Но приходилось признавать, что голем был полезным, особенно ясно это стало после того, как состоялась встреча с интересующей их матерью ребёнка. Самого мальчишки нигде вокруг видно не было, а солнце уже катилось к зениту.
Тогда он наконец-то сумел как следует познакомиться с Бахит, с которой до этого общался лишь Лави. Сухопарая женщина средних лет встретила его не очень дружелюбно, настороженно, затем вспомнила и сразу же смягчилась, засуетилась, стала болтать слишком быстро и непонятно для затрудняющегося перевести всё это голема, но он продолжал стараться, всё время посматривая на карман, скрывающий таинственные пластины, и Юу стало действительно интересно, что это такое. Женщина продолжала суетиться, особенно когда узнала, что Юу пришёл, интересуясь её сыном и его рисунками. Она всё что-то сокрушалась, жаловалась, просила прощения и заламывала руки, приглашала за стол, угощала, снова просила прощения и едва не рыдала.
Не слишком хорошая реакция.
Этого было слишком много для пары дней: сначала ненормальный Мояши, потом эта странная женщина. Если бы они говорили на одном языке, он бы точно дал понять, что думает, и узнал бы, что к чему. Но, имея под рукой лишь голема и возможность корявого выражения своих мыслей, опасался, что что-то не так понял. Или его не так поймут, тоже вариант.
В любом случае женщина, по крайней мере, умела читать. И пытаться говорить с ней Юу не приходилось, он лишь диктовал фразы голему, а тот высвечивал перевод. А Бахит отвечала.
Не то чтобы женщина была очень разговорчива. Но она давно не имела никаких гостей и всё время сокрушалась тому, что не может принять Юу как полагается.
Дом её выглядел весьма жалко и требовал давно ремонта, жила она одна с ребёнком и без мужа, на окраине деревни. На расспросы о самом поселении отвечала слишком торопливо, будто знала, что у голема проблемы, и он вот-вот начнёт дымиться, если её вот прямо сейчас не заткнуть.
Вот так сразу пытаться объяснить, что подозревает в её сыне возможного синхронизировавшегося и теперь его должен забрать, Юу говорить не стал. И удивляться тому, что мальчишка не показался в доме и рядом ни разу до самого наступления сумерек, не стал. Точнее, не стал показывать удивления и неприятных подозрений.
Когда он спросил про отца мальчика, женщина запаниковала, но отделалась парой фраз о его смерти. И так как она почти плакала уже, Юу не стал настаивать на большем и даже попросил прощения. Проще, когда тебя не понимают, а лишь переводит голем, тем более извинения были не совсем искренние. Искренне ему хотелось припереть эту Бахит к стене и узнать, что именно она скрывает и чего так старательно избегает.
Лави бы сюда. И его чудесные выводы, соображать по поводу того, что думают люди, у него в последнее время получалось всё лучше и лучше. Вместе с этим открылось, что Лави не лучшего мнения о людях и особо их никогда не любил.
В ученике книжника были свои нехорошие стороны, что он старательно скрывал.
А от Юу почему-то скрывать не посчитал нужным. Таинственно напоминало историю с Алмой, который незаметно и непостижимо для Канды умудрился стать его другом. Да ещё и так, что и сам Юу стал считать его своим другом.
А теперь ситуация с рыжим наглецом.
О котором он слишком часто вспоминал во время путешествия. А ведь направился отдохнуть от него, они бродили по этим горам и далям три или даже четыре месяца, Канде нужно было отдохнуть от навязчивой компании!
Но в компании Бахит Юу раздражался отсутствием Лави.
И едва смог узнать до прихода мальчика его имя - Неру.
Разрешения на возможность поговорить с ним и узнать про рисунки он тоже получил. И опять у него просили прощения за что-то. За рисунки, быть может. Ну да, если мальчишка рисует будущее, не могли ли принять его силу как нечто злое в этих краях?
Пытаться объяснить большее он не стал. Лишь пошёл на улицу встречать мальчика, также перед уходом сообразив, что здесь совершено не принято, чтобы мужчина-гость оставался в доме женщины без мужчины на ночь и не протестовал против этого. Это-то как раз было самым понятным во всей этой истории.
