Теперь он действительно ясно и чётко понимает, как много места в его жизни занимал Баки. Точнее, он занимал все место в его, Стива, жизни.
После того как мать «сбежала», а им пришлось жить в одной квартире прошло не так уж и мало/много времени пока они притерлись друг к другу. Месяц, может больше. Нормально.
Они начали разговаривать откровеннее, проводить больше времени вместе… И Стив просто сжился этим. Сжился с тем фактом, что Баки стал центром его гребаной вселенной.
Теперь центр исчез, притяжение к центру тоже, и он медленно, в гордом одиночестве плыл в безвоздушном космическом пространстве. Без цели. Без курса. Без смысла.
Прошло уже почти два месяца, он, наконец, взял и собрался, но даже не собирался думать над тем, откуда на это взялись силы. Просто боялся думать.
Возможно, дело было в скором отъезде Барнса или же в том, что он просто чертовски устал раз за разом трепать себя, будто бы нашкодившего щенка. Да, он накосячил. И что теперь?.. Пожизненно рыдать?.. Резать вены?..
Ему не нужна была боль, чтобы отрезвить рассудок. Умирать он пока что не собирался.
Закрыв за собой дверь, Стив увидел свет в кухне. На часах было одиннадцать, и Барнс уже давным-давно должен был лечь спать.
Но нет он ждал его. Сидел, послушно и верно ждал. Словно какой-то…
— Можешь идти спать, брошенный сторожевой пёс. Я в безопасности. — захлопнув за собой дверь своей комнаты, Стив кинул себя на постель и вздохнул.
Брошенный. Сторожевой. Пёс.
Именно так и никак иначе. Баки всегда был таким. Баки всегда таким и будет.
Это ясно, что все это время он молчал о чувствах, — даже после фактического признания в письме, — потому что боялся потерять его, но все же… Стив тоже боялся, и во что это вылилось?
В ссору, неудержимый словесный водопад сточных отходов и игнорирование. Игнорирование не друг друга, а факта принадлежности.
Стив принадлежит Баки. Баки принадлежит Стиву.
Это глубже, чем любовь и вся эта розовая сопливая чушь. Это так глубоко, что сквозь Землю и обратно.
Стив переворачивается на спину и даже полчаса спустя все ещё не считает сказанное грубостью. Баки — пёс. Баки — охранник и защитник. Баки — сторож.
Без прикрас и как есть. На что обижаться?..
Баки всегда будет сильнее и жестче. Баки будет строже и собранней. Баки будет его.
Всегда будет его.
~•~
Баки сваливает.
Точнее нет. Не так.
Джеймс Бьюкенен Барнс съезжает по неизвестным обстоятельствам, а Стив замечает это лишь несколько дней спустя.
Суббота настигает неожиданно. Тот факт, что у него выходной доходит не сразу.
Стив уже стоит в двери, подхватывает ключи, как неожиданно понимает, что в квартире за спиной слишком тихо и что у него сегодня нет занятий. По большей части огорошивает его, конечно же, второе, но затем он зачем-то заходит к экс-другу в комнату и…
— Какого…хрена.
Пустые полки. Часть шкафа тоже пуста. Пуста поверхность тумбочки, на которой стоял будильник.
Он замирает посреди комнаты, а затем матерясь вытаскивает телефон. О да, он не любитель сквернословить, но не тогда, когда это касается Барнса. Он для Стива, можно сказать, самое великое и невероятное исключение.
И он не берет трубку. Ни в первый, ни в десятый раз.
Вместо того, чтобы швырнуть мобильник в стену, Стив трет переносицу и возвращается в прихожую. Вновь обувается.
Если бы Баки уехал к родителям, в другой штат, он взял бы больше вещей, а раз не взял… Значит он все ещё в городе.
Денег у него не так много, чтобы, сколько там, четыре или пять ночей проводить в отеле, и выходит он может быть лишь в одном месте. У Одинсонов.
То ещё прибежище для бедных, да брошенных. Изгнанных?.. Ох, нет, увольте! Стив не выгонял его. Баки ушёл сам.
Это будет уже априори чёрным юмором, если он, после произошедшего, будет брать себе на душу вину за все, что случается в радиусе нескольких километров. Барнс ушёл сам и ушёл по-английски.
Но Стив не позволял ему этого. И даже не смеет позволить.
