Зато характер сказочной версии Северуса значительно отличался от характера его настоящего. Немой мальчишка был абсолютно лишен той озлобленности, которая была бичом Северуса в этой жизни. А еще, с тоской отмечал Северус, в мальчишке было куда больше упорства, чем в нем самом. Имея такой ужасный врожденный недостаток, испытывая все прелести детства в нищей неблагополучной семье, он, между тем, шел напролом там, где сам Северус предпочел бы отступить и затаиться. Возможно, даже навсегда.
А вот Люциус оставался Люциусом. Северус вспомнил, как тот пожал ему руку после распределения. Разумеется, нищий мальчишка, действительно почти ублюдок одного из известнейших родов, вряд ли мог вызвать у сиятельного аристократа какие-то иные чувства, кроме брезгливости, но слизеринцы своих не бросают. Однако Люциус довольно быстро заметил не только потрясающую способность Северуса влипать в переделки, но и его таланты. И взял под свое крыло. Собственно и к Лорду Северус плавно перешел из-под этого крыла, черт бы его побрал. Как часто Северусу потом хотелось, чтобы все повернулось иначе, чтобы Люциус не врал ему, рассказал все честно, отговорил принимать метку. Но конечно, Люциус не сделал бы этого, хотя бы потому, что окклюмент из него вышел очень посредственный, а Лорд был законченным параноиком и постоянно устраивал проверки даже тем, кому доверял больше всего. Что ж, если даже полностью забыть то, что случилось после школы, и вычеркнуть уже взрослую, зрелую дружбу – с вечной оглядкой, конечно, как бы не оступиться, но все же реальную дружбу, такую, какая только возможна между двумя слизеринцами, дружбу, в которой при всех различиях в статусе, эти различия Люциусом не подчеркивались, что давало надежду на некоторое равноправие, - в школе Люциус действительно возился с Северусом больше, чем с кем бы то ни было. Возможно, из-за вечных передряг, из которых Люциусу приходилось вытаскивать его, как старосте. Или из-за того, что как Северус ни пытался спрятать свое восхищение, как ни натягивал на лицо маску равнодушия, как ни огрызался в ответ на предложение помощи иной раз, чтобы выглядеть самостоятельным, его отношение все равно было очевидным. А Люциусу нравилось чувствовать себя покровителем и важным. И только за одно это можно было быть ему бесконечно благодарным – он никогда ни намеком не показал, что знает о чувствах Северуса. Ни в первые школьные годы Северуса, ни после.
Яблоко… Это воспоминание Северус тоже выудил из недр памяти. Он тогда так и не решился съесть этот красочный, манящий (особенно учитывая, что голодать пришлось с самого утра) плод, найдя его на подушке. Проверил на все возможные чары, ничего не обнаружил, но так и не решился. И у Люциуса на следующий день спросить не решился тоже – до ужаса боялся натолкнуться на недоумевающий взгляд. Подобное проявление заботы Северус мог бы понять от Лили, но не от слизеринца. И слизеринец не поспешил бы в нем признаться. Северус носил яблоко в кармане несколько дней, но в конце концов выбросил в поле по дороге в Хогсмид. Разумеется, оно могло быть пропитано какой-нибудь гадостью и подсунуто Поттером и его компанией – теперь-то Северус знал, что у Поттера была мантия невидимка. Однако подсознание, кажется, упорно связывало яблоко с Люциусом. Что же, пусть так. Все равно это ничего не давало. И не спрашивать же про яблоко теперь. Сентиментальность вроде этой вряд ли будет воспринята Люциусом с энтузиазмом. Да и наверняка это деталь неважная.
Северус врал самому себе. Он чувствовал, что деталь была важна. Но когда он вспоминал о яблоке, у него в груди появлялось щемящее, очень неприятно-болезненное ощущение, что он что-то упустил, причем еще тогда, и он постарался поскорее забыть об этом воспоминании. Он не хотел задумываться о том, что эпизод с яблоком был единственным реальным эпизодом в двух мирах. Все остальные происшествия очень походили на то, что могло произойти, но все же отличались. Не только самим фактом происходящего, но и тем, что реакция немой копии была совершенно не такой, какой была бы реакция самого Северуса. Возможно, причина крылась в том, что шкатулка показывала мир без Лорда - в нем, как минимум, на магическое сообщество не давило ощущение, что вот-вот произойдет что-то ужасное. И, при всех ссорах между матерью и отцом, в маггловской реальности матери угрожали только побои и нищета, но над ней не висел страх получить проклятье от каких-нибудь особо ретивых непрямых наследников рода.
