Макмайер глубоко выдохнул, закашлялся, ухватился за бешено колотящееся сердце, а перед глазами плясали черные точки, заполняя его сознание, в котором в ревущем хаосе бушевала похоть. Так вот, значит, на что способны высокородные. Или на подобное, позволить зреть своими глазами и чувствовать своим телом, способен только Нойманн? Как бы там ни было, но только что, лишь пожелав, применив свою ментальную силу и позволив крыльям своей сущности распуститься на весь их размах, Люциус вырвал его собственную сущность из плена его же сознания, взяв под контроль второе и позволив первому руководить телом. Теперь Коул не плавился в гоне. Он сгорал, больше не имея сил на то, чтобы противостоять инстинктам альфы.
Так и не разорвав поцелуй, Люциус аккуратно, слегка приподнимая податливое тело, уложил мальчишку на диван, нависая над ним с величием большой, гибкой кошки. Его черная коса, в которой с ночью переплетались нити серебра, упала омежке на плечо, и он сжал её в своем требовательно кулачке, тем самым не позволяя разорвать поцелуй, дрожа под его напором и страстью.
Эли прогнулся в пояснице, острыми коленками сжимая бока любовника и явно не сдерживаясь ни в своей силе, ни в желаниях, ни в откровенности. Омежка распалялся и возбуждался, насыщая воздух головокружительным ароматом миндаля, и Макмайер с жадностью вдыхал этот запах, прикрыв глаза, словно, и правда, видел, как прозрачные капельки выступают на головке аккуратного омежьего члена, и как омежьи соки увлажняют раскрывающуюся дырочку, стекая по ложбинке и пачкая бежевую обивку.
- Какой бесстыжий мальчик, - прошептал Люциус, с мокрым, пошлым звуком отрываясь от зацелованных блестящих губ любовника. Эли только промычал в ответ что-то невнятное, потянувшись за очередным поцелуем, а Нойманн лишь усмехнулся, прикасаясь к пухлым губкам пальцами, скользя по ним, слегка надавливая, вынуждая жаркий ротик приоткрыться ещё шире, выпустив юркий язычок.
- Оближи их, Эли, - на умопомрачительном выдохе приказал Люциус, подавляя легкое сопротивление и протискивая пальцы в ротик омежки. – Хорошенько оближи, как ты умеешь, - Эли закатил глаза, отпустил косу любовника и требовательно вцепился в кисть его руки, влажно причмокивая и старательно скользя язычком по пальцам, между ним, щекоча нежную кожу и щедро смачивая их слюной.
Люциус хмыкнул, довольно, с любованием рассматривая, как его пальцы исчезают в плотном кольце губ, а после наклонился, чтобы прочертить влажную дорожку на груди своего мальчика. Эли замычал, отчаянно цепляясь за любовника, словно столь мимолетной ласки ему было мало, но Нойманн даже не думал останавливаться, припадая к горошине соска и втягивая её в рот.
Омега ласкал своего любовника, жарко и жадно, словно пил из его тела, а Эли подставлялся под эти ласки с таким рвением и пылкостью, что Макмайер задыхался от увиденного, неосознанно, постепенно, шаг за шагом, погружаясь в пучину бессознательного гона, в котором телом движут только инстинкты. Он бы уже сорвался. Давно. В тот момент, когда Элиот перестал сдерживаться, а настойчивость Люциуса сокрушила его собственные барьеры, но зрелище было настолько захватывающим, соблазнительным и интимным, что альфа временил, растягивая удовольствие и лаская собственное тело сквозь ткань. Он горел и сгорал. В той страсти омег, которая чувствовалась кожей, биополем и сущностью, и не мог затушить этот пожар, не решаясь вмешаться в близость двоих.
Тягучими поцелуями Люциус скользил по телу любовника, лаская каждый сантиметр его шеи, груди и живота, сжимая ладонью точеное бедро омежки, смешивая ласки и превращая их в коктейль удовольствия. Эли был похож на податливый воск, из которого высокородный лепил образец страсти и желания, постанывая, подставляясь и отдаваясь, позволяя ментальным витками любовника тоже ласкать его тело, словно вторые руки, и трепеща от этого напора на той грани, за которой начинается пропасть. Но Люциус не позволял ему упасть, крепко, своим собственным желанием и своей волей удерживая его на кромке, доводя до исступления откровенными ласками и снова остужая его пыл невинными, любящими поцелуями.