Между ними все ещё толстая каменная стена, но он уж точно не собирается оставлять её. Перелезет, сделает подкоп, да хоть накачается, чтобы поднять кувалду и разнести камень вдребезги.
Баки его. И точка.
Степень злости доходит до того, что он почти что рычит это, когда Локи не пускает его на порог. Теперь он уже не улыбается. Смотрит печально, но уперто.
Стив матерится как никогда не было и больше не будет. Он кричит, зовёт Барнса от самого входа, Локи все ещё пытается его успокоить. А после…
— Что тебе нужно? — Бакс отодвигает парня в сторону, тот фыркает, уходит. А они остаются.
Стив замирает. Дышит рвано, загнанно. И не может и слова вымолвить, потому что Баки, его Джеймс Бьюкенен Барнс, наконец, смотрит на него, а не сквозь него.
Но его голос все ещё смесь стали, да железа:
— Зачем ты пришёл, Роджерс?..
Не по имени. Будто чужие. Будто и не было ничего. Будто бы это не ты целовал меня, чертов Барнс, на нашем старом, потертом диване, будто бы это не ты прижимал к себе так тепло, засыпая, будто бы это не ты любишь меня и будешь любить вечно, я же тебя знаю, ты человек привычки, так почему же ты смотришь на меня с такой ненавистью и болью, и даже не можешь назвать моего имени, почему, я ведь в жизни не поверю, что ты забыл его, просто не смог бы забыть, я бы твоё никогда-никогда не забыл, и я знаю, что сделал тебе больно, но прошу/молю я же задыхаюсь без тебя и знаю, что ты тоже, так прекрати же эту муку, давай просто обсудим, я ведь знаю, что ты простил, так прекрати, что же ты делаешь со мной, Бакс…
Больно. Стив дергается, только бы не схватиться за футболку напротив сердца, и становится ровнее. Вскидывает голову.
— Я хочу, чтобы ты вернулся домой. Я не знаю почему ты уехал, но я не хочу так просто заканчивать это все. — сминая пальцы в кулаках, он выдерживает этот тяжёлый взгляд своего экс-друга и все ещё стоит на месте. Хочется убежать и спрятаться в объятьях Баки, который защитит его от боли, но… Баки здесь. И Баки тоже больно. — Я имею право на прощение, и ты…
— Мой отец скончался.
Тихо-тихо грязный ржавый гвоздь прошивает насквозь его аорту. Его сонную артерию. Его полую вену. Верхнюю.
Стив делает вдох без выдоха. Не замечает, как сзади уже любовно обнимает паническая атака и вкалывает ему дозу астматического приступа.
И делает шаг назад.
Это не его отец. Это не его боль.
Она пробивает в нем дыру. От того, что Баки не рассказал ему. От того, что сбежал, лишь бы не видеть его. От того, что спрятался, не желая разбираться ещё и с ним.
Потому что Стив никто. И между ними больше ничего нет. И не будет.
Никогда-никогда.
Баки больше не доверяет ему. Баки больше не верит в него.
Баки действительно отказался от него.
Он не успевает понять в какой момент слёзы уже бегут по щекам. Они действительно горькие и горячие. Даже высыхать не успевают. Падают тяжелыми каплями на футболку.
А он сам срывается на крик. К черту соседей, прохожих. К черту всех.
У него тут жизнь разваливается. Самый главный шаблон разрывается.
Его Баки у него больше нет. Баки действительно отказался от него.
— Ты не сказал мне!.. Почему ты сбежал, будто трусливый пёс и не сказал мне! — он кричит, срывается, но пятится. С каждой секундой дышать все сложнее. С каждым словом отрезок времени до следующего все дольше. — Ты забыл обо мне, Барнс?! Вот так просто, да?! Так просто взял и бросил меня?!
Умолкнув, он все ещё пятится и все ещё пытается отдышаться/надышаться. Видит, как Баки делает шаг в его сторону, как протягивает руку и как кривится, будто бы съел что-то кислое…
Конечно, ведь теперь и быть иначе не может. Стив — его лимонный сок, капнувший на открытую рану. Стив — его медуза-горгона, на которую смотреть не то что не хочется, на него смотреть просто нельзя. Стив — его строгий, несправедливый король, лишнее слово при котором карается лишением языка, и поэтому Баки лишний раз старается не раскрывать рот.
