— А мои способности должны ограничиваться присасыванием к бутылке виски?
— Конечно нет! Просто глупо не воспользоваться шансом на расслабон в дружеской компании, а начинать научные диспуты!
— Да какие диспуты?! Мы же просто выясняли, кто автор тех строк!
— Вот я и говорю, что вы…
Мы с Джейсоном отошли к машине Эрика, успевшего погрузить все вещи в багажник, и флегматично наблюдавшего за битвой титанов.
— Кажется, я переборщила, — виновато протянула я.
— Да нет, мне кажется, у Тима это давно зрело. Он сто раз говорил, что Лили была бы идеальной девушкой, если бы хоть немного интересовалась чем-то, что находится дальше ее носа.
— Ну, у каждого свои недостатки, идеальных людей не бывает, — хмыкнула я.
— Это точно, — улыбнулся Джей. — Но они прямо Ледовое побоище устроили!
— Вряд ли. Ледовое побоище подразумевало тактическую победу над врагом малыми потерями. Здесь и речи не идет о чьем-либо преимуществе, — «оценил» шутку Эрик. Мы с Джейсоном переглянулись и рассмеялись, а затем я подошла к инженеру и свободной петлей накинула ему на шею широкий шелковый красный шарф.
— Зачем это? — удивился он.
— Яркое пятно на черном фоне, — подмигнула ему я.
Наконец, сердитая Лили подошла к нам и бесцеремонно села на переднее сидение. Эрик пожал плечами и последовал ее примеру, мы же с Джейсоном разместились сзади. Через несколько минут к нам присоединился успокоивший нервы пинанием снега Тим, и мы поехали домой.
— Тоже мне, сходили за покупками. Вечно ты всё портишь, Тим, — раздраженно сказала Лили, выпрыгивая из машины и направляясь к дому. Она была настолько зла, что даже не попрощалась с Эриком и Джейсоном, которые помогли мне отнести покупки в комнату, несмотря на мои протесты: когда Эрик начал доставать пакеты, я принимала их, а, забрав их все, попыталась улизнуть, но инженер молча попытался отобрать их у меня. Я возражала, однако ему на это было просто наплевать. Джейсон же посмотрел на эту картину и вопросил:
— А почему ты не хочешь, чтобы мы помогли? Мы же от чистого сердца.
Я впала в ступор, а расчетливый Эрик вырвал у меня пакеты, воспользовавшись ситуацией.
— Да она вообще никому не доверяет, — буркнул Тим. — Она не умеет людям верить, даже друзьям.
Я промолчала, а Эрик лишь презрительно посмотрел на историка. Джейсон пробурчал что-то о том, что его друг совсем не умеет держать язык за зубами, взял половину пакетов и пошел вперед. Попрощавшись с парнями и поблагодарив их за помощь, я упала на кровать и закрыла глаза. «Доверять людям. Я им доверяю. Вот только я стараюсь их не обременять».
========== Я ненавижу свое лицо! ==========
«Погодка — чудо! Снежок такой мягкий и пушистый, солнышко сияет, никакого мороза, всего лишь минус пять по Цельсию. Вот бы сейчас в лес попасть! Мечтать не вредно. Осталось три недели, работа выполняется в срок, но если расслабиться, точно не успеем. Пусть я сейчас уже почти не нужна, остались лишь мелкие детали, а так проект утвержден, у меня еще куча дел по оценке личности сотрудников, а там работы непочатый край. Просмотреть досье, поговорить с каждым по отдельности, понаблюдать за их работой… И почему дядюшка Мартин решил переделать свою швейную фабрику в дизайнерский центр дочери? Жуть какая…» — с такими мыслями я медленно шла по заснеженному парку, любуясь видами, открывавшимися моему взору. Всё же зима — прекраснейшее время года, время девственной чистоты природы и ее успокоения. Весной природа радуется жизни, искрится и сверкает молодыми побегами, стремится ввысь. Это время надежд. Летом природа сияет всем своим многообразием, заставляет улыбаться и двигаться вперед. Это время стремлений. Осенью она предстает во всем своем царственном великолепии. Она увядает, чтобы возродиться следующей весной, она словно царица на последнем параде — величава и печальна. Это время раздумий. Зимой же природа торжественно молчит, глядя сквозь дрему на суетящихся людей и всем своим видом словно объясняя простую истину: «Не стоит спешить, оглядись вокруг и загляни в себя». Это пора грусти и воспоминаний. Я больше всего люблю зиму, ведь только зима приносит столь величественный покой в людские сердца.