Неру вернулся уже ночью, в той же старой и подранной одежде, что и в прошлый раз, и со своими рисунками. И выглядел действительно удивлённым, когда увидел Юу. Испугался, попятившись и начиная показывать что-то свободной рукой и бледнеть.
Юу никогда не был хорош в успокоении детей. Особенно тех детей, которых он сам же и напугал уже одним своим появлением. Но, видно, его безразличие и спокойные попытки достучаться до идиота всё же подействовали именно так, как он и желал.
А вот голем был рад распознать некоторое понимание жестов ребёнка, о чём тут же сообщил и выжидающе завис.
Пришлось идти на уступки и платить за услуги, скармливая очередную платину.
Не зря. Голем оказался не заменим в общении с мальчишкой хотя бы тем, что полностью завоевал всё его внимание, заставляя Неру забыть о возможной опасности. Голем даже дался в руки мальчишке, хотя своему новому кормильцу не давался. И вообще, кажется, не был против того, чтобы его щупали дети. Может быть, дело было в том, что Неру был восхищенным ребёнком?
Контакт установлен.
На большее полностью вымотанного непривычной работой Канды не хватило. Он договорился завтра с самого утра встретить мальчика и снова дать ему поиграть и потискать голема. О том, что он собирался расспросить о рисунках, упоминать не стал, не желая пугать мальчишку. И к тому же Юу устал выговаривать странные слова на другом языке, а мальчик действительно не умел читать. И учить его никто не собирался, конечно же.
Канда был доволен и раздражён в некоторой степени.
А следующие два дня Юу пришлось потратить на установление доверительных отношений с мальчиком. Он понятия не имел, почему не схватил его за шкирку и не отволок во врата…
Ах, да, он же обещал Уолкеру, что не вернётся в ближайшие три дня.
А к концу этого срока Юу уверился, что может забрать ребёнка, не прибегая к насильственным методам. Хотя бы просто рассказывая о других городах, людях, о чёрном Ордене и потихоньку, понемногу про экзорцистов.
Он не был уверен, что мальчик понимает всё правильно. Судя по некоторым гримасам, его произношение было отвратительным. Но когда Неру задавал вопросы, в основном показывая их жестами, получалось, что суть он улавливает верно. И даже часто думал в нужном направлении, заинтригованный миром за пределами хорошо известного ему леса и поселения.
А какой ребёнок не заинтересуется? Особенно вынужденный жить на отшибе, без друзей и знакомых, с матерью, что стыдится его и не понимает.
За эти два дня мальчишка так ни разу ничего и не нарисовал. На эти два дня Юу позволил забыть себе, что здесь рядом ещё обитает кто-то, мать мальчишки ходила в поселение работать, но больше никакой связи не поддерживала. И действительно выглядела изгоем.
На третий день начались проблемы с матерью. Она чувствовала что-то нехорошее, и, когда Канда попытался объяснить про рисунки и про помощь, в которой может нуждаться мальчик, женщина тут же начала протестовать и кричать, чтобы он не касался ребёнка и ничего не делал. Это её грех, вроде, и она должна сама за него расплатиться. И что она найдёт к нему подход, воспитает правильно. Юу пытался втолковать, что ничего такого не нужно, женщина не желала слушать и читать.
Обстановка накалялась.
Зато Канда спросил про рисунки. Как давно мальчишка рисует их, и тот, не показывая цифр, объяснил, как умел, — сколько себя помнит, столько и рисует. Нехотя поделился тем, что его рисовать никто не хотел учить. Его рисунки никому никогда не нравились. Люди называли их плохими. Требовали, чтобы он рисовал то, что находится перед ним. И либо он рисовал ужасно, либо рисовал не совсем то. Он не знал, почему так рисует. Понятия не имел, но людям не нравилось. К вечеру того же дня мальчик показал Юу рисунки. Просто вытащил несколько из середины стопки и сообщил, что вынужден спать и ходить с ними постоянно, потому что иначе мать бы их сожгла. Уже делала так. И люди у него отбирали и сжигали или рвали рисунки. Он придумывал тайники, но сам забыл место, где спрятал.
Неру был обижен несправедливостью и не понимал, в чём провинился и как он должен рисовать.
