- Это же ещё ребёнок, - прорычал альфа, придирчиво рассматривая это невинное, хрупкое создание, которому, судя по материалам дела, должно было быть уже двадцать, и которое так отчаянно прижималось к Нойману, смотря на него, слабого альфу, с опаской и недоверием. – Ему же лет пятнадцать, - Коул мог понять многое, даже наличие в обществе Homo memoratrices гомосексуальных пар, но запечатление несовершеннолетнего, сексуальная связь с ним, да ещё и со стороны другого омеги – нет, этого Макмайер, даже несмотря на весь свой внутренний трепет перед высокородным, который побуждал закрыть глаза и на это, понять и принять не мог. Это было отвратительно и гнусно. Подобное нельзя простить даже высокородному. Нет, высокородные вообще не имеют права на подобные низости или же… Или же каста богоподобных прогнила настолько, что понятия Служение, Долг, Нравственность стали всего лишь уздой, который было так сподручно управлять массами?
- Мне шестнадцать, - обиженно буркнул омежка, ещё плотнее прижимаясь к своему старшему, - и я действительно уже учусь в университете.
- Это не аргумент, - рыкнул альфа, а после… после, устало выдохнув, обессилено откинулся на спинку кресла, с безразличием осознавая, что он упустил свой шанс. Даже подступающий жар гона притупился, накрыла апатия, отрешенность, опустошенность. Он уже держал свою цель в руках, но она утекла сквозь пальцы, снова став призрачным маячком на горизонте, а все потому, что в нем взыграли принципы. А ведь он, почти за тридцать лет жизни, должен был уже понять, что в системе дал-эйрин этим самым принципам нет места, что те, кто хочет хотя бы кончиками пальцев прикоснуться к вершине, должны забыть о стандартах общества Homo memoratrices, заключающиеся в понятиях Служение, Долг, Нравственность, что для того, чтобы стать чем-то более значимым, нежели исполнительный и ответственный обыватель, нужно не раздумывать и оглядываться, а разделять и властвовать. Коул Макмайер так не мог, переоценив собственные силы, которые, и правда, соответствовали его безнадежному уровню редукции.
- Прошу прощения, - альфа поднялся, намереваясь уйти, ведь, по сути, он исполнил свой долг служащего, и больше ничего его здесь не держало, а то, что ему стало известно… Коул горько усмехнулся: что ж, даже у смертников есть право на последнее желание.
- Уже сдаетесь, инспектор? – внезапно, тягуче, с ощутимым лукавством, спросил Люциус, заставив его, вздрогнув, замереть. – Жаль, - после несколько секундного молчания, так и не дождавшись ответа, констатировал Нойманн с явным сожалением, - я был о вас более высокого мнения.
- Если это так, - Макмайер, ощутив, как его полоснуло холодом пренебрежения со стороны высокородного, резко обернулся, впервые за время пребывания подле этого омеги осмелившись с вызовом посмотреть ему в глаза, пусть его собственное биополе протяжно звякнуло, ощущая на себе давление более сильной особи, - первоочередно я требую объяснений, - ответом ему была многообещающая улыбка Люциуса Нойманна.
========== //4// ==========
- Требуете, значит, - многозначительно протянул высокородный, медленно поглаживая искусный изгиб талии молодого омежки, и Коул снова опустил взгляд, пытаясь скрыть собственное замешательство, присел обратно в кресло, точнее, плюхнулся в него, потому что выносить близость Нойманна с каждой минутой было все тяжелее, а его запах, казалось, забился в каждую пору тела альфы, сковывая путами желания.
Неужели все высокородные пахнут так великолепно? Неужели все они настолько сильны ментально, что могут превратить в пятно из крови, плоти и костей одним лишь взглядом? Неужели он сам настолько слаб и беспомощен, что готов наплевать на собственное требование и уже сейчас припасть к ногам Люциуса, к ногам омеги, метку которого он так желал заполучить? На первые два вопрос Макмайер не знал ответа, потому что высокородных раньше не встречал, но на третий… Да к дьяволу требования! Только Люциус, его запах и жар его тела, которым пульсировало биополе омеги, но, лишь робко взглянув на Нойманна, Коул понял, что он уже разворошил осиное гнездо, и даже валяние в ногах и его мольбы не пошатнут предвкушающую решительность этого человека довести его до грани. Безумия или истины? Возможно, именно сейчас эти понятия стали для Коула Макмайера тождественными?