— Привет. Не думал, что встречу тебя здесь в такое время. От кого сбежала? — голос Тима раздался у меня прямо над ухом, и я чуть не подпрыгнула.
— Ты меня напугал! Нельзя же так подкрадываться, а если бы у меня инфаркт случился?! — возмутилась я.
— Ну, ты молодая, у тебя сердце здоровое, — расплылся Тим в улыбке.
— Это вряд ли, — пробурчала я, но взяла себя в руки и улыбнулась. — Рада тебя видеть. Как ты?
— Да как сказать… Образ идеальной девушки разрушен и не подлежит восстановлению, так что я в депрессии. А с другой стороны, я понял, что нельзя восхищаться человеком на расстоянии, не узнав его поближе. Я думал, что она сможет меня понять, но не понимал, что для этого мне нужно хотя бы поговорить с ней о том, что меня волнует. Я, наверное, полный кретин.
Мы шли по заснеженной аллее, а легкий ветер играл соломенными кудрями Тима, и было сейчас в нем что-то такое, чего я не видела раньше — грусть, осознание самого себя и даже некоторая потерянность. Он был сейчас совсем не тем, кого изображал каждый день. Он просто был собой — одиноким парнем, заблудившимся на дороге жизни и осознавшим наконец, что не знает не только верного пути, но даже примерного направления. Как бы глупо это ни прозвучало, таким он нравился мне больше — тихим и спокойным. Никакой беготни, суеты или глупых шуток. Просто попытка понять себя и не прятаться за ненужными масками.
— Ты просто думал, что она не такая, как все. Ты же любил ее, а любовь завязывает глаза розовой повязкой и раскручивает, чтобы ты точно промахнулся. Это не глупость, это попытка в кого-то поверить.
— «Любовная лодка разбилась о быт», ты хочешь сказать, — улыбнулся он. — Всё же, думаю, я сглупил. Знаешь, я всегда ей восхищался и пытался соответствовать. Я даже начал интересоваться тем, что ей нравилось. Вот только она ничего не замечала. Считала, что это в порядке вещей, ведь мы друзья детства. Как будто в друга детства нельзя влюбиться… Она меня не замечала: когда я поступил в университет, был скучным и неинтересным ботаником, который носил мешковатую одежду, пряча фигуру, и даже пытался не причесываться, чтобы внешность вызывала отторжение. Я тогда не хотел найти того, кто меня полюбит — я хотел, чтобы на меня перестали смотреть. Только вот всё было бесполезно: девчонки шептались, что я, наверное, таким образом выражаю протест против чего-то, а мешковатая одежда была просто загадкой, которую все пытались разгадать, говоря, что «у Аполлона не может быть фигуры Бахуса». Тогда-то она мне и понравилась: она всем говорила, что нечего сверлить меня взглядами, я же не картина, и что я вообще очень интересный человек, а они всё раздеть меня пытаются. Я был ей благодарен и начал интересоваться тем, чем она жила — модой и богемой. Надо ли говорить, как меня ото всего этого тошнило? «Сумочка от Прада не подходит к туфелькам от Гуччи! Какой кошмар, у этой актрисы совсем нет вкуса!» — и так каждый Божий день. Я стал носить красивую одежду, сделал современную стрижку, даже пытался подбирать аксессуары, основываясь на ее советах, и это принесло свои плоды: постепенно я стал своим в их компании. Я всегда слушал ее с открытым ртом, мне нравилось, как увлеченно она рассказывала свои теории о моде. Однако когда она начинала обсуждать чей-то стиль, я готов был вешаться на ближайшем бра. Я ни разу не пытался заговорить с ней об истории, хотя не представляю себе жизни без науки, и продолжал думать, что она может меня понять. Вот интересно, как бы она смогла понять меня, если бы я всегда подстраивался под нее? Риторический вопрос. Оглядываясь, я понимаю, что был полным идиотом: мне не нужно было слепо следовать за выдуманным идеалом и пытаться под него подстроиться, ведь делая это, я терял собственное «я», то есть моя конечная цель — чтобы меня полюбили таким, какой я есть — становилась недостижимой.
