Позавчера Гарри, естественно, забыл про перчатки, и все оставшиеся двадцать пять минут до того, как Малфой занялся его руками, были маленьким вариантом ада. Попробуй тут порежь что-нибудь, если у тебя в пальцах — десятки заноз, которые с каждым движением уходят все глубже. Потом оказалось еще, что занозы выделяют яд, и после руки болели так, будто с них живьем сдирали кожу. Кончилось тем, что пальцы распухли не хуже, чем в свое время у тетушки Мардж, и Малфой полночи просидел в спальне Гарри, делая ему обезболивающие компрессы. Вначале он пытался еще и высказываться по этому поводу, но Гарри метнул на него такой взгляд, что тот оборвал себя на полуслове.
В первые дни Малфой раздражал неимоверно. Во время приготовления зелья он, по счастью, молчал, но в остальное время подчеркивал свое превосходство в опыте и знаниях чуть ли не каждые пять минут. Действительно, они со Снейпом составляли сладкую парочку. Терпение у Гарри лопнуло очень быстро.
— Малфой, вам сколько лет? Сорок пять? — довольно грубо спросил он. — Вам в самом деле лестно сравнивать себя с магом, которому восемнадцать?
Но тот лишь закатил глаза, как если бы он, глупый ребенок, ляпнул несусветную глупость:
— Отчего же, мистер Поттер, с вами я сравниваю себя в свои восемнадцать. И…
— В таком случае, я уверен, вы понимаете, что сравнение не в вашу пользу, — взрезал воздух ладонью Гарри, больше не давая Малфою вставить ни слова. — Потому что я с одиннадцати лет только и делаю, что разгребаю дерьмо, случившееся из-за тех решений, которые вы приняли в ваши восемнадцать. Спокойной ночи!
Как ни странно, после этой тирады дело между ними пошло на лад. Ехидных замечаний от Малфоя больше не поступало. И про зелья он начал объяснять нормально, без ужимок. Зато Гарри все чаще стало чудиться, что Малфой на него смотрит. Подолгу, и то ли задумчиво и сквозь него, то ли все-таки именно на него и… оценивающе? Однако все это Гарри замечал краем глаза, перехватить взгляд Малфоя ему ни разу не удалось. Да впрочем, пусть смотрит. Главное — навредить не сможет, клятву же давал.
Гарри и сам на него смотрел. Иногда. Украдкой. После того, как Малфой возвращался из ванной и с совершенно невозмутимым видом приносил в колбе сперму. Конечно же, мысль о том, что Малфой делает там, в ванной, его заводила. В паху начинало тяжелеть, и в груди разливалась приятная истома, но нарезка ингредиентов отрезвляла быстро. Он старался не думать об этом, как и о том, что пережил в библиотеке. В конце концов, Джинни его тоже возбуждала. На прошлой неделе возбуждала… Ее поцелуи сегодня были странно неприятны. Глупо. Все было так хорошо, и вдруг — на тебе. Должно быть, он просто устал. Вся эта кутерьма со Снейпом закончится, Малфой уберется отсюда, и он, Гарри, больше не будет об этом думать, вот и все…
Он сполз с кровати, натянул джинсы и мантию и отправился вниз. Часы в столовой показывали половину двенадцатого. Малфой сидел у Снейпа и смотрел на его бледное лицо.
— Сегодня или никогда, — глухо сказал он, когда они прошли в его комнату.
Это звучало так безнадежно, что Гарри вздрогнул.
— Вы в это не верите, да? Не верите, что у нас получится.
— Нет, — отвечал Малфой, надевая перчатки.
— Почему? — Гарри сел в кресло, уставившись на рабочий стол, который здесь, в этой роскошной обстановке, казался завсегдатаем бара, случайно попавшим на вечеринку аристократов.
Малфой долго молчал, прежде чем ответить.
— Полагаю, все дело в личности Северуса, — наконец тихо заговорил он. — Вы плохо знали его. Сложно поверить, что такой человек мог позволить себя убить. Он всегда и все предусматривал. Гиппократ говорит, что Северус не умер бы даже от двойной порции яда Нагини, потому что он был весь им пропитан. Он принимал яд каждый день, приучал себя, вы понимаете?
— Как Нуартье в «Графе Монте Кристо»? — восхищенно присвистнул Гарри.
— Граф Монте-Кристо? Кто это?
— Маггловский роман.