- Эли, - омега с такой нежностью посмотрел на мальчишку, проведя ладонью по его вспыхнувшей краской щечке, что Макмайеру с трудом, лишь сжав пальцы в плотные кулаки, до боли впившись ногтями в кожу, удалось сдержать собственное биополе, которое в своей ментальной силе, конечно же, не могло тягаться с высокородным, а вот слабенького блондинчика могло бы изрядно потрепать, - будь добр, как обычно.
- Хорошо, - омежка кивнул, с окрыленным рвением поднявшись с дивана, а Макмайеру снова пришлось отвести взгляд, только на этот раз потому, что мальчишка был ещё и бесстыжим, будучи запечатленным, но при этом беззастенчиво щеголяя перед ним, свободным альфой, в одной рубашке, которая едва-едва прикрывала его упругую, маленькую и такую развратную попку.
Да, Коул знал, о чем говорит, успев приметить столь заманчивые обнаженные половинки под всколыхнувшимися полами сорочки. И если Люциус для него – бог, ради которого Макмайер был готов своими же руками вырвать сердце из груди и преподнести ему, если высокородный того пожелает, то Эли хотелось банально трахнуть. Нет, Эли хотелось оттрахать до такой степени, чтобы мальчишка забыл не только собственное имя, но и то, что он принадлежит Нойманну, а уже после можно подумать и над тем, как лучше всего преподнести свое сердце Люциусу.
- С чего бы начать, - задумчиво протянул брюнет, посматривая на него с лукавым прищуром, словно только что прочел его мысли, хотя не нужно быть телепатом, чтобы понять, чего хочет альфа, жадный взгляд которого был прикован к снующему туда-сюда молодому омежке. А Макмайер не мог с собой ничего поделать, все глубже и забвеннее предаваясь гону, чувствуя, как от желания распирает узел у основания члена, а тот, в свою очередь, форменные брюки.
Наверное, он рассчитывал на то, что высокородный осадит его, спеленает его тело своими ментальными витками, защищая своего партнера, вынудит его пасть ниц и наступит ему на горло своей изящной ножкой, перекрывая доступ кислорода, а он будет лишь ерзать под ним, жадно пытаясь вдохнуть этот великолепный аромат, и вымаливать позволения прикоснуться к нему. А ведь ещё несколько часов назад альфа и подумать не мог, что желание плоти может быть настолько острым и неконтролируемым.
- Думаю, с того, что Люциус Нойманн – это мое настоящее имя. Спасибо, Эли, - омега одарил мальчишку очередной поощряющей улыбкой, принимая из его рук длинную, тонкую, коричневую сигарету, зажимая её между средним и безымянным пальцами правой руки и поднося ко рту. Милашка сразу же засуетился, чиркнув длинной спичкой, от огня которой и прикурил омега, а после уселся на колени подле высокородного, благоговейно держа в руках пепельницу.
В Люциусе все было необычным – вот что понял альфа, с жаждой наблюдая за каждым движением, каждым жестом, каждой черточкой высокородного. Он даже сигарету держал по-особенному, выдыхая насыщенный дым с запахом все той же вишни. И это заводило ещё больше. Мальчишка теперь воспринимался всего лишь как декорация. Пусть сидит себе, глупо улыбается и держит пепельницу, в то время как все внимание Люциуса будет принадлежать только ему, Коулу Макмайеру. Хотя, по сути, он бы тоже не отказался послужить подставкой для пепельницы Нойманна, только он бы сел у его ног, как и положено низшему существу, даже позволил бы нацепить на себя ошейник и поводок, лишь бы быть уверенным в том, что он принадлежит этому омеге. Возможно, так оно и будет. Взгляд Люциуса словно убеждал его в этом, при этом уговаривая потерпеть, ибо сперва им предстояло кое-что не менее важное – расстановка точек в конце каждого недосказанного предложения, поэтому, даже невзирая на туман гона, Макмайер был готов подождать, причем не только ради того, чтобы узнать правду.
