая о нем.
Брюс Уэйн был бородат, сер и уныл. Джокер ощутил странное сожаление, не знакомое ему прежде. Он попытался разозлиться.
- Привет, привет, любимый враг, - он ловко поклонился. - С первым апреля? Система безопасности у тебя ни к черту.
Брюс молчал, снова застывший. Он искал у себя реакцию на столь сенсационное событие: побег Джокера. Грядут взрывы, кровь, смерть. Джокер знает, кто он. Он в ловушке.
- Я решил не причинять тебе вреда, - спокойно сказал Джокер, серьезно взглянув на Уэйна, - Я обещаю.
Он выслушал эту чушь и ему было все равно. Его затошнило.
- Никто не узнает твой секрет, это я тоже могу обещать. Но есть кое-что, несравненный Бэ-этмен, что ты должен будешь сделать.
Джокер решил не обращать внимания на то, что его значимый враг превратил себя в груду развалин.
Он не его мамочка.
Где-то в висках затянуло новой, бешеной болью. Он смотрел на Бэтмена, на Брюса Уэйна. Зачем он тут?
Это его жертва? Человек перед ним даже теперь был не похож на жертву.
Теперь боль возникла где-то у горла, тянущая и восхитительно реальная. Это было озарение.
- Да, и что же? - равнодушно спросил бывший герой.
Чокнутый перед ним облизал свои изуродованные губы.
- Убей меня.
Брюс думал, что ослышался. Но псих, примостившийся на краешке дубового стола, был совершенно серьезен.
Его внимательные глаза безэмоционально смотрели на Брюса. Неподвижный и грязный, без полного своего грима, Джокер был почти незнакомцем.
- Есть еще кое-что, Бэт. Слушай очень внимательно…
Но Брюс оборвал его:
- Я не буду этого делать.
Брови Джокера взлетели вверх, он глухо воскликнул:
- Ты опять ни черта не понимаешь, Бэтти! Ты должен это сделать, - воскликнул клоун. Остаток фразы захлебнулся в кашле.
Уж на это он рассчитывал точно.
Эта эмоциональная вспышка словно отняла все его силы и он поник, опустил плечи. В Аркхеме он переболел пневмонией, жарким плодом местной гигиены и сквозняков.