— Вечность, — уточнил Закуро в ее окровавленные губы и… улыбнулся.
========== Верить в чудо (Реборн) ==========
Комментарий к Верить в чудо (Реборн)
Рейтинг пришел в норму, однако «мистику» в жанрах заменил «эксперимент» - диалоги не содержат слов автора.
Уточнение: действие рассказа происходит до того, как Реборн и другие аркобалено были прокляты, то есть Вонголой управляет Девятый, а Реборн - еще не младенец.
— Здравствуй. Ты опоздал. Я жду тебя уже пару дней. Кажется, ты не очень-то спешил.
— А у меня была причина приходить раньше? Кстати, тебе не кажется странным подобное поведение? Ты что, совсем не боишься?
— А чего мне бояться? Исхода? Он предрешен. Вперед, лучший киллер мира мафии Реборн. Заверши то, что должен.
— Ты хочешь умереть? Что ж, пожалуй, выполню твою просьбу.
— Это не просьба. Это принятие неизбежного.
В черных глазах мужчины вспыхивает и гаснет недоумение. Убийцам эмоции ни к чему. В зеленых глазах жертвы среди миллиона ледяных осколков безразличия теплится единственный теплый обломок. Обломок чувства удовлетворения от того, что ее лишит жизни именно он.
— Забавно. Меня еще никогда не ждали. У тебя была возможность скрыться, ты ведь лучший ученый семьи Инганнаморте. И именно ты разработала запрещенное оружие, из-за которого ваша семья подверглась гонениям. Что же ты не попыталась спастись? Деньги были.
— Первое: от тебя всё равно не скрыться; второе: я не привыкла убегать от проблем, а за все свои поступки надо платить; и третье: я не считаю возможным бежать, поджав хвост. Но раз уж я вынуждена отвечать на твои вопросы, может, и ты ответишь на мой? Почему я еще жива?
— Потому что я должен убить тебя лишь после того, как люди Вонголы обыщут лабораторию. Уверен, вы хорошо припрятали свою разработку. Возможно, мне понадобится вытрясти из тебя ее местоположение. Впрочем, ты и так об этом знаешь.
Усмешка. Холодная, безжалостная, безразличная. И улыбка. Понимающая и несколько снисходительная. Мужчина возвышается над женщиной в белом медицинском халате, словно памятник великим мафиозным кланам: строгий пиджак, классическая шляпа с оранжевой лентой, галстук, затянутый под горло… и пистолет в левой руке, что смотрит дулом в пол. Вот только одно движение женщины в сторону от стены маленькой кухни — и ее глаза встретятся с черной пропастью диаметром в девять миллиметров. А может, и с шестью граммами свинца?..
— Реборн, мы знакомы с самого детства. Ты прекрасно знаешь, что если я что-то прячу, это «что-то» никому не найти. А если пытаться вытрясти из меня информацию, всё, чего добьется палач, — усмешка. Мой болевой порог крайне завышен, а позиция «плати людям той же монетой, что они протянули тебе» неизменна — я выживу и уничтожу палача. Разве ты забыл?
— Нет, я помню. Потому и пришел. Девятый босс Вонголы хотел послать на переговоры с тобой другого киллера, но я вызвался пойти сам. Как только узнал, кто именно является изобретателем семьи Инганнаморте. Не думал, что ты еще жива, но знал, что если это всё же ты, так просто тебя не расколоть.
— Надеешься меня разговорить по старой дружбе?
— Нет. Знаю, что всегда выполняю поручения, независимо от обстоятельств.
Молчаливое подтверждение абсолютной убежденности в своей правоте. Ледяной, спокойный, уверенный взгляд. Он не отступит. И смех — звонкий, задорный, такой неуместный в уютной крохотной кухне, в центре которой застыла сама Смерть с безразличной усмешкой на тонких губах. Вот только в смехе этом отчетливо слышно безразличие. То самое, что живет на губах убийцы.
— Знаешь, Реборн, ты всегда меня поражал. С детства. О твоем упорстве можно слагать легенды. Равно как и о твоей жестокости, кстати…
— В этом мы похожи. Но я забирал жизни, нажимая на спусковой крючок, а ты — выводя в пробирке смертельные вирусы. Где ваша последняя разработка, Кати? Где вирус, распыление которого превращает противника в послушную марионетку того, кто выльет на себя флакон особых феромонов?