Стив — его проклятье. Стив — его злокачественная опухоль.
Стив все еще отступает и загибается где-то внутри себя. Эта боль ни с чем несравнима и, даже когда кажется, что она уже закончилась, она все еще здесь.
Она всегда будет здесь.
— Послушай, я действительно не готов к тому, чтобы… — из-за его, Баки, плеча выглядывает подошедший на шум Локи, а затем его глаза удивлённо распахиваются. Стив пятится по газону, ещё пару шагов и он будет уже на асфальтированной дороге.
Судорожно обернувшись, он проверяет, что рядом никого, — только бы случайно не сбить какого-нибудь прохожего и не увязнуть еще и в неловкости, — а затем оборачивается назад. Конечно же он слышит Баки. Но перебивает его.
Кричит:
— Да мне плевать, готов ты или нет! — слёзы брызжут с новой силой и вот теперь он уже действительно хватается за сердце. То бьется будто ненормальное/шальное, и кажется вот-вот остановится. Стив срывается: — Ты принадлежишь мне, ясно тебе?! Мне и только мне, чертов Джеймс Бьюкенен Барнс!
Неожиданно взвивается голос Локи:
— Стив, стой!..
А у Баки такие глаза шальные/ошарашенные. Он уже дергается вперёд, но…
Стив делает шаг назад, пошатывается, ступив с высокого бордюра на дорогу. Слышится визг тормозов, и одновременно с этим он кричит:
— Ты принадлежишь мне, а я тебе, и это никогда не изменится!
Жёсткий толчок. Хруст. Он падает во тьму ещё раньше, чем его безвольное тело достигает асфальта.
~•~
========== Now no. ==========
Комментарий к Now no.
Песню советую очень и также, если вдруг покажется, что эмоциональные переходы персонажей слишком резкие, не стоит волноваться. Так и должно.
М.Зяблик
If I could breathe, I’d be free
Если б я мог вдохнуть, я бы освободился
And I’d get high, I’d turn water to wine
Употребил бы, я б превращал воду в вино,
If I could be, I’d breathe free at last
Если бы мог, я б, наконец, вдохнул
And I’d get high, I’d get so high
И я бы балдел, ловил бы кайф,
I’d get so high if I could breathe…
Ловил бы кайф, если бы мог вдохнуть…
Kongos — Repeat after Me
~•~
Он пришёл в себя неожиданно спокойно и тихо. Услышал тихий-тихий писк, начал тянуться к нему всем своим существом и в итоге услышал его во всю силу.
Открывать глаза не стал, но почувствовал руку в своей руке. Точнее руку, что держала его собственную.
Рука эта была тёплой, и словно воплощала тот эфемерный спасательный круг… Чувствуя, что его держат, Стив просто не мог позволить себе провалиться в сон вновь. Провалиться куда-нибудь глубже тем более.
Не открывая глаз, не так просто понять, что вокруг, и поэтому он концентрируется на чувствах. Не на тёплой ладони, но на хлопковой тонкой невесомой рубахе и слишком тяжёлой простыне поверх. На наморднике с подачей кислорода на лице.
Дышать не хочется. Открывать глаза и того пуще.
Он не видит выхода, потому что выхода нет. Теперь он не ощущает потерянности, лишь спутанность. Все так смешалось, Стив уже не понимает, что происходит, зачем и почему.
Он не ломается. Уже сломался. Глаза увлажняются раньше, чем он даже их открывает, и ему кажется, что ещё никогда в жизни он не чувствовал себя таким слабым и жалким.
Дело не в воспоминаниях о хрусте и толчке, о толчке и хрусте. Дело не в той тьме, что он встретил, потеряв сознание.
Дело не во всем том, что произошло до этого.
Сейчас кажется, будто бы все, что он делал до этого, изначально было неправильно. С самого его рождения все было неправильно.
Дело не в Баки. Дело никогда не было в Баки.
Стив все ещё не открывает глаз, но ощущает, как его начинает потряхивать. Он пытается не концентрироваться на своих последних воспоминаниях, но больше ему концентрироваться не на чем.
То, что было до, причиняет боль: Баки, который не смотрит на него, Баки, который не говорит с ним, Баки, который… А что будет дальше?.. Какие воспоминания его ждут впереди?..