Эли вскрикнул и таки не удержался, срываясь на цепочку бессвязных стонов, когда Люциус прикоснулся губами к его члену, скользя по нему языком и облизывая головку. Ножки омежки дрожали и безвольно разъезжались в стороны, открывая полный и доверчивый доступ к самым сокровенным местам. Нойманн ещё крепче сжал бедро любовника, а второй рукой скользнул между стройных ножек, и Коул затаил дыхание, подавшись вперед и неотрывно, как голодный зверь, перед которым пировали более сильные особи, впился взглядом в лицо Люциуса, на котором все ещё была заметна улыбка, бросающая ему, альфе, вызов.
Это было ни к чему. Макмайер и так уже был повержен и сражен. Ещё с того момента, когда увидел перед собой высокородного и пожелал припасть к его ногам, но Нойманну, который и так знал об этом, похоже, было мало подчинения. Наоборот. Он хотел не подчинения и раболепия, для этого у него был Эли – тот, кого он любил, и кто отдавался ему телом, сердцем и сущностью. Люциусу был нужен альфа, которому он, пусть и всего лишь один раз, сможет отдаться так же, приняв трепет ласк и жар страсти. Коул таким альфой не был, но он готов был им стать ради Люциуса.
Омежка заметался по дивану, запрокинув руки и вцепившись в подлокотники. Мальчишка вспотел, рубашка промокла и прилипла к его бокам, вырисовывая контуры тела и скрывая его от жадного взгляда альфы, а после прогнулся в пояснице, запрокидывая голову и шепча, как в исступлении.
- Люциус… да… ещё… глубже… – Нойманн только фыркнул, как сытый кот, но сохранил тягучий ритм скольжения губ по члену, явно не собираясь внемлить просьбе омежки. Да, со стороны все выглядело именно так, но Макмайер знал, о чем на самом деле просит Эли, ерзая и пытаясь вертеть попкой, чего ему не позволял любовник, все ещё одной рукой сжимая его бедро. Он лишь видел, как вторая рука Нойманна в одном ритме с его губами скользит между ножек омежки, и не сложно было догадаться, что сейчас пальцы брюнета проникают в это юное тело до самого основания, после подаются назад до первой фаланги и снова погружаются во влажную дырочку, задевая самые чувствительные местечки. Макмайер догадывался и хотел видеть это.
Нойманн чуть подался назад и положил ножку омежки себе на плечо, тем самым, словно прочитав его мысли или же просто поняв суть его желаний, выразительно плескавшегося в ментальных витках, открывая альфе вид на то, что Макмайер раньше считал отвратительным и безнравственным. И вот смотря на то, как Люциус ласкает своего мальчика, как его губы накрывают головку омежьего члена, медленно опускаясь с вершины до самого основания, как он аккуратно, равномерно, с тягучим ритмом проникает пальцами в его тело, Коул мог назвать близость омег только одним словом – восхитительно, уже точно зная, что если не сейчас, то вскорости оба омеги будут принадлежать ему, слабому альфе, который оказался достаточно силен, чтобы выдержать близость высокородного и его пары.
- Эли… – Люциус поднялся, нависая над мальчиком, и тот захныкал, плотно обхватывая его поясницу ножками и приподнимая попку. Похоже, омежка был доведен до бессознания, полностью отдавшись инстинктам и вверив свое тело умелым рукам и губам любовника. Эли хотел свою пару, его биополе трепетало и дрожало, пропускало в себя ментальные витки высокородного, а тело подавалось все ближе, все нетерпеливее, все откровеннее, желая настоящего, глубокого и заполняющего проникновения.
- Малыш… – в сытой улыбке протянул Нойманн, прикасаясь к искусанным алым губкам языком, снова скользя по ним, порхая, вынуждая мальчишку жадно ловить его губы, пытаясь углубить поцелуй и снова недовольно хныкать, то ли от того, что его лишили сладкой ласки, то ли потому, что ему никак не удавалось получить столь желанный поцелуй возлюбленного.
- Эли, мне нужно отойти ненадолго, - проворковал Люциус, целуя тонкие плечики, гибкую шейку, острый подбородок и аккуратно, но настойчиво опуская дрожащие ножки своего омежки, - а ты, будь так добр, позаботься о нашем альфе.
