И вновь – нет, не так. Никого другого просто не могло быть на его месте. Почему? Потому что, получается, именно его, пусть, скорее всего, он и не был таковым единственным, долго и упорно готовили к тому, чтобы доверить сокрытое от глаз людских, чтобы воспитать из него сторожевого пса для высокородного, который умеет держать язык за зубами. И Макмайер, с ухмылкой осознавая все это, твердо решил пройти это испытание до конца, ведь в награду за свои труды он наверняка сможет попросить у высокородного то, в чем так нуждался. Он сможет попросить омегу, который поставит на нем свою метку и родит ему сына.
- Присаживайтесь, инспектор, - вежливо предложил омега, сам располагаясь на широком диване в гостиной и закидывая ногу на ногу. Квартира, между прочим, хоть и находилась в Осозе, но её внутренняя обстановка была роскошной. Не напыщенной или кричащей, а именно роскошной, изумительной, искусной, без вычурности, но со вкусом, безо всякого рода безделушек, которые становились лишь сборищем для пыли, но с уместными элементами декора. Гармонично, в теплых, пастельных, бежевых, ореховых, коричневых тонах с вкраплением бирюзового и белого, что создавало ощущения уюта, но не настолько расслабляющего, чтобы забыться в нем.
- Благодарю, - пришлось прокашляться прежде, чем выдавить из себя это слово, но Коул простил себе подобную слабость, убеждая себя в том, что это нормально, что нет ничего постыдного и унизительного в том, чтобы демонстрировать свое меньшинство, как и понимая, что высокородный не потерпит попыток взбрыкнуть и что-то доказать с его стороны. Таким, как этот омега, нужен покорный и смиренный сторожевой пес у своих ног, и Макмайер был готов стать таковым ради своей цели, которая после нескольких лет мельтешения на горизонте туманным облаком в один миг оказалась в нескольких шагах от него. Возможно, как альфу, эта ситуация возмущала его, ведь альфа – это самец, доминант, тот, кто подчиняет, повелевает и властвует, но, как особь с высоким уровнем редукции, он не мог упустить этот шанс и был готов принять унижение даже от омеги.
- Значит, вы Люциус Нойманн? – удобно расположившись в кресле, начал Макмайер, пытаясь абстрагироваться от аромата цветущей вишни, который в этой комнате был ещё более насыщенным.
Это было странно, ведь, пусть перед ним и высокородный, подавитель должен был приглушать восприимчивость к омежьим феромонами, альфе же, наоборот, казалось, что он дышит не воздухом, а этим ароматом, который, словно жаром, растекался по его венам, концентрируясь внизу живота. Коул нахмурился, припоминая, когда же у него последний раз был гон. Оказывается, давно. Слишком давно, чтобы его сущность не взбунтовала именно в столь неподходящий момент, бросая своего носителя в жар сексуального безумия. Как бы там ни было, но нужно максимально сократить свое пребывание в этой квартире, рядом с омегой, который лишь одним своим взглядом заставлял его сердце биться в шальном темпе, а тело вздрагивать от малейшего ментального ощущения, да и срок действия подавителя неумолимо истекал, и последствия всего этого были более чем очевидны. Рядом со столь сильной особью, с столь красивым омегой и желанным партнером его гон мог начаться в любой момент.
- Да, - коротко ответил омега, и Макмайер снова замялся, пытаясь подобрать слова, которые сейчас казались совершенно неуместными. Порыв припасть к ногам высокородного не улетучился. Притупился, да, но альфа чувствовал, как внутри клокочут инстинкты, как отчаянно скулит его сущность, и как, что было не только неприемлемо, но постыдно, кровь приливает к тазу, вызывая пульсацию в паху. Нет, он пока что не был возбужден, но был в шаге от этого состояния, отчаянно пытаясь сопротивляться инстинктам, к слову, безуспешно.
- Ясно, - выдохнул альфа и, дабы отвлечься, уткнулся в свой планшет, пытаясь соотнести данные дела с тем, что он видел наяву.