— Скажем так: где-то он есть. Но ты ведь всегда любил играть со мной в прятки, Реборн. Почему бы не сыграть вновь? Ах да, прости, я забыла! Ты ведь всегда проигрывал, если я прятала предмет и давала тебе подсказки по его нахождению… Но это всё же лучше, чем ничего, что скажешь? Один шанс из ста на нахождение образца у тебя всё же есть.
— Вывод — образца нет в лаборатории. Рано или поздно мы найдем его, а если нет, его не найдет никто. Ты всегда прятала объект «игры» в недоступных местах. Но это, опять же, уменьшает радиус поиска.
— А-ха-ха, Реборн! Ты меня поражаешь! Неужели ты так наивен? Знаешь, открою тебе секрет. Людям свойственно меняться, эволюционировать. Так, когда нам было по пять, ты был замкнутым и нелюдимым ребенком, который не хотел становиться похож на отца и идти по его стопам — работать киллером в мафии. А я не хотела перенимать дело моей семьи и превращаться в полоумного генетика с пунктиком на подчинении себе всех живых существ планеты Земля. Но ты пошел по ненавистному пути, когда твоего отца убили, а я — когда семья Инганнаморте заключила контракт с моими родителями. Их наняли на очень выгодных условиях, открыли доступ к невероятным исследованиям и пообещали, что эти исследования не будут обращены во вред человечеству. Это ли не эволюция?
— Кати, мы оба знаем, что когда нам было по шесть лет, наши жизни изменились. Но это не значит, что изменилась твоя любовь к тому постулату, что ты мне постоянно пыталась внушить. «Не прячь предмет в предмете, который легко переместить, не делай его легкодоступным».
— Да уж. Только не говори, что ты и впрямь принял те мои слова так, как я того хотела. Всерьез.
— А почему нет? Это не только твой постулат, это закон здравомыслия, хоть оно тебе и не свойственно.
Тишина, а черные глаза сверлят зеленые пристальным, цепким взглядом. Пытаются найти в них отголоски чувств и эмоций, на которые можно надавить и использовать, но… женщина лишь безразлично усмехается, а в глубине ее глаз таится единственный возможный ответ на все вопросы — заданные и незаданные. «Тебе меня не сломать». Но лучший киллер мафии не привык сдаваться, а потому он всё же попытается…
— Реборн, ты пришел за лекарством от одиночества, ты в курсе? Этот вирус, которого ты так боишься, был изобретен мной не как оружие тотального подчинения мира. А как лекарство от скуки.
— Я никогда не понимал твое чувство юмора: оно всегда было на грани фола, Кати.
— Знаю, и что? А-ха-ха, ты не представляешь, как это забавно — смотреть, как бывшие враги, лишь минуту назад клявшиеся лишить тебя жизни и «повязать итальянский галстук», вытащив твой язык через надрез в гортани, вдруг начинают заглядывать тебе в глаза, как верные Хатико, и тоном, в котором зашкаливает подобострастность, спрашивать: «Чего желаете, госпожа? Принести кофе или головы ваших врагов?»
— Ты раньше такой не была…
— Эволюция, Реборн! Э-во-лю-ци-я!
В черных глазах мелькает удивление. Убийца не привык видеть на губах подруги детства ухмылку абсолютного садиста — безжалостную, презрительную и слегка саркастичную. Он слишком хорошо помнил, как развевались на ветру длинные черные волосы хрупкой пятнадцатилетней девушки, смотревшей на небо полными надежды зелеными глазами… Глазами, в которых светилась жизнь. Но теперь в них был лишь могильный холод и мрак. Почему свет погас? Почему надежда умерла?..
— Мы расстались, когда нам было по пятнадцать. Я перестал приезжать в наш родной город, когда моя сестра умерла. Твоя семья в тот же год переехала в город неподалеку, поближе к главной исследовательской лаборатории семьи Инганнаморте. Может, объяснишь, что было дальше, раз уж у нас есть время?
— А смысл?
— Хочу понять, в какую сторону ты «эволюционировала».
— Чтобы найти вирус? Ну, попытайся. Это ведь значит, что ты согласен сыграть в мою любимую игру, а, Реборн?
— Нет. Это лишь значит, что я собираюсь сыграть по своим правилам и найти вирус, как сам того пожелаю.
— Вперед, попробуй.
