— Ну, знаешь… Я не думаю, что он захочет… Тебя.
Миг тишины, а затем они оба разражаются мерзким смехом. Стив покрывается краской чуть ли не до корней волос, зло сжимает челюсти и поджимает губы.
Дождавшись пока на него обратят внимание, медленно поясняет:
— Я пришел не за этим. Мне просто нужно с ним поговорить. И я бы хотел…
— Ох, Стиви, к чему вся эта ложь!.. У нас свободная страна, толерантная страна… — Малекит фыркает, отталкивается от стены и, сделав пару шагов, обнимает его за плечи. С другой стороны подходит Рэй или же Рик. — Как насчет поиграть со мной, мм? Не думаю, что Тор заинтересуется, но я был бы не прочь…
— Ч-что?! Стой! Пусти меня!.. Тымфп…
Он пытается вырваться, дергается, но парни с двух сторон удерживают его довольно крепко. Малекит зажимает ему рот и уже разворачивается вглубь коридора, чтобы, видимо, в очередной раз попытаться, — и в этот раз довести все до конца и просто убить его, — разделаться с ним в кладовке, что в том конце, но…
— Эй, какого черта?!
Голос Тора отскакивает от стен, а затем дружок Малекита тут же отскакивает от него. Сам Мэл резко убирает руку ото рта и, все еще обнимая его за плечи, разворачивается. Улыбается во все тридцать два.
— То-ор!.. Как же я рад видеть тебя! А мы тут вот со Стивом, вместе… Мы просто подумали, было бы неплохо познакомиться поближе и…
— Отвали от него! — Тор подходит, отрывает Малекита от замершего, окаменевшего Роджерса, а затем дает ему подзатыльник. Развернув в сторону раздевалки, пинает ногой под зад. — Придурок. Если через пять минут не будешь готов, вылетишь из основного состава, ты понял меня?..
Пробежавшись пальцами сквозь волосы, он качает головой. Малекит лишь фыркает, скрываясь вместе со своим подпевалой в дверях раздевалки.
Стив поправляет рюкзак, потирает лицо ладонью и пытается успокоить свое сердцебиение. Теперь у него больше нет Баки, который будет защищать его от всего мира, а значит… Колени вздрагивают от мысли, что теперь он беззащитен. Со своими тонкими руками и слабыми ногами, со своим недобором веса, со своим спокойствием и со своими… Со своими чувствами.
— Ты чего-то хотел?..
Тор выглядит вымотанным. Выглядит хмурым и побитым.
Стив не знает точно, что именно происходит, но, похоже, к Локи заявился отец, а значит…
— Я искал Бакса, но Мэл сказал… — мальчишка выпрямляется, становится ровнее и берет себя в руки. Не одному ему сложно. Не один он совершает ошибки, а затем пытается исправить их. Не один он борется.
— Да, он сказал, что сегодня не придет, так что… — Тор вздыхает, определенно думая не о нем или Барнсе, а о том, что происходит с Локи. Стив понимает его. Подойдя к другу, хлопает его чуть выше локтя, чтобы неловко не тянуться к плечу, и пытается улыбнуться.
— Все будет в порядке. Не переживай.
~•~
Он говорит это Тору тогда, в одну из первых недель первого месяца весны, но уже в начале апреля понимает, что это не так уж просто. Совсем не просто.
Ситуация в семье Одинсонов налаживается, в отличие от его собственной.
Просыпаясь по утрам Стив все чаще ловит себя на том, что почти час просто лежит в постели. Он не замечает времени. Он не замечает ничего.
Опоздания в школу учащаются. В какой-то момент его вызывают в кабинет директора, ему делают дисциплинарное замечание. Старк-старший грозится позвонить матери, но не предлагает никакого решения. За решением он идет к Старку-младшему.
— Просто снотворное?.. У меня заказывали вещи и похуже, ты знаешь… — парень усмехается, подает знак Уилсону, который как раз идет им навстречу. — Я скажу тебе сумму, когда найду что-нибудь подходящее.
— Да, тогда отлично… — он кивает, кивает и неожиданно понимает, что сказать-то ему больше и нечего. Что друзей-то у него по сути и нет.
Поджав губы, Стив уже хочет развернуться, но Старк притормаживает его. Лениво негромко интересуется:
— Ты же хотя бы думал над тем, чтобы поговорить с ним, правда?..