В чем же все-таки тут было дело? Исследовав достаточно мирный характер своей копии, Северус окончательно убедился, что речь не шла о слабостях как таковых. Впрочем, намного труднее было убедить себя, что Альбус мог ошибаться. Быть может, старая железяка за столько веков сама выжила из ума? Или магия владельцев ее затронула настолько, что поначалу действительно очень ценные сказки давно превратились в забавную бессмыслицу?
Иногда все произошедшее на выходных, возможно, от усталости, начинало казаться Северусу галлюцинацией, и тогда утром, проснувшись, он вынимал шкатулку из сейфа, гладил покрытые ржавчиной буквы на холодной крышке, и, несмотря на то, что шкатулка «молчала», ему казалось, что он чувствует в ней эту подспудную, до поры до времени спящую силу.
В субботу у Северуса было не много дел, и он вернулся в свои комнаты почти сразу же после завтрака и уселся с чашкой чая перед камином, греясь и продолжая размышлять. Во второй половине дня он планировал связаться с Люциусом - тот наверняка еще нежился в постели. Люциус мог быть сколько угодно деятельным, когда требовалась его активность, и являлся образчиком аристократической лени, когда не требовалась.
Сейчас же он вновь перебирал истории из шкатулки, пытаясь вычленить то, что могло быть в них общего. И вновь приходил к выводу, что все их связывало упорство маленького немого. Но каким образом это могло относиться к слабостям? Альбус сказал «слабости», а Люциус среагировал на фразу «слабые стороны», назвав шкатулку «Дар желаний». Слабости и желания. Желания…
Разумеется, Люциус, да еще и открытые отношения – все это было за гранью мечты просто немыслимой. Такое могло бы случиться только в сказке. Гомосексуальные наклонности в магическом мире не карались Азкабаном, но это было огромное табу. Впрочем, Северус не считал себя геем. Основное место в его сердце всегда занимала Лили. Но даже если забыть об общественных запретах, Северус не мог вспомнить, проявлял ли Люциус когда-либо и к кому-либо заинтересованность больше, чем дружескую. Он мог, конечно, обнять за плечи кого-нибудь из младших слизеринцев, но уж точно никогда не проделывал такого с Северусом. Или?..
Северус вдруг вспомнил, как однажды, вскоре после гибели Лили, словно обезумевший, бродил по кладбищу под дождем, кажется, даже в летней мантии, а потом вдруг очутился в теплом месте, в какой-то темной комнате со стрельчатыми окнами, у камина. Его одежда была высушена, а сам он до подбородка был закутан в плед, и вроде бы кто-то вливал в него противопростудное зелье. Северусу казалось, что он слышал над собой голос Люциуса, но не мог понять ни одного слова из того, что тот ему говорил. Потом он очнулся у себя в комнатах в Хогвартсе с лихорадкой и решил, что все случившееся было бредом. Во всяком случае, ничто не указывало на то, что он вообще выходил. С Люциусом они увиделись только через несколько месяцев: то Рождество было тяжелым для них всех и Малфои не принимали. При встрече Люциус, разумеется, о подобном происшествии не упоминал. Северус даже осторожно расспросил его на счет того, были ли у Люциуса еще какие-нибудь дома, кроме Малфой-мэнора, и тот охотно пожаловался на дорогой ремонт во французском поместье. И на то, что «эти современные дома» всегда так непрочны. Тем дело и кончилось.
«Это как яблоко, - подумал Северус, вспомнив об этом. – Я никогда не узнаю, было ли это на самом деле». Он вздохнул, ощущая, как скручивает живот. Он вновь чувствовал себя как после первой стычки с Поттером - школьником, который остался один на один с огромным враждебным миром, и не понимает в нем правил игры. Но их нужно понять.
- Я хочу их понять, - вслух сказал Северус и тут же вскочил, схватив палочку, от резкого звука. Внутри книжного шкафа, за которым находился сейф, будто что-то лопнуло. Несколько секунд длилась оглушающая тишина, после чего створки шкафа распахнулись, и на пол перед ним аккуратной стопкой сложились книги. Дверца сейфа, скрипя, открылась. И, собственно, все.