— Ты прав, когда тебя полюбят, тебя поймут и примут со всеми твоими увлечениями, привычками и тараканами в голове. Но это не значит, что ты будешь для той девушки идеален. Многое в тебе может ей не понравиться, и она будет бороться с этими качествами, например, твоя манера вечно всех жестоко подкалывать дико раздражает. И это не только мое мнение. Любовь — это постоянная работа над собой. Невозможно быть для человека совершенством, каким бы замечательным ты ни был. А что касается попытки подстроиться под кого-то… В мелочах — почему бы и нет? Но если это касается твоих основополагающих принципов, думаю, с таким человеком тебе не по пути. Ты же не хочешь потерять себя и стать тенью того, в кого влюбился?
— Конечно, не хочу. И насчет идеала — я это понимаю и готов меняться. Вот только не для кого: меня никто в упор не видит. Даже девушки с моего факультета считают меня в первую очередь красавчиком, и лишь затем ученым. Они всё время говорят: «И зачем такой парень пошел в науку? С его данными мог бы быть топ-моделью и грести деньги лопатой, ничего не делая». Но даже не это самое обидное. Самое гадкое во всей этой ситуации то, что меня не воспринимают ни профессора, ни редакторы журналов. Последние не хотят даже прочитать мои труды, а сразу говорят, что работы моделей их не интересуют, а «журналы мод печатают не в этом здании». Когда же им объясняешь, кто ты, они подозрительно щурятся и заявляют, что «если тратить столько времени на уход за кожей, времени на науку не остается», а лентяи, написавшие одну работу ради интереса и думающие о походе к визажисту, а не в библиотеку, им не нужны: они хотят сотрудничать с авторами в расчете на многие дальнейшие публикации. Профессора же вообще от меня поначалу отшучивались, мол, ошибся заведением, и институт — не школа моделей, подиума нет. Потом они поняли, что я довольно способный, но первое впечатление не убьешь, ко мне до сих пор относятся с подозрением, будто думают, что я через час всё брошу и сбегу на фотосессии. Когда я сказал, что собираюсь в аспирантуру, мой декан заявил, что сомневается, смогу ли я, выдержу ли, и вообще — оно мне надо? Я их убедил, что надо и что не сбегу, но они меня не понимают, считают, что это лишь временное увлечение, а если я посвящу этому жизнь, то потом буду жалеть до конца своих дней — такой шанс ведь упустил! Некоторые мне говорят, что наука никуда не денется, а красота быстро проходит, так почему бы не получить от жизни всё, а потом не вернуться к истории? Меня считают пустышкой, не способной ни на что. Впрочем, я оправдываю их ожидания — постоянно меняю девушек и ничем, кроме науки, подолгу не увлекаюсь. Есть, правда, биатлон, я им с детства занимаюсь, но это почему-то не учитывается. У меня всё время меняются вкусы. Вот музыка, например: то рэп, то рок, то джаз, то классика, и так по кругу с небольшими дополнениями. Я сам создал себе такую репутацию, да? Надо быть серьезнее, полностью погрузиться в работу и тогда, может быть, на меня посмотрят иначе…
— Извини, но это ничего не решит. Твои редакторы и профессура просто поверхностные люди, не привыкшие смотреть человеку в душу. Если ты погрузишься в работу, ты достигнешь двух вещей. Первое — тебя сочтут очень странным и эксцентричным, или того хуже — решат, что ты играешь на публику, а второе — ты потеряешь себя. Ты веселый и жизнерадостный парень, так зачем замыкаться в себе? Ради других? А разве смысл жизни в том, чтобы угодить кому-то, а не в том, чтобы осознать в финале, что сделал всё, о чем мечтал? Этого не достигал еще никто, но стремятся все, так почему ты хочешь обречь себя на то, чтобы на смертном одре понять, что жизнь прожита зря и ты даже не попытался прожить ее для себя? Не думаю, что подобный вариант тебя устроит.
