Мудрость.
Веселая девушка, так задорно смеявшаяся над пугливыми рыбами и так боявшаяся смотреть в одиночестве фильмы ужасов, не имела ни опыта в преодолении смертельной опасности, ни сил оставаться безучастной к бедам окружающих, ни поддержки миллионов лет. Она лишь хранила в памяти информацию о различных чрезвычайных ситуациях и стремилась защитить того, кто был слишком дорог. Дорог настолько, что она перестала мечтать о несбыточном. И посмотрела в глаза реальности.
— При быстром подъеме с глубины, — продолжила Эрнеста, так и не дождавшись ответа, — может развиться кессонная болезнь — кислород в крови преобразуется в пузырьки. Может заложить уши, может начаться судорога. Много чего может произойти, Базиль. А главное, давление в семь атмосфер попытается уничтожить легкие. Ныряльщики не могут дышать обычным воздухом, иначе им конец, потому регулятор акваланга подгоняет давление кислорода под давление окружающей среды. Но фридайверы — люди, погружающиеся без акваланга — делают это на задержке дыхания. Главная рекомендация — совершать при подъеме глотательные движения, чтобы хоть немного выровнять давление в среднем ухе. Но я не об этом. Мужской рекорд в погружении без каких-либо приспособлений, включая ласты — сто один метр. А значит, теоретически, выбраться отсюда возможно…
— Теоретически, — перебил девушку Базиль. — А практически — нужны годы тренировок, чтобы научиться задерживать дыхание на нужный промежуток времени, подстраиваться под глубоководное давление, да даже просто плыть! Я далеко не профессиональный пловец, а ты вообще плохо плаваешь!
Эрнеста усмехнулась. Потому что Базиль не знал, насколько плохо она плавает. Металлический монстр, медленно умиравший в темноте Тихого океана, вновь протяжно застонал. Свет неуверенно мигнул, словно сомневаясь, что сможет продержаться достаточно долго… для чего? Для открытия кодового замка или для прибытия спасателей? А может, для того, чтобы засвидетельствовать чью-то смерть?
— Знаешь, Базиль, что меня в тебе всегда удивляло? Твоя рассудительность, основанная на вере в других. Но в себя ты почему-то верить упорно отказываешься. Я живу по другим правилам, — девушка сжала медальон и тихо добавила: — Я верю в себя, в тебя и в то, что если человек ставит перед собой цель и добивается ее, не жалея себя, он способен победить. Не обязательно победит, но шанс у него будет. Шестьдесят шесть метров к свету или десять минут ожидания чуда? Что ты выберешь? Бороться самому или надеяться на других?
Вот так. Выбор прост. Это и есть реальность. Либо ты рискнешь и попытаешься воспользоваться шансом на жизнь, решив действовать, либо будешь ждать помощи, переложив ответственность за свою жизнь на плечи других. Либо ты станешь хозяином своей судьбы, либо встанешь на обочину жизни и будешь просить милостыню у других. И эту реальность принять слишком тяжело. Почти невозможно. Но только почти.
Лампы мигнули. Рябь на воде усилилась. По стенам пробежала дрожь. Печально вздохнули не имевшие выбора металлические опоры. Они могли лишь ждать — ждать, когда темнота океана заполнит все вокруг, доказав цепляющимся за жизнь лампам, что они здесь лишние. Как лишние здесь звуки, технологии и люди. Люди, так отчаянно грезящие о несбыточном. О покорении бездны.
— Ты хочешь рискнуть, — Базиль не спрашивал, он утверждал. — Но ты плохо плаваешь. У тебя даже меньше шансов, чем у меня. Если ты откроешь замок…
— Базиль, — «не говори ненужных вещей», — ты же знаешь, что я всегда борюсь до конца, — «даже если шансов на победу нет». — Я открою эту дверь для того, чтобы… — «…помочь тебе найти свой шанс и…», — …рискнуть вместе. Не важно, доберемся мы до поверхности или нет, — «я с тобой уже попрощалась, но всё равно продолжу бороться, потому что…», — главное попытаться. Ведь шанс есть. И если мы его поймаем, мы выживем, — «а если нет — умрем без сожалений о том, что не боролись за собственные жизни». — Я сделаю всё, что смогу, чтобы добраться до поверхности, и ты пообещай, что тоже сделаешь всё, чтобы выжить, — «ведь ты попытаешься помочь мне, и мы оба пойдем ко дну. Я жестока, Базиль. Пообещай, что будешь стремиться вверх, а не вниз. Что бы ни произошло».