Шкатулка осталась стоять, где стояла. На второй полке, над важными документами. Северус выждал несколько минут, проверил общий магический фон – ничего. На всякий случай убрал из сейфа документы, потом рискнул и провел пальцем по шкатулке – никакого ощущения силы. Сложил книги обратно и заделал дыру в стенке шкафа – выпиленный кусок дерева стоял тут же, между шкафом и стеной. Потом, посекундно ожидая новой катастрофы, уселся в кресло и высушил мантию, промокшую от пота, бежавшего по спине. Нельзя было не понять, что шкатулка начинает проситься к кому-то. И Северус каменел от мысли, что этим кто-то может быть Люциус.
========== Глава 4. Неожиданные решения ==========
Не прошло, однако и часа, как Люциус появился сам, в парадной мантии и с волосами, скрепленными не лентой, а драгоценной заколкой, что прямо-таки вопило о важности встречи, на которой он только что побывал. Люциус сел на диван и поставил трость у ноги, поглядывая на книжный шкаф с таким видом, как будто прекрасно знал, что шкатулка здесь.
«Как сговорились», - с досадой подумал Северус.
- Видишь ли, ты весьма некстати сейчас, - сказал он вслух. – Альбус может прийти с минуты на минуту.
- Ах, дорогой Дамблдор… Что ж, у меня у самого дела. Всего лишь хотел тебе сообщить результаты некоторых поисков относительно шкатулки.
- Вот как. И что же тебе удалось найти?
- Вильяму Малфою в 1246 году за нее предложили треть графства. А ушла она от Люциуса Николаса Малфоя, хотя перед этим находилась в его руках около двадцати лет. Он периодически выдавал ее жаждущим родственникам и ссужал за крупные суммы особо важным персонам. Его дальний родственник Синистрас Малфой полагал, что это дурно влияло на магию шкатулки, и она выбрала уйти к невиновному и некорыстному сапожнику, дабы спасти себя. Однако если учесть тон его записок, то станет очевидно, что подобное измышление всего лишь плод зависти бедного родственника и полнейшая чушь!
Сердце Северуса забилось. Значит, шкатулка могла находиться в руках одного и того же человека несколько раз!!!
- И это все?
Люциус пожал плечами.
- Остальное я уже тебе рассказывал.
Северус чувствовал, что Люциус о чем-то умалчивал. Вопрос был в том, как выудить это.
- Почему шкатулка называется «Дар желаний», если показывает слабости? – спросил он.
- Понятия не имею, - высокомерно фыркнул Люциус.
- Но что же она, в таком случае, показывает?
- Не знаю, но пока еще никто не жаловался. – Он поморщился. – Этот болван Синистрас, который записал историю с сапожником-магглом, связывал с «Даром желаний» везение и величие Малфоев. И уверял, будто бы королева Елизавета дала согласие на брак с Люциусом Николасом Малфоем лишь для того, чтобы заполучить шкатулку. Дескать, она надеялась сделать ее передачу ей условием брачного контракта и в ярости порвала с моим предком, когда узнала, что шкатулка была отдана безродному магглу. Нет, ну каково?! Разумеется, без какой-то железки мы бы ничего не добились.
Высказавшись, Люциус еще несколько мгновений покривил в презрении тонкие губы и, встав, повернулся к Северусу.
- Извести меня, если сообразишь, как вытянуть ее у Дамблдора.
Когда он исчез в камине, Северус упал в кресло, вытирая пот со лба. Какого черта он не заблокировал камин? Впрочем, на визит Люциуса он точно не рассчитывал. Тот бывал здесь редко, исключительно по предварительной договоренности. Прошли те времена, когда Люциус мог в подобной мантии появиться даже на пороге Спиннерз-энд.
Что же тот скрывает?
Северус прошелся по комнате, косясь на книжный шкаф. Как вынудить Люциуса рассказать? Неужели придется отдать шкатулку? Вероятно, это единственное решение. В таком случае… в таком случае выход очевиден. Шкатулка перейдет во временную собственность Люциуса Малфоя после клятвы, что она будет возвращена в руки Северуса или того, кого Северус укажет.