— Да уж, если так рассуждать, то это и впрямь не лучшая идея, — усмехнулся Тим и ускорил шаг. — Тогда что мне делать? Как добиться того, чтобы люди наконец избавились от подобных предрассудков?
— Это долгая дорога. Как ты думаешь, как будут относиться к очень и очень красивому доктору исторических наук, автору нескольких книг?
— Хочешь сказать, что я просто должен работать и добиваться поставленных задач, а не распыляться на мнение окружающих?
— Что-то в этом роде.
— Я бы и рад, да не получается, — Тим яростно пнул снег и снова ускорил темп.
— Ты таким родился, эта внешность дарована тебе природой. Не стоит обвинять ее во всех твоих бедах: виновата не твоя внешность, виноваты люди. Это они не принимают тебя, это они ослеплены собственными предрассудками. Кто бы не причинил тебе боль, это было сделано не из-за твоей красоты, а из-за жестокости и глупости этого человека.
Тим остановился и посмотрел мне прямо в глаза:
— Хочешь сказать, отец ненавидит меня не потому, что я похож на мать? Он сам это всё время говорит.
— Сомневаюсь, что дело во внешности. Дело в том, что ты ее сын — кровь от крови, плоть от плоти. Ты ее продолжение, и если твой отец ненавидит твою мать, он будет ненавидеть всё, что с ней связано.
— Ну, он сжег все ее вещи и фотографии, я только одну смог спасти… — пробормотал парень растерянно, словно никогда раньше об этом не задумывался. А затем вдруг спросил: — Значит, я напоминаю ему о ней не только лицом, а вообще самим фактом своего существования? Ему было бы лучше, если бы меня не было?
— Да, ты напоминал бы ему о ней, даже если был его собственной точной копией, и нет, ему не было бы лучше без тебя. Можно ругаться, можно злиться, можно даже ненавидеть, но пережить смерть собственного ребенка — это ад на земле. Он может говорить, что угодно, но без тебя мир для него не станет лучше, что бы он сам об этом ни думал сейчас.
Тим опустил глаза и помолчал. Ветер усиливался, а мороз крепчал. Погода отражала состояние моего друга, она страдала вместе с ним. Через несколько минут парень резко поднял голову и снова посмотрел на меня. В его глазах стояли слезы, но он улыбался, причем искренне:
— Знаешь, я рад, что у меня есть такой друг, как ты. Несмотря на то, что ты бываешь ко мне жестока, ты все же помогаешь мне, как никто другой. Не знаю, чем я это заслужил, и потому я вдвойне тебе благодарен. Ты вытягиваешь меня из самых темных пучин тоски, ты действительно «нечто», как говорит Джейсон. Может, мне в тебя влюбиться? — усмехнулся он.
— Вряд ли ты на это способен. Я же тебя раздражаю с первой нашей встречи, — подмигнула ему я. Мы повернули в сторону моего временного пристанища и продолжили беседу.
— Знаешь, со стороны моя ситуация может показаться дико глупой, но, думаю, ты не будешь смеяться, — сказал Тим.
— Смеяться над трагедией жизни может только человек без чувств, — ответила я.