Люциус Нойманн: рыжеволосый, курчавый омега в большущих очках на пол-лица, зашуганный и щуплый, одним своим видом вызывающий сочувствие – вот каким был этот высокородный на фотографии в деле, заведенным на гомосексуальную пару в восьмом секторе Осозе, в реальности оказавшись совершенно не таким. Люциус был примерно одного с ним роста, может, даже чуть выше, хотя сам альфа имел законных сто восемьдесят сантиметров. Длинные ноги с аккуратными ступнями и пальчиками, и Коулу оставалось только покусывать губы, желая прикоснуться языком к столь заманчивой ножке, но упорно осаждая себя от столь опрометчивого поступка. Хотя, может, в его положении это было бы самым наглядным доказательством того, что он уже, спустя всего лишь пять минут после знакомства, был рабом этого омеги, готовым целовать его ноги. А ведь ещё час назад Макмайер сказал бы, что это отвратительно – валяться у ног омеги, сейчас же, заворожено наблюдая за тем, как поджимаются точеные пальчики, комкая ворс, понимая, что это не зазорно, а довольно-таки возбуждающе.
Омега, как и большая часть особей его статуса, был хрупким и грациозным, в данный момент облаченным в свободные белые штаны и такого же цвета футболку, с узкими бедрами, изящными руками, тонкими пальцами с аккуратным маникюром, покатыми плечами, выразительными ключицами и гибкой шеей, но назвать его заурядным не поворачивался язык. Люциус не шел – он плыл, окутанный ореолом своего искусного аромата и гладью ментальных витков, за мерностью которых скрывалась огромная сила. Омега не сидел – он восседал, его величественная осанка, расправленные плечи, ровная спина, чуть склоненная вбок голова, ножка, изящно закинутая на вторую – этот человек в настолько гармоничных пропорциях сочетал в себе высокородную доблесть и омежью изнеженность, что им можно было любоваться вечно, желать до изнеможения, но при этом так и не коснуться, боясь запятнать это божественное создание своей второсортностью.
И Коул Макмайер, пересиливая внутреннюю дрожь, которая не позволяла ему поднять глаз выше подбородка омеги, все-таки смог собрать крохи сил, чтобы взглянуть на лицо омеги, опять задохнувшись, но на этот раз тем жаром, который окатил его с головы до ног, словно срывая с него какой-то туманный полог. Узкий овал лица, светлая кожа, ни грамма румянца на щеках, но это не придавало внешнему виду омеги мертвенной бледности, наоборот, делало его словно сошедшим с мистической иллюстрации, запредельным, загадочным, завораживающим. Чувственные губы, нет, не пухлые, но и не слишком тонкие – идеальные губы с выразительным контуром, на которых все ещё лежала тень вежливой улыбки, которую невозможно было прочитать до исчерпания. Темная дуга бровей и кайма длинных ресниц с кокетливо завернутыми кончиками – высокородный во всем, даже в таких мелочах, которые не предопределяют использование косметики. Волосы омеги тоже были темными, точнее, черными, словно сама ночь, густыми, собранными в толстую косу, сейчас переброшенную через плечо, но даже это не помешало Макмайеру увидеть в них нити серебра, как серебряная же прядка спадала на лоб Люциуса, ещё раз доказывая его выскородность.
Да, природе показалось недостаточно того, что высокородные были безупречными генетически и ментально особями, и она отметила каждого ещё одним своим прикосновением, которое в медицине получило название трансцендентность. Каждый высокородный обладал каким-то особым отличием, которые было выразительным, зримым, явным, но при этом не объяснялось с точки зрения физиологии особи. В основном, это был цвет волос и глаз. Волосы, зачастую, имели вкрапления какого-то цвета, например, красного или золотистого на темном, черного или алого на белом, но, бывало, проявлялись пряди и других, более ошеломляющих цветов, например, аметистового, изумрудного, сапфирового или, как в случае Нойманна, серебряного. Кстати, о серебре в волосах высокородных Макмайер никогда не слышал, а о том, чтобы увидеть, и речи не шло.
Если же трансцендентность не проявлялась в цвете волос, то она отражалась в цвете глаз. Так, радужка глаз высокородных могла быть и алой, и желтой, и белесой, и даже той же, неординарной, аметистовой, изумрудной или же сапфировой, но с прожилками другого цвета. И глаза Люциуса были именно такими – сапфировыми, глубокими, завораживающими, с нитями того же серебра, которые тянулись от черного зрачка к кромке радужки.