— А, — Люциус поморщился.
— Но если Снейп принимал яд, то почему он сейчас в коме?
— Полагаю, потому, что теперь его миссия выполнена, и он хочет умереть.
— Умереть?
— Гиппократ полагает, что пока мы боремся за Северуса, Северус борется с нами за право умереть. Вы и сами знаете, в чем причина. Он хотел умереть уже много лет назад. Теперь ему выпал шанс это сделать.
— Но он пытался спастись! Он же добрался до поместья!
— Возможно, он добрался туда именно затем, чтобы его не нашли. Или это могли быть инстинкты.
— В таком случае, у него есть шанс! Инстинкты на нашей стороне, — живо сказал Гарри, чувствуя странное желание подбодрить Малфоя.
— Северус — очень сильная личность, Гарри. Если он принял какое-то решение, он его выполнит, независимо от того, чего будут хотеть окружающие. Я как-то рассказывал вам о том, что можно сделать так, чтобы два волшебника посмотрели один и тот же сон. Лет двадцать назад мы с ним пытались это сделать. Для этого необходимы два зелья — зелье, которое позволяет увидеть желаемый сон, и зелье, которое позволяет разделить любой сон с другим человеком. Мы пытались несколько раз. Северус уже тогда превосходил в зельях Слагхорна, и сварить их для него не составляло труда. Но дальше начинались трудности. Я загадывал сон, мы засыпали, и начинали смотреть мой сон, но затем он всегда превращался в сон Северуса. Это были очень мрачные, выматывающие кошмары. И мне так и не удалось это изменить. Такие случаи описываются, как исключительные. Только очень сильные личности могут противостоять загаданному сну.
Отвернувшись, Малфой стал расставлять по столу емкости с ингредиентами. Теперь и Гарри заразился его пессимизмом. Чтобы стряхнуть уныние, он попытался подумать о чем-нибудь хорошем, и тут вспомнил про Джинни.
— Завтра днем я не смогу готовить зелье. Приезжает Чарли, и в Норе будет семейный обед. Меня заменит Гермиона.
Малфой побледнел от гнева:
— Вы рассказали ей!
— Послушайте, пожалуйста, не злитесь! — затараторил Гарри. Он только сейчас понял, как сильно это могло задеть. — Гермиона никому не скажет. Я ей доверяю как себе. Поймите, я не мог отменить это. Мне очень важно появиться там с Джинни. Она моя девушка, и мы собираемся пожениться. Она столько вынесла из-за меня в прошлом году, и…
Малфой неожиданно прервал его сухим, смешком. Гарри уставился на него.
— Вы не пасовали перед Темным Лордом, а теперь пасуете перед собственной ориентацией, — со спокойной улыбкой пояснил тот. — Ну же, признайтесь, мисс Уизли и вполовину не заводит вас так, как мысль о том, — Малфой мотнул головой в сторону двери, — что я делаю в ванной комнате. Признайтесь, что вы каждый раз думаете об этом. О том, как бы вам хотелось посмотреть.
Слова вырвались сами собой:
— Я вижу, к чему вы клоните, Малфой! Интересно, среди геев так принято: если один любовник лежит при смерти, второй уже подыскивает себе следующего?!
Малфой поджал губы:
— Мимо, мистер Поттер. Мы с Северусом расстались больше четырех лет назад. Его всегда привлекал больше секс с женщинами, чем с мужчинами. И, как это ни прискорбно, за все годы мне так и не удалось вытравить из его сердца сияющий образ вашей матери.
— Еще бы!
— О, вы бы, безусловно, предпочли, чтобы Северус умер девственником, ни разу не попробовав радостей секса, не узнав — каково это быть с кем-то, кому ты небезразличен, чем стал любовником такого человека, как я. Не слишком укладывается в расписанный вами перед всем магическим сообществом образ вечного воздыхателя, верно? — Гарри развернулся к Малфою так резко, что любой другой наверняка отступил бы. Но тот не только не замолчал, но и сделал жест рукой, призывая слушать. — При этом, мистер Поттер, вам плевать на самого Северуса, на то, что эта любовь всю жизнь делала его глубоко несчастным. Северус утверждал, что ваша мать была его близким другом на протяжении семи лет. Полагаете, она хотела бы для него такой судьбы?
— Прекратите! — прервал его Гарри и прикрикнул, указывая на лежащие на краю стола карманные часы: — Время!