— Ну, трагедией это не назовешь, просто небольшая драма. А может, и трагикомедия — это как посмотреть, — грустно улыбнулся парень. — Я очень любил маму, она была как ангел: белокурые волосы, хрупкая фигурка, прекрасное личико, а главное, она была очень доброй и нежной. Ко всем, кроме меня — меня она почему-то в упор не замечала, но я думал, это потому, что я еще ничего не умею, и маме просто скучно возиться с маленьким ребенком, ведь у нее столько интересных дел. Всё оказалось куда прозаичнее. Мать давным-давно хотела бросить отца ради карьеры актрисы, но узнала, что беременна, а потому и разговора о кино быть не могло. Она хотела сделать аборт, но отец влетел чуть ли не в операционную и забрал ее домой. Они поженились, родился я, но мать меня ненавидела, так как я сломал ей жизнь, а отец понял, что не смог добиться ее любви с помощью ребенка, так что довольствовался хотя бы тем, что она его терпела. Он тогда думал, что она оставалась с ним ради меня, и потому пытался заботиться обо мне, хотя, если честно, не думаю, что я был ему нужен: он был помешан на матери, а остальное его не волновало. В один прекрасный день мать собрала чемоданы и исчезла, велев мне передать отцу, что наконец-то она нашла продюсера и уезжает за своей мечтой. Отец был в ярости, он понял, что не я удерживал маму, а невозможность пробиться в шоу-бизнес без связей, и что если он хотел ее удержать, надо было ограничивать ее контакты, а не полагаться на никчемного ребенка. В конечном итоге, он сжег все ее вещи и забросил меня. Я рос сам по себе, да, в общем-то, и не жаловался, только вот отец, уходя в очередной запой, всё чаще говорил, что я слишком похож на мать и что «эту морду давно пора изукрасить». Знаешь, если честно, я был бы рад, если бы он хоть раз меня избил. Тогда у меня был бы весомый повод возненавидеть его, а так я не мог отделаться от чувства вины за то, что не остановил маму, за то, что даже не попытался этого сделать. Когда мне было тринадцать, я понял, что эта внешность раздражает не только отца: на меня вешались девчонки, а парни ревновали, что приводило к дракам, а отец лишь смеялся, завидев очередной синяк на моем лице. Ну как же — изукрасили наконец. А потом одна девочка, старше меня на два года, заявила, что хочет со мной встречаться. Я ликовал. Ну как же, королева школы, мечта всех парней, красавица, да еще и старше меня — как не влюбиться? Я втрескался в нее по уши. Зря. Через месяц она вывесила на стенде в холле мои фотографии в самых дебильных костюмах и позах, какие только можно себе представить — я сам соглашался фотографироваться в этих «нарядах», так как она говорила, что просто мечтает меня в таком увидеть. Это был позор. Но еще большим позором было то, что среди этих фото оказалось мое фото в душе, без одежды, которое она, вероятнее всего, сделала, когда оставалась у нас ночевать. Она тогда сказала, что родители оставили ее на выходные одну и ей страшно ночевать дома. Я с боем отвоевал у отца разрешение на то, чтобы она у нас переночевала, и вот чем это закончилось. Меня просто растоптали. И как ты думаешь, почему? Она сказала, что хотела всем доказать, что я просто самодовольная пустышка, у которой кроме внешности ничего нет, даже гордости. Ее раздражало то, что ее, королеву школы, сравнивали с каким-то парнем, который еще и на два года младше. А самое обидное для нее было то, что сравнения эти были не в ее пользу. Я просил отца перевести меня в другую школу, пусть бы мне пришлось ходить в соседний город, но он лишь смеялся и говорил, что «наконец-то эта смазливая рожа получила по заслугам». Эта девчонка сделала бизнес на продаже моей обнаженной фотографии, половина девочек в школе превратили их в закладки и пошленько хихикали, открывая учебники. Парни злились, девчонки забавлялись и приставали с непристойными предложениями, а я возненавидел свое лицо окончательно и бесповоротно. Тот сумасшедший бум быстро прошел, обо мне все забыли, но всё равно все девушки, подходившие ко мне с признанием, на вопрос: «Почему же я тебе понравился?» — отвечали: «Ну, ты такой красивый». В общем, это просто глупая история, о которой сейчас помню только я, так что она не имеет никакого значения, — подытожил парень.