— Эрнеста-до… — заметив тоску в ее глазах, Базиль на секунду замолчал, но тут же исправился: — Эрнеста, я постараюсь сделать…
— Нет, — в который раз перебила она его. — Пообещай, что сделаешь всё, чтобы выжить.
Он нахмурился. На секунду синие глаза озарило понимание, и стон металлического каркаса заглушил сорвавшийся с губ вздох. Почти сестра. Почти невозможное принятие реальности. Почти недостижимое спасение. Шестьдесят метров вверх, давление в семь атмосфер, неумение задерживать дыхание на необходимое время. Разрушающийся океанариум, исчезающий кислород, сошедшая с ума секундная стрелка.
Бездна спокойно смотрела на завершение очередного жизненного цикла.
— Обещаю.
Две улыбки, совсем не такие, как когда-то давно, в залитый солнцем веселый день. Два взгляда, решительных, но отказавшихся от надежды. И тепло ладони, сжавшей тонкие пальцы, которые всё еще держали навсегда закрытую золотистую дверь в прошлое. В мир солнца, мечтаний и веры в чудо. Больше они не будут ждать. Пришло время бороться. Победить или проиграть — это вторично. Главное, что теперь Колесо Фортуны будут вращать они сами.
Эрнеста кивнула и, сжав ладонь Базиля в ответ, пристально посмотрела ему в глаза. Другого раза может не быть. Он улыбнулся вновь, а лампы призывно мигнули. Время утекало, как песок сквозь пальцы, вместе с кислородом. Девушка подползла к замку, по сути, являвшемуся связанным с главным компьютером «Космо» терминалом, и начала быстро нажимать подсвеченные зеленоватым кнопки. Дышать становилось всё труднее, пот маслянистыми каплями лениво бежал по коже. Где-то вдалеке раздался приглушенный тоннами воды грохот. Шаткая конструкция, называемая «абсолютно безопасным уникальным океанариумом» сотряслась в предсмертных конвульсиях. Замок жалобно пискнул, и Эрнеста тихо скомандовала:
— Базиль, поднимайся к люку. Когда я нажму на «ввод», тебя не должно быть на лестнице: ты меня затормозишь.
— Я нажму его сам, — парень поднялся и, пошатнувшись, ухватился за скобу в стене.
— Нет, — беспрекословным тоном ответила девушка. — Если код неверен, придется начинать сначала, а времени на хождение туда-сюда у нас нет. Не волнуйся, до того, как дверь начнет открываться, у меня будет секунд десять.
Он не хотел соглашаться. Он хотел сказать, что она не могла ошибиться и не дать ей рисковать собой, оставаясь у открывающейся двери. Он не мог допустить, чтобы вода ворвалась в коридор и всей своей гигантской массой навалилась на Эрнесту.
Но он начал подниматься по лестнице.
Жара становилась невыносимой, удушье сдавливало легкие, и как только Базиль замер рядом с люком, Эрнеста встала и, приготовившись бежать, нажала кнопку ввода. Лампы мигнули. Замок надрывно запищал. И через семь секунд в коридор хлынул бушующий поток, способный смести что угодно. Вот только жертв у него не оказалось.
Забравшись по лестнице, девушка сжала ладонь Базиля и посмотрела ему в глаза. На прощание. Медальон лежал в кармане, а шум воды, прибывавшей с пугающей быстротой, не был слышен. Они медленно, ритмично, глубоко дышали, расходуя последние запасы воздуха, в надежде насытить кровь кислородом и суметь задержать дыхание на большее время. И они оба улыбались, потому что оба приняли решение — возможно, самое главное в их жизни.
— Спасибо, Эрнеста.
— Тебе спасибо, Базиль.
Глубокий вдох. Холод океанской воды. Странный призрачный свет, пугающий своей неестественностью. И тишина. Тишина, настолько правильная и понятная, насколько и приводящая в ужас.
Смерть ведь наполнена тишиной. Так?
Шесть метров, семь, и лишенное стекла гигантское окно выпустило пленников в океан. Где-то вдали лампы бросали последние судорожные блики, пытаясь отогнать темноту, которая лишь снисходительно улыбалась, глядя на эти жалкие попытки прожить чуть дольше. Давление в семь атмосфер безразлично и удивительно спокойно сжимало два тела, что отчаянно стремились к свету. К свету, что заливал небо где-то далеко вверху, над поверхностью океана, до которой надо было проплыть расстояние, превышающее высоту семнадцатиэтажного здания. Воздуха не хватало, холод сковывал тело, кислород, растворенный в крови, превращался в пузырьки, насмешливо бежавшие по сосудам. Мышцы сводило судорогами, суставы болели, а легкие всеми силами пытались не сделать вдох. Два человека просто боролись за свои жизни, изо всех сил прорываясь сквозь могильную тишину тонн воды.