До окончания варки работали молча. Обменивались только стандартными фразами, относящимися к стадиям зелья и готовности ингредиентов. Потом Малфой отнес зелье Сметвику, а Гарри задержался, убирая мусор со стола. Он все еще отскребал присохшую шкурку изумрудной ящерицы, когда тот вернулся.
— Трудитесь, мистер Поттер? — Малфой встал так близко, что Гарри почувствовал его дыхание на своем затылке. Малфой почти касался его губами. И от этого касания дрожь пошла по всему телу сверху вниз, заставляя его выгибаться, почти против желания, навстречу.
— Зачем я вам? — прошептал Гарри.
— Видите ли, Поттеры — в некотором роде мое проклятие. Северус любил вашу мать. Так сильно, что для меня едва ли оставалось место. Забота Северуса о вас, и даже его ненависть к вам отняли у меня и то, что оставалось. А вы…
— А я? — Гарри повернулся так, что его губы оказались рядом с щекой Люциуса.
И тут Люциус его поцеловал. Сильным, быстрым поцелуем. Потом на секунду отстранился, и, нажав на затылок Гарри рукой, притянул его к себе и вновь поцеловал. Так настойчиво, так властно, что не разжать губ, не ответить было невозможно. Задыхаясь от охватившего его жара, Гарри приоткрыл рот, и язык Люциуса ворвался в него, не нагло, но так уверенно, как будто именно он был хозяином этого рта. Застонав, Гарри толкнулся бедрами вперед и почувствовал движение навстречу. И… тут же был прерван отстранившей его рукой.
— Ты слышишь? — воскликнул Люциус, бледнея.
В полуоткрытую дверь донесся протяжный стон.
========== Глава 6 ==========
Около часу ночи Гарри ходил по своей комнате из угла в угол. Снейпа ему увидеть не разрешили, но Сметвик сказал, что, поскольку тот пришел в себя, есть все шансы на выздоровление. Малфой остался около своего любовника. Бывшего любовника, напомнил себе Гарри. Но не то чтобы это имело значение. Надо было видеть, с каким выражением лица Малфой рванулся в комнату Снейпа, совершенно забыв о существовании того, с кем целовался несколько секунд назад. Да наверняка соврал, и не расставался со Снейпом, а просто хотел найти себе развлечение на одну ночь.
Впрочем, и это уже неважно. Снейп очнулся и, согласно договору с Кингсли, Малфой уйдет. Зелий от него больше не требуется. Зачем ему оставаться здесь? За дверью его ждут свобода, сын, жена.
Мерлин подери, какая же мука! Задыхаясь, Гарри прислонился лбом к прохладному оконному переплету и зажмурился. Казалось, теперь вся площадь за окном была залита светом, и он пребольно бил по усталым глазам. В груди болело так, будто кто-то саданул в нее увесистым булыжником, и тот проломил грудную клетку и застрял.
Нет, ну это полный бред! Малфой — Пожиратель, наверняка убийца, точно — беспринципная сволочь. Так нельзя, нельзя… А он сам, Гарри, кто после всего этого?! Втрескался — даже не в замужнюю женщину — в женатого мужика!..
От смеха, пусть и горького, пусть бессильного, вес булыжника немного уменьшился. Гарри сел на кровать и, тотчас же вскочил — за неплотно прикрытой дверью послышались шаги.
Малфой вошел в комнату без стука, как будто делал так постоянно, и это, возможно, определило все. Гарри кинулся навстречу, и оказался в сильных и крепких руках, совершенно смятый объятиями и поцелуями. Он не помнил, когда испытывал такое счастье. А Люциус стащил с него очки и стал целовать так, как будто имел на это полное право — то по-хозяйски, как настоящий рабовладелец, уверенный, что ему не посмеют отказать, то пылко, как юноша-романтик, впервые в жизни удостоенный поцелуя.
А Гарри почти с ума сходил от того, как много позволяли ему самому. Стоило Люциусу остановиться, чтобы глотнуть воздуха, как Гарри перехватил инициативу: отвел его волосы назад, за спину, и, зарывшись пальцами левой руки в спутанные пряди, правой расстегнул тугой воротник мантии, освобождая шею для поцелуя. Кожа была солоноватой на вкус — должно быть, Люциус тоже вспотел во время их зельеварческого марафона, — но очень приятной. А когда мало стало губ и языка, Гарри, как заправский вампир, пустил в ход и зубы: Люциус громко застонал и откинул голову назад и сам стал расстегивать рубашку, еще больше обнажая шею.