- Люциус… – омежка распахнул глаза, в уголках которых засеребрились капельки слез, и тяжело было понять, что же стало их причиной, то ли сжигающее мальчика изнутри желание, то ли просьба его пары, который сознательно, почти в приказном тоне, отдавал его другому.
Макмайер напрягся: как бы там ни было, как бы его самого не сжигал гон, побуждая даже без разрешения высокородного утешить это маленькое создание в своих объятиях, но это было неправильно. Эли было больно – он чувствовал это своим биополем, чувствовал настолько остро, будто это ему приказывали разделить с кем-то постель… хотя, по сути, так оно и было. Образ Люциуса Нойманна, прекрасного и желанного, не померкнул, нет, этот омега по-прежнему был желанен до последней клеточки его тела, но то, как он поступал с возлюбленным… Почему он с ним так поступал? Зачем вынуждал? Почему именно сейчас? Что задумал этот высокородный?
- Знаю, малыш, знаю… – прошептал Люциус в дрожащие губки, зацеловывая лицо своего мальчика, пытаясь его успокоить, собирая капельки слез и обнимая омежку так нежно и бережно, что это противоречие слов и действий лишало любых сил к сопротивлению, в том числе и Коула Макмайера. – Но так нужно, ты же понимаешь, - глубокий поцелуй, в котором утонул всхлип омежки, а после Нойманн просто поднялся, словно только что и не ласкал мальчишку, развернулся и ушел. Остался только тяжело дышащий Эли, прикрывающий рот ладошкой, чтобы альфа не слышал его всхлипов, и альфа, который замер в кресле, разрываясь между двумя желаниями – последовать за Люциусом или же утешить в своих объятиях Эли, который нуждался в тепле, ласке и заботе.
Наверное, он должен был что-то сказать, как-то остановить это нечто, которое все-таки переходило рамки, потому что мечтать о том, как окажешься в объятиях двух омег, любящих друг друга и готовых разделить с тобой удовольствие, это одно, а принимать ласки мальчишки, по сути, ребёнка, который это делает только потому, что ему приказал старший, совершенно другое. Да, он хотел Эли. Это нежное, податливое существо просто невозможно не хотеть, тем более, когда оно распространяет столь волнительный аромат миндаля, но Коул был не только альфой, поэтому даже в гоне не мог причинить боль тому, кого хотелось оберегать и ласкать. Он должен отказаться, должен успокоить мальчика или хотя бы дать ему то, чего лишил его этот высокородный, приласкать это трепещущее тело и своей страстью высушить эти жемчужные капли на прекрасном лице, вот только, похоже, сам омежка уже все для себя решил.
Дрожа и все ещё тихонько всхлипывая, Эли сел на диване, смотря в пол. Рубашка все ещё была на нем, расстегнутая и мокрая от пота. На шее и груди алели следы власти высокородного, маленькие бусинки сосков были все ещё твердыми, призывно торчащими вершинками на тонкой мальчишеской груди, а к впалому животику прижимался аккуратный член, подрагивая и блестя от слюны и смазки.
- Эли… – прошептал Макмайер, пытаясь остановить мальчика. Альфа приподнялся, желая подойти, обнять, укрыть в своих объятиях и приласкать омежку, накрыть его плоть своей грубой ладонью и провести по ней с нежностью, поласкать пальцами тугую дырочку, проникнуть в жаркое тепло и вырвать из мальчишки восторженный вскрик, коснувшись сладкого местечка у него внутри, но Элиот поднял ладошку, останавливая его порыв, а после бессвязно пробормотал.
- Люциус не принуждает… так нужно… поймите… – и решительно вскинул свою светловолосую головку, смотря прямо на него большими глазами цвета изумруда.
Макмайер был в замешательстве – он не понимал этих омег, которые любили друг друга так сильно, что выступили против целой системы дал-эйрин, но при этом готовы были разделить постель с незнакомым альфой только потому, что у них были какие-то цели. Что Элиот хотел доказать своей жертвой? Чего хотел сам Люциус Нойманн, поступая со своей парой таким гнусным образом? И как ему, альфе, нужно поступить сейчас, дабы не причинить боль?