— Уже.
Грохот за стеной, крики о том, что ничего не найдено и надо переходить в следующий отсек лаборатории. Ругань, сочащаяся из-под закрытой белой двери. И игра в противостояние, когда первый, кто отведет взгляд, проиграет — ведь и палач, и жертва знают, каков будет финал, но он не столь важен. Куда важнее быть сильнее своего оппонента. Нет, не врага. Именно оппонента. Почему? Просто потому, что она не может его ненавидеть…
— Ладно, пожалуй, расскажу. Всё равно нечего делать. А слушать, как громят мою лабораторию, мне не интересно. Но, может, заварим чай? Как в былые времена.
— Времена изменились. Эволюционировали. Так что не шевелись.
— Боишься, что я распылю на тебя химикат?
— Нет. Я всё равно выстрелю первым. К тому же, я знаю, что вам запрещено было выносить образец из главного помещения лаборатории.
— О, так у нас был крот? Девятый Вонгола постарался! Вот только знаешь… правила существуют, чтобы их нарушать.
— Ты всегда их соблюдала, что изменилось?
— Не знаю… Может быть, я?
Легкое удивление в мужском голосе, находящееся на грани безразличия, становится сильнее. На одну тысячную процента, но это всё же эволюция. А вот голос женщины деградирует. Потому что в нем отчетливо слышен лишь сарказм, переходящий в иронию, самоиронию и язвительность. Она не хочет вспоминать прошлое и потому закрывается щитом из едкой ненависти с шипами из острых интонаций и слов. Но зато теперь он точно знает, что это и есть ее слабость. Вот только прав ли он?..
— Ты? Не думаю. Ты всё та же, но твоя жизненная позиция изменилась. Что стало с девушкой, мечтавшей изучать генетику на благо людей? Почему ты решила обратить ее против человечества? Что сделала семья Инганнаморте?
— Семья? Сделала? Да ничего. А безразличие порой куда хуже поступков, не находишь?
— Конкретнее.
— Ладно, если уж всё равно больше себя занять нечем, расскажу. Вот только не начинай потом меня затыкать.
— Посмотрим по времени: на длительные изложения автобиографий его у меня нет.
— О, я не собираюсь разводить ненужной воды, не беспокойся. Ты же знаешь, я ценю точность и краткость повествования.
— Несомненно.
— Прекрасно, тогда я начинаю. Итак, вот тебе хронология событий от начала и до конца. Рождение, пять лет жизни в семье генетиков, мечтавших о захвате мира и уничтожении тех, кто не принимает новый строй, а также наблюдение за бесплодными попытками найти инвестиции. Добавь дружбу с соседским мальчиком, моим ровесником, который так же, как и я, не хотел перенимать дело своей семьи. В связи с умственными способностями «выше среднего» — отказ прочих детей общаться с этими двумя, плюс добавь к завышенному IQ также жестокость и неприятие ошибок со стороны знакомых. Далее смерть твоего отца и предложение семьи Инганнаморте моим родителям. Начало работы в сфере интересующих их разработок, которые должны были быть направлены на благие цели, однако для улучшения жизни лишь семьи Инганнаморте. Ты хотел отомстить за отца, Реборн, я — изменить своих родителей, потому мы оба окунулись в мир, который не хотели делать своим. Мы впервые предали свои принципы, и это была первая ступень нашей эволюции. До пятнадцати лет всё было тихо и не предвещало изменений. Ты учился убивать, я — менять генетический код, но в целом мы были почти такими, как в детстве. Почти, но не совсем — механизм мутации был запущен. Именно мутации, Реборн. Разница существенна.
— И что же стало катализатором резкого скачка эволюции?
Скучающий тон и внимательный взгляд. Ему ведь надо разговорить ее, надо понять, как изменилось ее мировоззрение и куда она могла спрятать образец. И он выяснит, он точно это выяснит. А вот она… Она не привыкла сдаваться, так почему же она всё это говорит?..
— Смерть.
— Разве твоих родителей убили?
— Нет, Реборн. Зачем так тривиально мыслить? Убили меня.