А бездна просто смотрела на них, уже зная, чем всё закончится. Потому что она видела тысячи безумцев и миллиарды трусов. И потому что она знает, что в выигрыше всегда остается лишь время…
Успеют или нет?
Где-то далеко солнечные лучи прорывались сквозь толщу воды, отражаясь от чешуи радостно смотревших на солнечный свет рыб. Эти рыбы спокойно купались в ласковых бликах и ничуть не мечтали сбежать в темноту. Ведь этот свет дарило им солнце. Солнце, которое всходило над океаном многие тысячелетия, солнце, которое ни разу за это время не выплеснуло в воду токсичные химикаты. Рыбы не боялись его света и не летели к нему, как мотыльки на пламя. Они просто принимали его и жили. Жили так, как и их предки миллионы лет назад — не стремясь покорить неизвестность, принимая мир таким, каков он есть. Просто глядя на свет не щурясь и смотря в глаза бездны без страха.
«Космо» — океанариум, позволивший людям утонуть в иллюзии покорения глубин — медленно ронял в пугающую бесконечную темноту обломки собственного «я». Названный в честь одной бесконечности, звездной, он погружался в другую, водную, и ничуть об этом не сожалел. Ведь он смирился с неизбежным: людям не место в изначальном мраке, полном могильного холода. Живым людям — не место… Могилой же стать океан согласен, ведь всё всегда возвращается на круги своя, и пришедшие из темноты существа должны уйти в нее вновь. Это неизбежно.
А между умиравшим океанариумом и косяками веселившихся рыб, в спокойной, безразличной глубине, девушка, которая ужасно плавала, отчаянно боролась с судорогами, кессонной болезнью и давлением, разрывавшим барабанные перепонки. Сознание медленно, но верно покидало ее, а легкие, разрываемые болью, уже готовились сделать вдох. Базиль плыл рядом, уверенно рассекая воду руками, которые постоянно сводили судороги. И как только парень понял, что движения Эрнесты замедлились, он подхватил ее левой рукой, правой всё еще пытаясь грести. Она попыталась вырваться, но это было бесполезно.
«А как же обещание?» — молча спросила она.
«Его можно нарушить, если, исполнив, предашь самого себя», — ответил решительный взгляд синих глаз.
Предательство? Нарушение обещания? Самопожертвование? Чушь. Всего лишь желание спасти того, кто дорог. Почти сестру, подругу, человека, даровавшего веру в себя. Человека, чувства которого не мог понять, и потому отказывался даже звать по имени. Человека, которого, не смотря ни на что, боялся потерять.
Эрнеста пыталась плыть, хотя мрак почти поглотил ее. Профиль парня, едва различимый в начинавшей светлеть воде, был полон решимости. Вот только глаза затуманились, а по щекам, как и по всему телу, бежали непрерывные судороги. Он не отпустит ее, а значит, утонет и сам. Ведь преодолена лишь половина дистанции. Минута без воздуха — не так уж много. Вот только рекорд по задержке дыхания в статике — одиннадцать минут и тридцать пять секунд. И натренированные легкие рекордсмена не сжимала толща океана… Эрнеста знала, что умирает. Она знала это с самого начала, с того мига, как захлопнула медальон. Что ж, с прошлым она уже рассталась, равно как и с будущим. А значит, теперь можно расстаться и с тем, кто был дороже жизни…
Резко извернувшись, девушка оттолкнула Базиля и выдохнула. Стайка пузырьков взметнулась вверх так же быстро, как азот бежал в ее крови, разрушая сосуды. В глазах парня застыл ужас, а девушка лишь улыбнулась на прощание, всё еще продолжая совершать дерганые, нервные гребки к свету, которого не видела. Она смотрела на него.
А бездна смотрела на нее.
Вверх или вниз? Белое или черное? Жизнь или смерть? Еще тридцать метров впереди, половина дистанции, а барабанные перепонки уже разорваны, сосуды легких повреждены, и в висках звенит бунтующая кровь. Тридцать метров впереди, а кислорода уже не хватает. Как не хватает и сил бороться с болью, разрывающей каждую клетку такого хрупкого, неприспособленного к жизни организма.
Вниз.