А еще прятался от одной страшной бабки. Она, вроде, его родственницей по отцу приходилась, и больше других была им озабочена, старалась на путь истинный наставить самым простым и доступным способом: грозилась переломать пальцы, если ещё раз увидит рисующим.
Неру был действительно счастлив встретить человека, что мог его понимать, что прилагал усилия, чтобы понять и послушать. А ещё он целыми днями ничерта не ел. И боялся любого человека, кроме редких чужаков, ещё не прознавших, какой он плохой.
Непростая ситуация.
Юу уже даже не хотелось о чём-либо говорить женщине, может, она бы была даже рада избавиться от ребёнка, который, судя по всему, стал причиной её изгнания и других многих бед. Но Канда так и не выяснил, что это может быть за чистая сила и где находится её кристалл. До тех пор, пока мальчик не развязал однажды после нескольких просьб серые от грязи и времени бинты на горле и не продемонстрировал огромный шрам, скрывающий под собой что-то твёрдое на ощупь и будто выпирающее самым кончиком. Из-за этого мальчик не мог говорить. Из-за этого он очень плохо ел. Из-за этого он был слабее и меньше всех его сверстников. Мать-то его всё же открыла, что ребёнку не десять, на которые он выглядит, но давно четырнадцать лет. И из-за этого его не любили ещё сильнее. И говорили, будто он таким не родился, но что-то случилось ещё в самые первые дни. Будто что-то младенцу скормили, а оно там застряло, разбухло и окаменело.
А тело развивалось гораздо медленнее. Да и умственное развитие было не на самом лучшем уровне - слишком пугливый, наивный и открытый мальчишка.
А вот его рисунки… Если бы Юу попросил нарисовать себя и получил бы в ответ рисунок с собственным разрезанным телом и выпущенными кишками, он, может быть, и понял бы что-то. Или отнёсся к такому с юмором.
Кишки наружу для него не смертельно и как-то обыденно почти.
А вот мужчина, вместо которого мальчик нарисовал обезображенный, распухший и объеденный труп утопленника, в восторге не был. И пусть не все рисунки были столько мрачными, но… но вот один, к примеру, явно изображал мужчину и женщину в самый интимный их момент. Угу. Такой рисунок кого угодно смутит. Особенно если на рисунке не муж женщины.
Юу даже не удержался и спросил у мальца, кто это такие и что они делают. Неру ответил, что делают они что-то нехорошее, потому что подобные рисунки особенно с голыми людьми никто не любит. И вообще обнажённые люди друг друга щупать не должны, если они не в браке или один из них не доктор. А эти двое брат и сестра.
И рисунок этот он никому не показывал.
Юу кивнул, подтверждая, что такое показывать никому нельзя, и мысленно злорадствуя над тем, кто станет учителем мальчишки. Именно тогда в голову пришла очень коварная мысль. Он понимал тягу к рисованию у мальчика, которому было также грустно, что никто не мог научить рисовать его по-другому. Например, он не умел рисовать находящиеся перед ним предметы, хотел бы рисовать в цвете и был плох в пейзажах. Да и хотел больше знать о единственном занятии, что было ему по душе.
И Канда рассказал о своём учителе. Конечно, насколько Юу успел понять, тот в Ордене сейчас был очень занят, до того что какого-то новичка пытались спихнуть на Мояши-Ноя. Но чем-то же надо было мальчика заманить. А там Неру сам сыграет роль в достижении собственного желания, если будет знать, чего хочет.
Юу лишь показал, чего мальчик может желать, к чему тянуться.
Ничего удивительно, что ребёнок уходил спать, переполненный надеждами на счастливое будущее. Жаль было лишь то, что он умудрился как-то этими планами поделиться с матерью, а Юу не подозревал, связываясь в эту ночь с Мояши и предупреждая, что, скорее всего, завтра объявится с ребёнком.
Зато происходящее в доме видел кое-кто другой.
Кое-кто другой и ждал Юу во тьме домика, когда он почувствовал, что было что-то не ладно, и шагнул внутрь, находя на полу тело Бахит в луже крови. И старого, старого гостя, сидящего на одном из стульев и задумчиво листающего всё те же рисунки мальчишки.