Стив поднимает на него глаза, но не отвечает. Его взгляд непроницаем и будто бы покрыт корочкой льда. А голос… Старк поджимает губы и весь будто бы напрягается. Таким Стива он еще ни разу не видел и вряд ли хочет видеть еще когда-либо.
Стив говорит:
— Прости. Я передумал. Я достану себе лекарства сам. — он чуть прищуривается, гордо вскидывает подбородок и медленно говорит: — Даже думать не смей над тем, чтобы лезть ко мне или к нему. Ты не сваха, Старк.
Он уходит не дожидаясь ответа. Держится до конца дня.
А вернувшись домой, застает там Баки. Тот сидит на кухне, пьет чай. Радио проигрывает какую-то спокойную, неспешную мелодию.
Стив уже не помнит, когда вообще в последний видел его. Или хотя бы, когда в последний раз видел его так близко.
Баки ничуть не изменился. Все та же прическа. Тот же разворот плеч. Только вот… В его глазах больше нет того задора и того чувства, которые открывались, когда он смотрел на Стива.
Его глаза будто превратились в два безжизненных стеклянных шарика, подобно тем, в которые дети играют на школьных переменах. Шарики могут быть какого угодно прекрасного, невероятно прекрасного цвета, но они… Они безжизненны.
— Нам нужно поговорить.
Стив буквально бросает рюкзак в ножках стола, а затем плюхается на стул. Ставит локти на стол, в упор смотрит на спокойного равнодушного Баки.
Тот молчит, поднимает кружку, отпивая еще немного чая. Ждет, но все же его взгляд пронизан безразличием.
Хотя тот факт, что Баки ждёт тоже очень сомнителен. Он сидел также молча до того, как Стив пришёл, и сидит также сейчас.
Мысль о том, что его Баки, его Бакс, просто не замечает его… Стив просто отметает её. Стив просто и реалистично игнорирует правду также, как сам Джеймс Бьюкенен Барнс игнорирует его существование.
— Ладно. Отлично. — Стив кивает, кивает и вздыхает, потирая ладонями лицо. Усталость придавливает к полу, создает туман в голове и делает все тело тяжелым. Он говорит: — Я виноват. Я знаю, что виноват, но ты не можешь вот так очевидно игнорировать меня. Мы знакомы тысячу лет, Бакс, ты… Просто поговори со мной. Давай обсудим это и… И…
Парень напротив вскидывает бровь. Иронично и издевательски.
Стив сжимает челюсти, ощущая, как внутри все скручивается в бантик. Хочется взвыть от боли.
Но он держится.
Баки хотя бы не отрицает, что он здесь и что он говорит с ним, а значит есть шанс. Значит он все ещё может что-то сделать, может исправить произошедшее.
— Я не считаю тебя неправильным. И я не хотел говорить этого. Я… Я… — в горле появляется ком, говорить становится сложно. Но он пересиливает себя. Откашливается, комкает пальцы в кулаках. — Я очень…сильно… Испугался. И я… — глаза увлажняются, но он вдыхает глубже. Баки все еще сидит напротив и спокойно пьет чай. — Я просто не был готов и я… Я хочу вернуть все назад, правда, просто поговори со мной, пожалуйста. И я…
Баки поднимается. Молча поднимается, берет чашку и несет ее к раковине.
Стив ошарашенно замирает, следит за ним взглядом. И понимает, что прощать его никто не собирается. Совсем-совсем.
Никогда.
— Бак-ки…
Друг не оборачивается. Стив ощущает, как его затапливает негодование, мелькает мысль, что на самом деле Барнс любит его не так уж и сильно, раз не может простить, но все же… Похоже, это он обидел его слишком сильно.
И тем не менее он срывается. Баки уже почти в дверях, когда Стив подскакивает и срывается:
— Вот так, да?! Вот так просто ты оставишь все это! — он скребет ногтями по дереву стола и скалится, почти что утопая в собственных слезах. Но все же рычит: — А когда школа закончится, ты просто уедешь, да?! Просто бросишь меня! Ты не поступишь со мной так, ты не можешь бросить меня, так же как это сделал мой отец, а затем и мать! Ты — все, что у меня есть, Джеймс Бьюкенен Барнс!
По щекам текут слезы. За последние недели это уже привычно. Он засыпает в слезах, он просыпается потеряшкой.