- Считаю целесообразным напомнить, что я – высокородный, и что все, что вы прочли обо мне там, - омега с легкой брезгливостью кивнул на отложенный на столик планшет инспектора, - всего лишь вымысел, который должен скрыть мои, как говорит мой дражайший папочка, юношеские выкрутасы.
- Вы ведь глава Департамента Управления Фогсити? – просипел Коул. Все-таки даже в гоне он мог все ещё здраво соображать, сопоставив некоторые факты, да и не верилось в то, что высокородный, пусть, может быть, и отвергнутый своей семьей ввиду своих сексуальных предпочтений, работал бы обычным секретарем и подчинялся бы бете с D-уровнем редукции, коим, по общедоступным данным, был глава Департамента Управления – Теренс Уолкер. Получается, все было фикцией, и речь шла не только о том, что Теренс, как и Спектариус, пользовался голографическим образом для управления Департаментом, скрывая свое настоящее лицо, а о том, что Нойманн, похоже, целиком и полностью контролировал не только Департамент Управления, а и всю фогситскую ветку системы дал-эйрин, будучи единственным высокородным во всем аппарате управления городом.
- И это тоже, - кивнул омега, тем самым не только подтверждая его догадки, но и затягивая в паутину системы дал-эйрин ещё глубже. Теперь у Макмайера не было пути назад, что в свою очередь означало только одно: что бы от него не понадобилось Нойманну, он либо сделает это, либо уже завтра его обезображенный ядовитым туманом труп найдут в кювете. Или же не найдут вовсе.
- К тому же, как вы, инспектор, уже догадались, я не просто высокородный, - Люциус подался немного вперед, даже не смотря, с завидной точностью, сбив пепел в подставленную малышом пепельницу. – Я – высокородный во втором поколении, - и снова предыдущая поза, расслабленная и величественная в одночасье, словно и не говорили они только что о том, чего не могло быть в принципе, о том, что считалось недосягаемой мечтой для каждого Homo memoratrices.
- Нет… я даже… – пробормотал Коул, заставляя свои, затуманенные желанием мозги снова работать, сопоставляя сказанное омегой с тем, что он видел.
Получается, битрансцендентность Нойманна была следствием того, что он высокородный во втором поколении. То есть, если смотреть на этот факт с научной точки зрения, он был идеальным, и, скорее всего, его геном был полностью защищен от редукции, а это означало… это означало, что дети Люциуса тоже будут высокородными. Значит, именно это на самом деле имел в виду омега, когда сказал, что в Центре Репликации ему не смогли подобрать достойного партнера даже для искусственного оплодотворения – отец-альфа детей Нойманна тоже должен быть идеальным. Да, это все так, но в тот же момент причины, по которым этот омега был высокородным во втором поколении, так и остались неясны. Была ли это случайность или же, как он и предполагал, секрет редукции уже давно не был секретом, по крайней мере, не для верхушки системы дал-эйрин.
- Предполагаю, инспектор, вы сейчас пытаетесь понять причину моей, скажем так, уникальности, - Люциус ухмыльнулся, его биополе плавно развернулось, а ментальные витки потянулись к альфе, едва-едва, словно к фарфоровой кукле, прикасаясь к его собственному биополю, заставляя альфу покачнуться, прикрыв глаза, наслаждаясь столь щедрым поощрением. – И это не совпадение, - уже полушепотом, доносящимся до Макмайера тягучей песней желания, продолжал омега. – Я и мои старшие братья-альфы совершенны потому, что высокородным, как вы уже догадались, известен секрет безупречности генома.
- И в чем же он заключается? – пробормотал Коул, растягивая воротник форменной куртки, который душил его, словно ментальные витки разгневанного и более сильного альфы. Он бы вообще сейчас сбросил всю одежду, чтобы кожей почувствовать ментальные прикосновения высокородного, и, по сути, тот вопрос, который он сейчас задал, был всего лишь формальностью, ответ на него был не так уж и важен альфе, который ещё полчаса назад жадно желал узнать что-то, что бы выделило его из серой массы силестинцев, сделав особенным. Только Люциус и его голос, превращающий необузданный жар гона в томное тепло, которое расползалось по телу, расслабляя, подчиняя и превращая его в податливую глину, из которой можно было слепить покорного раба.