Падая в черную бесконечность, она видела лишь синие глаза, горевшие пониманием и упреком. А может, ей это лишь казалось. Темнота затопила всё вокруг, звон в висках исчез, как и взгляд самого дорогого человека. Как чувства, стремления и решимость. Не было больше ни пространства, ни времени, ни надежд — лишь пустота. Бесконечная пустота. Вязкой черной дымкой она окутала тело, просочилась в поры и захватила душу. Человек, посмевший смеяться в тишине изначальной мглы, сам стал ею. Растворился без остатка. Обратился в ничто. А, быть может, стал всем. У бесконечности ведь нет предела.
И лишь бездна безразлично вздохнула, глядя на то, как голубоглазый юноша пытался плыть к небесам, свету и одиночеству, раздвигая водную массу резкими, решительными движениями правой руки. Ведь левой он прижимал к себе ту, кого поймал, вырывая из темноты, не желая отдавать даже вечности. И кого отпустить просто не мог.
Только так. Только вместе. Неважно куда…
И время вновь победило.
========== Прости, я всё же не умею жить… (Бельфегор) ==========
— Каваллини, стоять! — снова метаю стилеты, но ты, как всегда, отбиваешь их. Ты же Гений…
— И не подумаю! — смеешься ты и скрываешься в особняке Варии. Убежал. Ну вот, жизнь прекрасна и замечательна. Ты снова добрался сюда первым. Хотя кто бы сомневался: ты же Гений, а я так, бесполезный мусор…
Поднимаю с земли отбитые тобой стилеты. Это ведь ты подарил мне их, когда учил метать ножи. Ты меня всему научил, Бельфегор: драться, ненавидеть, убивать, верить в себя, метать стилеты, смеяться, как сумасшедшая, не верить людям… А еще, сам того не зная, ты научил меня любить. Но ты и не должен узнать, иначе ты уйдешь. А точнее, прогонишь меня. И этого я пережить не смогу — я исчезну, растворюсь в небытии…
С грустью смотрю на стилет, и на глаза наворачиваются непрошеные слезы, но я давлю в своей душе все чувства, и ненужная влага исчезает. Этому я научилась сама, Бельфегор: боялась, что ты всё же поймешь…
— Эй, ты там еще долго? — насмешливый голос за спиной заставляет меня вздрогнуть и поспешно убрать стилет. — Хммм… А что ты делала? — твое дыхание на моей щеке, а голос расплавляет разум, вливаясь в него раскаленным свинцом.
— Бельфегор… — голос пустой и какой-то отрешенный. Я не здесь, не с тобой, я очень далеко, но ты этого не понимаешь…
— Что? — усмехаешься ты.
— Ничего, — отмахиваюсь я и спешно отхожу от тебя. Только не прикасайся ко мне, иначе всему конец, ты всё поймешь, и я не смогу больше быть твоей ученицей, твоим товарищем, не смогу быть рядом с тобой…
— Странная ты! — всплеснув руками, возмущенно говоришь ты. — Я учил тебя драться, но у нас не было ни единого спарринга. И вообще, ты меня избегаешь. Почему?
— Есть причины… наверное, — усмехаюсь я твоей усмешкой.
— Какие? Мне надоела эта игра! — ты злишься, и в тонких длинных аристократических пальцах мелькает серебристая сталь. — Я уже сто раз обыгрывал тебя в «кошки-мышки», убегая, а ты всё время отказываешься становиться «мышью» сама. Ты не хочешь, чтобы я поймал тебя? Почему?
— Потому что это не нужно, — устало выдыхаю я. — Ни тебе, ни мне.
— Ты боишься моих прикосновений? — голос ехидный и насмешливый, и сердце сжимается от боли.
— Нет, если тебе так неймется, я хоть сейчас тебя в объятия заключу, — фыркаю я. — Только кому оно надо?
— Мне, — усмехаешься ты. — Ради эксперимента.
— А я ради эксперимента ничего не делаю, — хмурюсь я.
— Всё когда-нибудь бывает в первый раз…
Ты бросаешь нож, и я ловлю его, а в следующий миг ты оказываешься рядом со мной. Нет! Бэл, не надо!.. Худые, но безумно сильные руки касаются моей спины, сжимая меня в объятиях, и… проходят сквозь мое тело. Ведь его у меня нет, Бэл.
— Что?.. — ты пытаешься поймать меня ладонями, но это бесполезно. Человеку никогда не подчинить дух, Бельфегор… — Что это значит?! — ты срываешься на крик, и в голосе отчетливо слышен ужас. Почему ты боишься, Бэл? Ты же никогда ничего не боялся…
— Прости, — грустно улыбаюсь я. — Я ведь сказала: не подходи. Это не нужно ни мне, ни тебе. А теперь я вынуждена уйти, потому что смертные не должны знать о том, что мы существуем среди них.