У него никого нет. Он виноват в этом сам.
Баки останавливается на пороге, не оборачивается, но говорит:
— Я не бросал тебя. Ты выгнал меня сам. Можешь начинать договариваться с матерью о переезде.
И уходит. Он просто берет и уходит.
— Аааааааааааааааааааа!
Стив бьет кулаками по столу, срывается на крик и пинает стул в кухонный шкаф. Тот врезается с грохотом, он сам все еще кричит, срывая связки и все свои оставшиеся нервы.
И Стив вновь оказывается на полу. Подтягивает колени к груди и сквозь пелену слез видит, как Баки, уже одевшийся, проходит по коридору к выходу. Он не оборачивается к нему. Он не смотрит на него.
Стив закусывает губу только бы не заскулить от горечи и прячет лицо в собственных коленях. Мелко подрагивая, начинает покачиваться из стороны в сторону.
С губ соскальзывает тихий-тихий шепот:
— Прошу… Прошу, не бросай меня…
А затем хлопает входная дверь.
~•~
Он просыпается утром и в своей кровати. Он понимает, что точка не возврата осталась еще где-то там, когда ему только преподнесли то письмо с любовным посланием. И теперь… Теперь…
Стив берет себя в руки. Это единственное, что ему остаётся кроме как свернуться клубочком и медленно умирать, но… Он все же берет себя в руки. Полностью и обстоятельно.
В связи с приближающимися экзаменами довольно многим требуются репетиторы, и он набирает себе учеников под завязку. Он больше не оставляет себе и минуты, чтобы подумать о боли, о одиночестве и о чем-либо еще. Он больше не растекается, не рассыпается и не разбивается.
Меньше сна, меньше еды и больше работы. Он впервые в жизни покупает себе тональник, чтобы замазывать глубокие тени под глазами. Он впервые в жизни ходит по коридорам в одиночестве.
В наушниках играет классика. Если точнее «Вагнер — Танго со Смертью», но к чему уточнения?.. Мелодия утягивает его и не отпускает. Точно также, как смерть обнимает каждого родившегося и, сжимая с каждым годом объятья все сильнее, отпускает лишь, когда останавливается его сердце.
На самом деле он крошится, оставляя лишь оболочку. Как те фарфоровые фигуры воинов, что уже пусты узнутри, он тоже постепенно пустеет.
Каждый день растягивается на вечность. Стив просыпается и вроде бы делает все как обычно, но… С каждым разом ему не хватает все большего количества кусочков.
Он начинает пропускать школу. Уроки неожиданно, наконец, теряют смысл, и Стив просто старается посещать их хотя бы для галочки. Мол, я тут, я все ещё жив, давайте вы не будете разводить смуту и звонить матери, ведь это просто всколыхнет воду, но ни к чему не приведёт, потому что ей плевать на меня, всем плевать на меня, моя жизнь разваливается, может быть уже оставите меня в покое, а!
Больше он ни с кем не разговаривает. Кроме может своих «учеников», но это вряд ли можно назвать разговорами. Постепенно молчание становится привычным. Молчание становится им самим.
А все, что окружает, становится бессмысленным.
В один из дней он просыпается утром, где-то ближе к обеду, выходит на кухню и, открыв холодильник, понимает, что его тошнит. Холодильник полон; ещё с вечера Стив закупился кое-какими продуктами, ведь ел последний раз вчера утром, но… Вместо того, чтобы приготовить себе яичницу или даже сделать хлопьев с молоком, он бежит в туалет и плюется желчью. Долго и обстоятельно.
Ему уже давно не четырнадцать, и он не будет падать в обморок от длительного голода. Тем более, что он пьёт достаточно воды/сока/питьевых йогуртов.
А вообще, даже если он и загнется, то какое кому до этого будет дело?.. Нет, ну правда?!
Баки у него больше нет, а его мать… Его последний родной человек… Сколько она уже не звонила ему? Неделю, две, месяц?!
У него никого. Совсем никого.
Окончательно избавившись от привкуса собственных желудочных соков, Стив одевается потеплее и выходит из дома. Неспешно, стараясь не думать о душевной боли и не концентрироваться на улице, скачущей перед глазами, идёт к тому, кто по сути не является для него хоть кем-то.