Трансцендентность единична – вот что знал Макмайер, то есть высокородный мог обладать незаурядным цветом либо волос, либо глаз, но Люциус Нойманн… Коул резко опустил глаза, понимая, что он не способен выдержать прямой взгляд омеги более секунды. Да, Люциус Нойманн был битрансцендентом – только так Макмайер смог определить то, о чем никогда не знал, и которое, в принципе, считалось невозможным, по крайне мере, в системе дал-эйрин.
- Люциус… – начал альфа и запнулся, понимая, что он не может обратиться к высокородному не только на “ты”, но и по имени, но ведь, с официальной точки зрения, перед ним сейчас не высокородный, а омега Осозе, который сожительствовал с другим омегой и поэтому подпадал под категорию неблагонадежного.
Возможно, это тоже часть проверки, ведь, если он, и правда, должен стать цепным псом этого высокородного, ему нужно уметь не только правильно расценивать ситуацию, но и играть по правилам этого человека, который, похоже, в данный момент хочет скрываться под личиной отвергнутого члена общества, маскируясь под омегу с М-уровнем редукции. Значит, если это так, ему стоит подыграть Нойманну, дабы доказать свою надежность, более того, не поддаться инстинктам, продемонстрировав свою сдержанность и благоразумность, ведь, если его, и правда, выберут в услужение высокородному, ему придется постоянно усмирять свои альфьи инстинкты, особенно, когда этот омега потечет.
- Люциус, в этом году вам исполнится двадцать пять, поэтому, как омега Осозе, вы должны, - Коул посмотрел на дату рождения брюнета, подсчитывая в уме предполагаемые сроки, - хотя бы понести до осени, - пришлось окольцевать свою сущность ментальными витками, сдерживая её внутри, и эти порывы были непонятны альфе, ведь его разум был практически ясен, но тело и биополе не подконтрольно ему.
Сущность рвалась и вырывалась, медленно, но все-таки перебирая на себя контроль над его биополем, витки которого уже сейчас покорно стелились вокруг него, намереваясь, но все ещё опасаясь, потянуться к источнику более могучей ментальной силы. Раскаленная лава текла по венам, вызывая дрожь возбуждения во всем теле, от которой уже сводило его естество. Пришлось тоже закинуть ногу на ногу, слегка поморщившись – узел у основания члена пульсировал, посылая по телу первые волны томного гона, но Макмайер все ещё контролировал себя, уцепившись за мысль, что он просто не имеет права выйти из этого испытания для сущности и плоти безвозвратно проигравшим.
- Ох, инспектор, не напоминайте, - омега картинно закатил глаза, облокотившись о спинку дивана и подперев голову рукой, а Макмайеру оставалось только до скрежета стиснуть зубы, дабы его очередной выдох не выдал всю ту бурю эмоций, которую у него вызвал этот невинный взгляд.
Люциус был соблазнительным. Нет, этот омега очаровывал единым взмахом ресниц, что уж говорить о столь томном, раздосадованном вздохе, который явно не сочетался с загадочным пламенем огня в глубине его глаз. Нойманн его провоцировал, проверял его стойкость – это Коул понимал, ведь он – альфа, он – слабая особь, он – всего лишь муравей в огромном муравейнике под названием дал-эйрин, как понимал и то, что это испытание будет трудным. Да, чертовски трудным, учитывая то, что уже сейчас каждая клеточка его тела и сущности пульсировала желанием и страстью.
- Вы отметаете свой Долг, Люциус? – слегка прищурившись, пытаясь придать своему дрожащему голосу твердости и выразительности, спросил Макмайер, предполагая, что не может быть все так, как есть.
Высокородных ничем не обременяли и не обязывали, они были вольны в выборе партнеров и не зависели от запечатления, так что ситуация, сложившаяся вокруг Люциуса Нойманна, была более чем странной, и альфа никак не мог понять, что могло толкнуть высокородного, особь, которой были доступны все пути и блага, на связь с омегой с R-уровнем редукции, более того, на добровольное заключение в Осозе, которое вешало на него не только ярлыки, но и обязанности.
- Ну, что вы, инспектор, - слегка возмутился омега, обиженно поджимая губы. – Я, знаете ли, уже год накануне каждой течки обращаюсь в Центр Репликации, но, увы, - Нойманн раздосадовано пожал плечами, - мне так и не смогли подобрать достойного партнера даже для искусственного оплодотворения, - завораживающие глаза слегка прищурились, пронзительно, передавая сокрытое и невысказанное, смотря прямо на него. – Вы же понимаете, о чем я, инспектор Макмайер?