Эли попытался подняться, но его ножки все ещё дрожали, и он снова плюхнулся на диван, похоже, так и не собираясь одумываться и противиться приказу своего старшего. Мальчик сполз на пол и опустился на колени, осторожно, медленно, скользя по ворсистому ковру маленькими ладошками и острыми коленками, направляясь к нему. Макмайер напрягся – омежка выглядел слишком соблазнительно, более того, он все так же продолжал смотреть ему в глаза, но на этот раз без слез и грусти, жадно рассматривая, скользя по его лицу и телу взглядом, оценивая, и покусывая нижнюю губку, словно демонстрируя, насколько ему нравится то, что он видит, а смотрел омежка на доказательство его альфьего желания, которое росло с каждым сантиметром сокращающегося между ними расстояния.
- Я вам нравлюсь, инспектор? – проворковал Эли, прильнув к его бедру и доверчиво посмотрев в глаза.
- Да… – выдохнул Коул, подавляя в себе желание запустить пальцы в эти роскошные, вьющиеся волосы, дабы сжать их у самых корней, вынудив мальчишку запрокинуть голову. – Ты очень красивый, Эли.
- Вы мне тоже нравитесь, - мурлыкнул омежка, осторожно, но настойчиво, с кошачьей грацией устраиваясь между его ног и скользя ладошками от колен к паху, поглаживая и слегка надавливая, сминая ткань брюк своими тонкими пальчиками и зазывно облизывая губки, словно демонстрируя, к чему именно он ведет.
- Эли, нет… – Макмайер понимал и хотел это остановить, пусть его руки безвольно обвисли вдоль тела, а член начал дрожать в плену мокрого белья и брюк, до боли пульсируя уже раздувшимся узлом. – Не делай этого… Не заставляй себя только потому, что так приказал твой старший.
- Я и не заставляю, - лукаво, словно переняв эту манеру у Нойманна, прошептал омежка, медленно расстегивая его брюки, намеренно не касаясь ноющей плоти. – Я делаю это ради Люциуса, - и пухлые губки накрыли его член, обхватывая его так плотно, так сильно, так сладко, что Макмайер запрокинул голову, простонав что-то несвязное, протестующее, но при этом вскинув бедра, тем самым подначивая мальчика не играться, а взять глубже и начать сосать, старательно и с оттяжкой, заглатывая его плоть по самый узел.
Эли так и сделал, скользнул губками по его стволу, пытаясь вобрать его до самого основания, и при этом его горло рефлекторно сжалось, вырывая у альфы очередной удовлетворенный полустон. Мальчишка старался, облизывал и посасывал, помогал себе ладошкой, надрачивая его член, сладко нажимая подушечками на узел, вынуждая его плоть пульсировать у себя во рту, упираясь в небо и задевая гланды. Омежка тоже постанывал, прикрывал глаза и урчал, как котенок, стараясь доставить насыщенное удовольствие. Сжимал его яйца своей ладошкой, слегка оттягивая, ласкал язычком головку, щекоча и смачивая слюной, а после вбирал его член максимально глубоко, постепенно все набирая и набирая темп.
Сперва Макмайер кое-как держался, пытаясь усмирять порывы мальчишки, который был умел и старателен, слишком умел и старателен, чтобы сдерживаться и подавлять в себе природные альфьи инстинкты. Таки запустив пальцы в мягкие волосы, Макмайер с силой надавил вперед, вынуждая омежку заглотить свой член ещё глубже, как ему хотелось, до самого узла, а после дернул назад, задавая новый, быстрый, нетерпеливый темп. Огненный клубок внутри полыхал. Тело жаждало разрядки. И Коул себя уже просто не контролировал, натягивая столь сладкий и влажный ротик на свой член, выстанывая что-то на порывистых выдохах и с силой толкаясь в жаркую глубину.
Кажется, Эли протестующе мычал. Мальчишка даже ухватился за его бедра, дрожа и пытаясь сопротивляться, но это только ещё больше распаляло альфу, который, наконец, почувствовал ту силу и власть, которые дает ментальная сила над особью с более высоким уровнем редукции.
- Соси, сучка, - прорычал Макмайер, затуманенными от похоти глазами смотря на искаженное явно не от удовольствия лицо мальчика. – Соси так, как сосешь своему высокородному, - приказ и не иначе, пусть за него и говорили инстинкты собственника и ревность. Да, он ревновал. То ли Эли к Нойманну, то ли Люциуса к этому омежке. Не столь важно. Возбуждение зашкаливало. Член напрягся до боли. А разрядка была слишком близко, чтобы Макмайер мог остановиться.