В начале марта Стив думал, что, потеряв Баки, переживёт это. Да, он был готов к тому, что будет трудно и больно, и горько, но… Внутри его корчит от боли будто бы во время обряда изгнания дьявола. Его выгибает, внутренности скручиваются, переплетаются, а конечности искривляются.
Он — марионетка Баки. А тот просто забыл, что все ещё дёргает за ниточки, и ушёл по своим делам.
Сконцентрироваться на настоящем сложно, но он старается. Старается не думать о боли, о скребущей в груди агонии. Где-то вдалеке, в коридоре, ходят люди. Они переговариваются, плачут и смеются. А приборы все пищат, и пищат, и пищат…
Слеза, одиноко и слишком заметно, скатывается к виску, а его костяшки оглаживает тёплый большой палец.
Смешно и больно. Больно и смешно.
Он знает, кто это. Знает, почему он здесь.
Они, даже если захотят, не смогут отпустить друг друга. А быть вместе… Постепенно ему начинает казаться, что это уже ни в его, ни в чьей-либо власти — вернуть их с Барнсом тандем. Ведь даже сейчас они находятся не далеко, но и не близко. На расстоянии подобно вытянутой руке, но за миллиарды километров.
Он не хочет отпускать Баки. Он не может его отпустить. Но вернуть его назад… Это не эффект йо-йо, это не поводок, на другом конце которого маленькая чихуахуа — стоит дернуть, и она уже у твоих ног.
Если Джеймс Бьюкенен Барнс не захочет вернуться сам, Стив ничего тут поделать уже не может, только вот… Не будет ли слишком поздно, когда Баки вдруг обернётся к нему?..
Стив не знает. Он глотает слёзы, пытается дышать ровно и спокойно, а затем позорно всхлипывает, слыша:
— Я знаю, что ты очнулся. У тебя пульс сбился, Стив…
Имя. Как много может значить собственное имя, произнесённое другим человеком?.. Почему так много?
Извечные вопросы с очевидными ответами, но все же без них. Стив любит Баки, Стив знает об этом, но Стив не может признаться себе в этом.
Или может.
Боится или не боится.
Хочет или не хочет.
Храбрится или трусит.
Это кажется простым, но есть столько отягощающих составляющих, что иногда не то что определиться, даже вздох сделать сложно. Или открыть глаза.
Стив делает и то, и другое.
У его постели действительно сидит Баки. С мешками под глазами, с белками глаз, исчерченными сетью сосудиков, и с тоскливым, поникшим взглядом.
Стив поднимает слабую руку, снимает маску и делает первый нормальный вдох. Руку Баки не отпускает. Никогда не отпустит.
Молчание затягивается, но он не спешит разорвать его. Медленно, преодолевая боль, слабость и кучу проводочков, да трубочек, Стив переворачивается на бок. Закашливается, но берет ладонь Баки в свои руки.
Тот не говорит ни слова, но не отстраняется. Не отшатывается. Не отшвыривает его руку.
Тихо-тихо Стив шепчет:
— Что… Что с ним случилось?..
Отец Баки мёртв, но Баки здесь. Баки здесь, с ним. Баки держит его за руку.
Стив очень хочет верить, что когда-нибудь эта боль между ними закончится, но теперь он даже не уверен может ли верить ещё хоть во что-нибудь. Бога нет, это уже и так понятно. Был бы, не позволил бы, чтобы его дети страдали так сильно… Или может они страдают, потому что и правда заслужили это?
Стив чувствует, как из уголка глаз стекает крохотная слеза, и зажмуривается. Сжимает ладонь Барнса сильнее. Цепляется за неё и него одновременно, потому что это последний оплот, последний рубеж и последний бастион.
Если он потеряет Баки, он потеряет себя.
— Ребекка сбежала, а у него сердце не выдержало. Но не волнуйся, её уже нашли, и… — его голос обычный и спокойный. Он говорит ему не волноваться, и Стив уже даже не пытается отговорить себя слышать эту невероятную заботу.
Он погряз по самую макушку и уже ничто не способно его вытащить. Он безнадёжно влюблен в Джеймса Бьюкенена Барнса, и кажется, будто бы он родился только для этого, но… Даже здесь он оплошал.
— Почему ты тут?..
Стив не хочет перебивать. И перебивает. И плачет.