- Да, понимаю, - конечно же, Коул Макмайер понимал, если сказанное омегой, действительно, было правдой, ведь высокородные слишком почитали свою безупречность, чтобы сцепляться, а тем более запечатлевать, каждого своего партнера. История Силестии знала даже такой период, когда высокородные создавали пары только в своем кругу, стремясь сохранить чистоту генома, но это привело совершенно к противоположным последствиям – дети от таких союзов, как правило, обладали наивысшим уровнем редукции, после чего высокородные стали ещё более замкнутой кастой и ещё более придирчивы к своим избранникам. Но чего же хотел сам Люциус? Что скрывалось за всей это мишурой? И, наконец, какова же была его, Коула Макмайера, роль в столь витиеватой игре?
- Я бы хотел поговорить и с вашим партнером, Люциус, - как бы там ни было, но инспекция должна проходить по стандартному плану, тем более что альфе и самому хотелось увидеть того омегу, ради которого, скорее всего, высокородный и притворялся тем, кем на самом деле не был, если, конечно же, за именем Элиота Карпентера, омеги с R-уровнем редукции, не скрывалась очередная тайна. – Это возможно?
- Конечно, - омега мягко улыбнулся, а после, чуть запрокинув голову назад, что заставило альфу нервно сглотнуть от вида такой беззащитно открытой перед ним шеи, с легко ощущаемой нежностью позвал. – Эли! – ментальные витки Нойманна, плавно покачиваясь, устремились в сторону закрытой двери. – Эли, малыш, иди ко мне!
Макмайер напрягся, тоже устремив свой взгляд на дверь и ожидая, чего угодно, что, в какой-то мере, помогло ему абстрагироваться от близости до беспамятства желанного омеги. Казалось, он был готов ко всему, даже к тому, что сейчас узрит ещё одного высокородного, а после будет растерзан биополями этих двоих на мелкие кусочки, более того, он желал быть растерзанным, внутренне содрогаясь от собственных желаний, похотливых и недостойных. Но к тому, что увидел альфа, он был совершенно не готов, вместе со скрипом двери спальни, сознательно, таки подавшись инстинктам сущности, разорвав в клочья щиты своей сдержанности, наконец, вдохнув смесь двух ароматов – вишни и миндаля – на полную грудь.
- Что случилось, Люциус? – сонно хлопая пушистыми ресничками, спросило это создание, и альфа до судороги в пальцах вцепился в подлокотники, чтобы сейчас же опрометчиво не сорваться с места, правда, явно не для того, чтобы покинуть квартиру омег, когда взгляд светло-зеленых глаз остановился на нем. – Ой, альфа! – всхлипнул омежка, стыдливо сжимая полы широкой рубашки в кулачке, пытаясь прикрыть свои точеные бедра.
Конечно, это был не совсем тот Элиот Карпентер, фото которого было прикреплено к делу. Невысокий, тоненький и изящный, как тростиночка, округлое милое личико в обрамлении светлых, завивающихся крупными кольцами волос, с большими глазами и пухлыми губками, милым румянцем на щечках и золотом пушистых ресничек, - да, безвкусной фотографии было далеко до оригинала. Единственное, что в деле было правдивым, так это уровень редукции мальчишки – R-уровень, ввиду чего, в присутствии более сильной, незнакомой особи, биополе омежки опасливо всколыхнулось, сжимаясь в плотный комочек.
- Не бойся, Эли, - ласково проворковал Нойманн, опутывая омежку прочным ментальным коконом и подзывая его к себе. – Это инспектор Коул Макмайер из Отдела Нравственности. Он не причинит тебе вреда.
- Здравствуйте, - скороговоркой выпалил Эли, юркнув к своему партнеру на диван, всполошено прижимаясь к его боку и отчаянно кутаясь в кольце его объятий и ментальных витков, а внутри Коула Макмайера удивление, смущение, восхищение, желание сменялись негодованием и агрессией гона, потому что это смазливое недоразумение носило на себе метку именно Люциуса Нойманна, будучи запечатленным, в чем не позволяли усомниться сплетающие ментальные витки этих омег, искренне и по любви.