Он все ещё ненавидел это омежье недоразумение, Эли, но теперь мог его понять, потому что от подобного, от тех чувств, которые побуждает близость высокородного, от одних его ментальных прикосновений, от взгляда, в глубине которого можно прочесть ответную заинтересованность, от запаха, который заменял воздух, просто невозможно отказаться. Как говорил его папочка: омега – не стена, в крайнем случае – переносная стенка, которую можно незаметно подвинуть, а после так же аккуратно поставить на место. К тому же, приоткрыв один глаз и посмотрев на мальчишку, Макмайер не почувствовал с его стороны ни виточка ревности или же раздражения, собственничества или же желания борьбы, только покорность и благоговение, так что, похоже, малышу было не привыкать к подобным выходкам своего партнера, а альфа от столь щедрого подарка отказываться тоже не собирался, надеясь на что-то, о чем, дабы не пресытиться, старался даже не думать.
- Чуть менее двухсот лет назад, - совершенно спокойно, словно их разговор и не приобрел заигрывающих ментальных красок, продолжил Нойманн, - когда каста высокородных оказалась в плачевном состоянии из-за вырождения нашего безупречного генома, было принято решение о радикальных методах, методах исследований и экспериментов, которые, естественно, нужно было проводить на живых людях, чтобы, так сказать, видеть реальный результат.
- Чуть менее… - пробормотал Коул, ухмыляясь. Казалось, вместе с ментальными витками его касаются и знания омеги. Пусть тело и казалось неподвластным, пульсируя жаром гона и полностью подчиняясь высокородному, но разум был чист и ясен – это было непередаваемое ощущение, в котором хотелось плавиться, медленно, словно масло на огне, и альфа плавился, чувствуя, как его губы озаряет понимающая, но при этом саркастическая улыбка.
- Так появилась Особая Зона, - констатировал Макмайер, открывая веки и пристально, без тени страха или же раболепия, смотря высокородному в глаза. – Гуманность в рамках понятия Нравственность, - альфа фыркнул, хотя, конечно же, это Нойманн позволял ему смотреть и фыркать, словно своими ментальными прикосновениями разрешив ему стать на ту ступеньку, с уровня которой можно дотянуться до кончиков пальцев высокородного. – На самом же деле, все неблагонадежные стали всего лишь расходным материалом, подопытными крысами, жертва которых, естественно, была оправдана и уж никак не напрасна. Ведь так? – пришлось полностью расстегнуть форменную куртку, потому что казалось, что температура в комнате возросла на десяток градусов, накрывая его жарким, страстным, разомлевающим пологом с ароматом вишни и миндаля.
- Отчасти, - уклончиво ответил Нойманн, небрежно, но изящно бросая окурок в пепельницу, и Эли сразу же метнулся с дивана, убираясь, а Макмайер поймал себя на том, что он следит за мальчишкой не менее пристально, чем за высокородным, теперь понимая и Люциуса, ведь, смотря на такую омежистую милашку, трудно было сдержать в узде крылья своих инстинктов.
- Создание Осозе оправдало себя лишь в тех пунктах, что дал-эйрин теперь могла беспрепятственно контролировать, так называемых, неблагонадежных. В то же время Центр и Узлы Репликации получили практически неограниченный доступ к экспериментальному материалу, но, увы, - омега пожал плечами, но даже столь простой жест вынудил Коула затаить дыхание, всматриваясь в переливы серебра в темноте волос, плавно скользнувших с плеча за спину, - феномен редукции так и не был раскрыт.
- Но… – продолжил за Нойманна альфа, снова наблюдая за вернувшимся в гостиную Эли, который занял, похоже, свое законное место под боком у высокородного. В какой-то мере Макмайер завидовал этому омежьему недоразумению, которое носило метку бога, в чем-то он им восхищался, ведь не только же за красивые глазки и пухлые губки Нойманн сделал его свои любовником, в какой-то степени он даже желал его, потому что Эли был красивым, пусть ему, конечно же, было далеко до Люциуса, и это противоречие слегка отрезвляло альфу, не позволяя полностью раствориться и подчиниться.