Он выдохнул и снова опустился в кресло. Да, пожалуй, он так и сделает. Но не сегодня. Иначе это будет выглядеть слишком подозрительно. Северус покосился на шкаф. Шкатулка молчала.
- Ты хочешь уйти к Люциусу? – рискнул спросить он.
Ответа не последовало.
Что ж, раз Люциус пожаловал сегодня сам и при этом поделился информацией якобы полной, наносить визит в Малфой-мэнор и подвергать тем самым его слова сомнению будет невежливо. Значит, можно посвятить остаток дня другим делам.
Северус встал и пошел к гардеробу - одеваться для скорого свидания с закупщиком ингредиентов. Снаружи опять был дождь и следовало выбрать мантию потеплее. Северус потянул за штопанный-перештопанный рукав и мимоходом взглянул на отражение в зеркале, располагавшемся в дверце. Он скривился от отвращения. Сальные волосы, сосульками обрамляющие землистое от вечного сидения в подземельях лицо, из-под воротника сюртука выглядывает воротничок рубашки, сильно не первой свежести. Когда-то давно Северус решил, раз он так уродлив, то и его уход за собой не сделает ситуацию лучше. Конечно, он худо-бедно старался следить за внешностью, когда находился в окружении Лорда, а после его исчезновения мыл волосы в те дни, когда Хогвартс посещала какая-нибудь комиссия или другие высокие гости. Или тогда, когда он получал приглашение на праздники в Малфой-мэнор. В остальные дни ему было все равно. Для чего мыть эти чертовы волосы, если это никак не повлияет на его жизнь? Конечно, подспудно он все время чувствовал, что Лили бы это не понравилось, он не мог забыть историю с подштанниками и она до сих пор жалила больно. Справедливости ради, с тех пор Северус следил за бельем особо тщательно – никогда не знаешь, кому придет в голову тебя раздеть на потеху толпе. Остальное же… набрасывал очищающие чары на мантию по нескольку раз в день и один раз в неделю-две – когда вспоминал – занимался все-таки волосами, и ладно.
Но, опять же справедливости ради, следует заметить, что мытые волосы Северуса не сильно отличались от немытых. Мытые, они становились тонкими и путались, сбиваясь в колтуны.
Северусу вспомнилась внешность немой копии. Большую часть представления он провел в шкуре мальчика, так что не мог разглядеть его, а в финале смотрел на него скорее издалека. Однако тот, пожалуй, был более ухожен, волосы лежали на плечах черными волнами.
Все равно ничего не получилось бы, подумал он. Его волосы никогда не станут такими. Как и лицо – довольным и загорелым. Взгляд его упал на руки, испятнанные зельями. И это напомнило о том, что вообще-то как зельевар он мог хотя бы попытаться исправить цвет кожи и структуру волос. Северус захлопнул дверцу так резко, что чуть не прищемил пальцы. Повернулся и пошел к выходу из комнаты, потом вспомнил, зачем он был здесь и что так и не вынул мантию, но возвращаться к шкафу уже не стал – использовал манящие чары. И все же, выходя, на этот раз начертил на поверхности двери заклинанием зеркало и, глянув в него, наложил дополнительные чистящие чары на воротничок.
***
В лавке у торговца редкими и дорогими ингредиентами на стыке Косой аллеи и Лютного переулка было, как всегда, тесно и душно.
- Нету, нету еще ваших ракушек, мистер Снейп, - отсыпая Северусу извивающихся черных жирных червей, жаловался невысокий толстячок, полукровка-гоблин Роддикус Мюррей. – Все обещают, и все еще нет. Раньше ведь как было - с островов получали прямиком, а теперь все через Париж, каждую раковинку считают, чтобы мимо не проскользнула. Ракушки-то еще ничего, а вот другое что при опоздании на целый день и загнить может.
- И что же, изготовители порт-ключей вдруг все как один отказываются делать порт-ключи до островов? – раздраженно высказался Северус. Конечно, он мог употребить в зелье, которое готовил для особо важного клиента, жемчуг гораздо худшего качества, но он не хотел этого делать хотя бы потому, что варить зелья из лучших ингредиентов было счастьем довольно редким. Для этого зелья требовались хищные жемчужницы, а в каком краю они могли быть наиболее агрессивными, чем в Полинезии, где им приходилось соседствовать с акулами?