— Я должен сказать привет? Или с возвращением? — улыбнулся Трайд. — Ты совсем не рад меня видеть? Жаль, а я, как только услышал от Роад чудную историю о вашем возвращении, сразу решил заглянуть, поздороваться.
— И заодно убить кого-нибудь.
— Из людей, — уточнил Трайд. — Как же мы Нои без этого?
— Без своего мира же как-то тянете.
Юу совершенно спокойно шагнул вперёд. Трайд не выглядел, как кто-то, кто собирается нападать. Он был слишком спокоен и настроен.
— И где мальчик?
— Наверху. Спит. Правда, без снов. И нет, он не мёртв. Он без сознания. С чего бы мне на него нападать? Чтобы потом выслушивать сначала нотацию, затем Эвана, потом Майтру и ещё всякого, кто будет в настроении?
— Её-то зачем трогать было нужно, раз жаждал встречи? — Юу лишь кивнул на женщину. Надо было убираться отсюда поскорее.
— Много о себе возомнила, — без раздумий ответил Ной, покачивая ногой, закинутой на другую ногу. — И это у нас в крови.
— Убивать людей, — кивнул мечник.
— Ставить их на место. Мы все так делаем. Даже ваш великий и чистый Аллен. Знаешь, как он проводит выходные? Об этом даже Граф не подозревает, как и большинство членов Семьи, хотя могли бы быть поумнее. Но он проводит выходные, убивая людей. Правда, у него там своя философия, он находит законченных отморозков и даёт своей ярости волю. В нас так много ярости. Он никогда не видел Ноя, он часть семьи. И это и его гнев. Наш общий гнев на людей. И даже если со временем он постепенно утихает, что угодно может вновь разжечь его до состояния неконтролируемого стихийного бедствия. Особенно ловко это делаете вы, экзорцисты.
— И у тебя сейчас выходной после долгой рабочей недели? — странно, сейчас надоедливый Ной совсем не раздражал. И убивать его немедленно тоже почти не хотелось. Предыдущие их встречи показали, что Юу нужно придумать что-то получше, если он жаждет победы.
А он даже не думал об этом целых семь лет. Не имел возможности, оставшись вне времени.
— Да и эта женщина. — Трайд пнул носком сапога плечо, — Думаешь, она была милой, доброй и великолепной?
— Я успел с ней познакомиться, — поморщился Юу.
— Да, — усмехнулся Трайд. — с первого взгляда, с ней что-то не так… Она утопила своего ребёнка! А другого всю жизнь презирала за бесполезность. Представляешь? Заслуживала ли она смерти?
— Все, кто живут, заслуживают смерти. Умирают же, — усмехнулся Канда, с особым намёком глядя прямо на Ноя. Тот понимающе кивнул.
— Знаешь, что самое удивительное? Когда-то в этих краях так было принято. Это было нормально и не только здесь. Слабый ребёнок — он тянет семью ко дну. Он обуза. И увечный инвалид, что родился у неё, тоже должен был быть убит. Многие люди её бы поняли, если бы не прикрывались своей моралью, а задумались над одной одинокой женщиной, находящейся под гнётом мужа и всеобщими насмешками. Позорно родившей сначала немого, а потом и вовсе увечного ребёнка. Удивительно, что не убила мужа и его семью? Так такова психика человека. Напасть на того, кто держит твой поводок, страшнее и невозможней, чем уничтожить провинность. Даже если это ребёнок. Тем более если это ребёнок, когда ей три года внушали, что её первенец из-за своего несовершенства не достоин считаться живым существом. Но люди предпочитают не копаться в таких вещах. Они так поверхностны. А те, кто докопаются, никогда не взглянут на то, что заставило быть таким мужчину.
— И что же, виноваты все?
— Я не люблю людей, ты же в курсе, — кивнул Трайд. — Особенно тех, кто мне надоедает, мешает, — он встал, отступая в тень, — сходят с ума. Орут слишком громко, пусть даже на своего ребёнка, пытаются его задушить. Нет, не думаю, что она бы его убила, но это было так шумно… а я хотел передать тебе привет. Выразить надежду на новую встречу, так сказать!
Ной рассмеялся и словно растворился в тени. Юу же, внимательно наблюдавший всё это время за окружающими предметами, кивнул самому себе и направился за мальчишкой.