И снова тишина, а где-то за стеной переворачивают очередной шкаф вверх дном. Вот только это ничего не даст, как не даст ничего и затянувшееся молчание. Потому что убийца давно понял: женщина перед ним мертва. Не физически — душой. Вот только о причинах этого он может лишь гадать, а ему всё же нужен точный ответ. Но сочувствовать он ей не собирается, как не собирается и притворяться сочувствующим. Ведь ему это не свойственно в принципе, ведь для него люди давным-давно стали объектами жестокой игры под названием «естественный отбор», ведь жалость унижает, а он ее всё же когда-то уважал…
— Конкретнее. У нас нет времени играть в загадки.
— А-ха-ха, ты сказал «у нас»? Это смешно! Никакого «нас» нет и никогда не было!
Тогда почему он замечает, как в ее глазах вдруг проскальзывает боль?..
— Не было. Мы лишь друзья детства. А оно осталось в прошлом. Но ты отвлеклась от темы, быстрее. Ты ведь не любишь «разводить ненужную воду». Как и я.
— Ладно. Когда мне было пятнадцать, мы переехали в этот город, потому как моих родителей повысили по служебной лестнице. Они погрузились в создание новых теорий, а семья Инганнаморте выдвинула условие: результат должен был появиться через год, так как он был срочно нужен тем, чья фамилия происходит от слов «обманувший смерть». Они ведь хотели добиться улучшения строения тела, повышения его жизнестойкости, но так как денег было мало, а исследования могли провалиться, срок для получения результатов был дан небольшой. Если бы обнадеживающих данных за это время не появилось, родителей лишили бы финансирования. Им нужен был подопытный образец для проведения экспериментов на людях, потому что на животных их разработки не действовали, но глава семьи запретил проводить опыты на представителях вида Homo sapiens до тех пор, пока не появятся результаты на крысах. Потому что это слишком дорогостоящие эксперименты, а семья Инганнаморте не самая богатая. Тогда родители решили, что надо использовать доступные образцы. Меня посылали находить бездомных детей и приводить их к нам в лабораторию якобы для того, чтобы дать им возможность поесть и принять душ. Я верила родителям, но вскоре начала замечать, что некоторые из детей — те, которые были наиболее сильны физически — начали меняться. Мои родители ставили опыты на тех, кому я пыталась помочь, они отбирали самых стойких и делали им инъекции своих препаратов. Я этого не знала, но начала подозревать. А когда увидела, как они делают укол семилетнему мальчику, я решила их остановить. Как результат, я сама попала на исследовательский стол.
Губы убийцы всё так же изогнуты в усмешке, а глаза полны безразличия, но почему-то палец, лежащий на курке, вдруг несильно на него надавил. На миллиметр сместилась полоска черного металла, на миллиметр пошатнулась уверенность киллера в том, что он не должен сочувствовать жертве. А вот она абсолютно спокойна. Скучающим тоном она рассказывает историю своей жизни, словно зачитывает сотую страницу энциклопедии домоводства — нудную и абсолютно для нее бесполезную. Ей откровенно наплевать на то, что с ней произошло. И лишь один факт вызывает неприятие, злость и ненависть. Предательство тех, чья кровь наполняет ее жилы, чей ген определяет ее бытие…
— Значит, родители ставили на тебе опыты?
— Именно. Не знаю, чего уж они там конкретно хотели достичь, но у них ничего не вышло. Я изменилась лишь в одном — стала куда более жестокой. А еще они добились того, что мой болевой порог стал и впрямь невероятно высок. Потому пытки мне не страшны.
— И в чем же заключалась тогда «мутация»? Ты начала презирать родителей и решила добиться результата в других исследованиях, тем самым доказав им, как они были не правы? Не верю, ты должна была им отомстить. Ты всегда считала, что месть ради мести бесполезна, и необходима она лишь в случае, когда надо предостеречь других людей от той же ошибки, что совершил враг. А это именно тот случай.
— В точку. И я отомстила. Знаешь, целый год я прожила в подвале, не видя настоящего света. Неба. И тогда я поняла, что оно мне уже не нужно. Я не хотела увидеть небо, когда через год пришел представитель семьи Инганнаморте и сказал, что мои родители уволены. Тогда я хотела иного. Я хотела заставить людей понять, что значит быть рабом своего раба. И потому, сидя в подвале, я мысленно строила ряды из формул и нашла направление, в котором следовало работать. И когда пришел тот человек, я представила ему на суд свои изыскания. Ведь родители изначально собирались продемонстрировать ему, чего добились опытами на мне — повышение болевого порога. И они продемонстрировали.