И вдруг словно опомнился, отстранился и твердо перехватил руку Гарри.
— Постой! Не здесь, — все еще немного задыхаясь, сказал он.
От точки аппарации они прошли примерно четверть мили по едва заметной тропинке, пролегавшей сквозь вересковую пустошь. Местность даже при свете луны выглядела довольно мрачно, и Люциус, будто опасаясь, что Гарри вот-вот сбежит, всю дорогу вел его за руку. Наконец они дошли до рощицы, словно подсвеченной изнутри мягким голубоватым светом, в котором то тут, то там проскакивали золотистые искры.
— Красиво? — с ласковой усмешкой спросил Люциус.
— Очень, — выдохнул Гарри.
Это напомнило ему и первый раз, когда он увидел Хогвартс, и фейерверки братьев Уизли.
Деревья расступились, и за ними показался двухэтажный дом, весь покрытый светящейся голубоватой растительностью. Он стоял на самом краю обрыва, а внизу шумело море. К массивной дубовой двери вели две широкие ступеньки, и Гарри подумал, как, должно быть, хорошо по вечерам сидеть на этом крыльце и любоваться закатом. И пахло здесь тоже удивительно — и лесом, и свежестью моря, и во все это вкрадывалась горьковатая нотка вереска.
Пока Люциус водил палочкой, договариваясь с охранными чарами, сияние неожиданно сменило цвет на зелёный. Тонкая веточка, что-то среднее между мхом и папоротником, протянулась от козырька, чтобы погладить Гарри по голове.
— Эээ, — отодвинулся тот.
— Не бойся, — усмехнулся Люциус. — Это северный шотландский мох. Он обычно дружелюбен. Если ты, конечно, не собираешься рвать его.
— А почему он так светится?
— Этот мох обладает особой привязанностью к родным местам. Обычно он запоминает последнее северное сияние там, откуда его привезли, и потом воспроизводит его.
— Никогда не видел такого, — улыбнулся Гарри и погладил веточку, которая от его жеста распушилась на глазах, выставляя наружу множество мягких, очень приятных на ощупь, иголочек. Казалось, мох только что не мурлыкал.
— Неудивительно. Десятью милями южнее его уже не заставишь расти.
Наконец дверь с протяжным скрипом отворилась и они вошли. Люциус сразу предложил Гарри подняться на второй этаж, который составляла только одна большая комната. В первой половине было что-то вроде старинного кабинета, во второй виднелся огромный полукруглый диван, покрытый восточными тканями — шелком в мелкий розовый, красный и оранжевый цветочек. Рядом с письменным столом стоял большой круглый стол с пестрой скатертью похожих оттенков, и на нем лежало несколько книг. Гарри потянулся к верхней.
— «Искусство наведения снов», — прочел он, сдув пыль с засаленной темно-синей обложки.
Люциус подошел сзади, вынул книгу из его рук и отправил ее к рядам полок вдоль стен.
— После почитаешь, — сказал он с явной улыбкой в голосе.
На плечи Гарри легли тяжелые руки, а прядь волос пощекотала шею. Тело мгновенно налилось жаром, невыносимой, неутолимой тяжестью. Гарри развернулся и стал целовать Люциуса куда придется, лишь бы делать хоть что-то, хоть как-то унять сжигающий его огонь. И вдруг обнаружил, что оказался сразу без мантии и без рубашки.
— Вау! Раздевающее заклинание?
— Слишком долго ждать, — сказал Люциус.
Его прохладные руки погладили лопатки Гарри, и он не выдержал и застонал, когда они медленно поднялись от пупка к ребрам, подразнили соски. Люциус отстранился и наклонился вниз, с силой нажав на сосок языком. Гарри забился, закричал от подкатывающей нестерпимой сладости. Но Люциус отпустил его, не давая дойти до конца. Отвернулся, поманив за собой, и пошел к дивану, аккуратно расстегивая мантию.
В той части комнаты вспыхнуло еще несколько светильников, а место, где стоял Гарри, разом погрузилось в темноту. Мысль о ярком свете почему-то стесняла; он зажмурил глаза и стал лихорадочно расстегивать ремень. Когда-нибудь все равно придется раздеться. И лучше, чтобы Люциус не видел его трусости.