Хотя, это в определённо степени спорно. Стив выжидает достаточно, пока Тор выйдет из палаты и двери лифта за ним закроются, а затем заходит. И Локи улыбается ему.
Локи, бледный и только пришедший в себя после передоза и временной остановки сердца, улыбается ему как самому лучшему другу. У Стива ноги подкашиваются от понимания, что он все-таки не один. Руки вздрагивают от осознания, что ему ещё есть к кому идти.
— Прости, я… Я знаю, что приходить нельзя было, я Тору звонил, но… — его голос подрагивает, и он все ещё стоит в дверях. Видит улыбку, но сделать шаг отчего-то так сложно… Стив просто боится, что опять сделает что-то неправильно и потеряет последнего человека. — Мне просто очень хотелось прийти и я… Мне просто больше не к кому идти.
И Локи все ещё улыбается. Стив не понимает, как ему удаётся оставаться таким сильным после всего, что он пережил, но… Это вселяет в него что-то такое тёплое. Внутри уже почти опустело, но стоит ему увидеть это мягкий, добрый взгляд, как неожиданно глаза замирают за миг до того, как глупо намокнуть. И дышать будто бы становится легче.
Ведь если Локи смог справится со всем, что пережил, то почему же он сам не может?.. Он ведь тоже сильный. Баки всегда говорил, что он очень сильный.
Да, Баки нет рядом и вряд ли когда-нибудь будет, но его слова выжжены на замедляющемся сердце Стива. Выжжены и никогда-никогда никуда оттуда не денутся.
И Локи говорит:
— Я думаю, что для тебя могу сделать исключение, только если ты никому об этом не скажешь… — а затем подмигивает ему. И Стив подбирается. Стив видит перед собой пример стойкости и понимает, что не просто хочет быть таким же.
Он может быть таким же.
Болтая с другом о всякой ерунде, Стив в итоге остаётся у него надолго. Очень долго.
Он засыпается на стуле, опустив голову на собственные руки, что на чужой постели. И Локи гладит его по голове так, как никогда не гладила его мать.
Иногда просто становится непонятно, почему по сути чужие люди становятся намного более родными, чем семья?.. Почему ты приходишь к ним просто, чтобы не оказаться потерянным во времени и пространстве, а в итоге получаешь и нежность, и понимание и… И много чего.
Почему выходит так, что, когда ты теряешься, чаще всего тебя находят не твои родители, а твои друзья?..
Стив не знает. Он просыпается под тёплым больничным пледом глубоким вечером под тихую спокойную болтовню Тора и Локи, а когда поднимает голову не видит в их глазах порицания или осуждения. Тор просто хмурится, но за последние недели для него это привычно, а Локи…
Стив не знает, как ему все ещё удаётся улыбаться. Стив хочет быть таким же сильным.
Локи бормочет, приобнимая его на прощание:
— Я встану на ноги и помогу вам, окей?.. Ты должен продержаться ещё немного, я верю в тебя.
Глаза все же испугано мокнут. За последние дни он настолько погрузился в депрессию, что уже и забыл каково это — чувствовать заботу и мягкость от кого-то.
И Стив старается не поднимать взгляда, пока не оказывается в машине Тора. Затем просто отводит глаза к окну.
Парень везёт его домой, а он украдкой утирает соленые капли.
Плачет уже не от боли, от обычной доброты и поддержки. И почему так происходит?.. Почему, как только привыкаешь к жести и жеванному стеклу, по-больному неожиданно бьёт не злоба, лишь обычная человечность?..
Вопросов у него много, а ответов впервые нет. Но это уже не подкашивает и не ставит подножку. Стив постепенно сживается и просто привыкает.
К концу поездки его глаза сухи, а он сам вновь собран.
Теперь он понимает, что к Баки, видимо, тоже привык. С Баки он тоже сжился.
А теперь Баки нет и эта потеря… О, она настолько масштабная, что просто описать никакой возможности нет. Совсем нет.
Это не сравнимо с потерей органа или собаки, это что-то такое огромное… Оно было, а теперь нет. И ощущения, будто бы воздух исчез.
Стив делает вдох. И умирает.
Тор довозит его до подъезда, хмуро кивает на благодарность… Стив не концентрируется на его настроении и не переносит его на себя. У каждого из них двоих есть люди, которые прямо сейчас занимают все место в их головах.