Стив чувствует, как парень приближается, и даже дыхание задерживает. Чужие губы медленно касаются его собственных.
Внутри него борятся противоречия. Стив хотел бы верить, что его Баки простит его, что он примет его, что он просто раскроет свои объятья и обнимет его, только вот…
Он знает, что Баки вновь откажется от него. Откажется так же, как отказывался последние месяцы.
Стив всхлипывает. Собрав все оставшиеся силы, он отпихивает парня, а затем и сам отшатывается. Вжавшись в стену, оглядывается, дико и резко.
Шепчет сухими, потрескавшимися губами:
— Он простит меня… Он добрый, он нежный и он любит меня… — отрицательно, потрясенно качая головой, он пятится к знакомой двери чуть дальше по коридору. Все еще шепчет: — Я сильнее этого… Я… Я все выдержу, потому что я… Я тоже люблю его.
Парень ошарашенно дергается, вскидывает руку ему вслед. Уже хочет что-то сказать, но Стив скрывается за дверью раньше.
~•~
Он просыпается утром, но лишь укутывается в одеяло сильнее. Даже не смотря на то, что на улице уже почти лето, Стив все еще спит укрывшись теплым одеялом. В отличие от Баки, который укрывается лишь тонкой простыней.
Стив кутается, зажмуривается, стараясь дышать глубже и игнорировать сухость во рту и головную боль. А затем засыпает. Сон тучный, душный и тяжелый. Но все же пустой.
Он ничего не слышит, ни о чем не думает. Он спит долго и, наконец, высыпается.
Когда вновь открывает глаза, на часах уже почти девять вечера. Голова не болит, на тумбочке стоит бутылка воды.
Стив выпивает ее всю, думает над тем, чтобы еще немного поваляться в постели, но неожиданно понимает, что ему срочно нужно в туалет. Кое-как поднявшись, все же идет туда.
В квартире тихо, но по пути он вроде как замечает Баки сидящего на своей постели в своей комнате.
Стив не будет притворяться, что страдает от дырявой памяти или может действительно не помнит того, что произошло вчера. Но даже если он сейчас пойдет и начнет выяснять, что именно произошло вчера, то… А что выйдет в итоге?..
Ни-че-го. Это очевидно и явно.
Поэтому Стив просто и спокойно посещает туалет, а затем и душ. Неторопливо вымывается, неторопливо чистит зубы и приводит себя в порядок.
Он старается не думать о том, как вел себя вчера, что делал вчера, и как чуть…не сделал то, что не нужно было, вчера. Он думает о закончившемся учебном году, думает о том, что нужно бы найти подработку или же вновь дать объявления о репетиторстве, думает… О чем угодно, только бы не о Джеймсе Бьюкенене Барнсе, который находится в соседней комнате, и который целовал его вчера так требовательно, касался так жадно и…
Чайник прерывает его мысли, что все же перекинулись на Баки. Точнее его свист.
На самом деле Стив и не замечает, как делает все обычные, бытовые вещи буквально на автомате. Приходит в себя, когда понимает, что стоит у открытого холодильника уже минут этак десять, а предупредительная лампочка мигает, при этом издавая неприятный, пищащий звук.
— Если он начнет размораживаться, всю воду будешь сам убирать. — позади раздается голос Баки, и он вздрагивает. Подхватывает коробочку йогурта.
Он не отвечает и даже глаз на Баки не поднимает. Судорожно гремит ящиками, пытаясь вытащить чайную ложку.
Их кухня неожиданно кажется слишком маленькой для них двоих. Баки наливает себе кипятка в кружку, он сам опускается на стул, стараясь дышать спокойно и размеренно.
Баки делает себе чай, на пару мгновений замирает у столешницы, а затем спрашивает:
— Не хочешь поговорить?..
У Стива по позвоночнику бегут мурашки, но он не отвечает. Даже глаз не поднимает. Ну, а что он может сказать?.. Что еще он может сказать?!
Баки садится за стол, судя по тому, как начинает прожигать его взглядом, еще и пялится без устали. Но Стив неторопливо и спокойно ест, затем поднимается.
Ему действительно больше нечего сказать Баки. Все, что мог, он уже давным-давно сказал.
Да, он любит Баки. Да, он хочет быть с ним. Да, он устал от боли.
И что?.. Что теперь?
Он не знает. Он устал, вымотался и… Он выкидывает упаковку в мусорку, моет ложку и наливает себе чая. Баки все еще молчит, а значит он не так уж и хочет что-либо выяснить.
Но неожиданно звучит.
— Вчера ты сказал, что любишь меня. А еще говорил, что сделаешь что угодно. Все, что я захочу. — Он злится. Чертовски сильно. То, что Стив сделал вчера; то, как он поперся в этот гребаный клуб… За все прошедшие месяцы Баки успел испытать множество чувств и эмоций, но до той обиды и злости, что сейчас кипела внутри, казалось не доходило еще ни разу. Или может доходило, но он просто забыл.
Прямо сейчас он, кажется, действительно был готов ударить Стива. Или сделать еще что-нибудь. Эта жестокая, грозная ревность внутри него выжигала буквально все. Она застилала глаза, она выкручивала легкие.
И он кажется был готов пойти на любые меры… Был готов сделать что угодно…
Что угодно только бы убрать из груди эту боль, это раздражение и усталость. Только бы…
— Да. Я так говорил. — Стив ставит чашку, все еще пустую, даже без чайного пакетика, и неожиданно оборачивается. Переплетает руки на груди. — И что с того?.. Будто бы тебе действительно есть до меня дело?
В его глазах Баки видит вызов, и это злит еще больше. Гневно поджав губы, он делает медленный вдох.
— Даже если и нет… Вчера ты был готов отдаться первому встречному, как я понял. И, если вдруг это было не очевидно, я могу пояснить: ненавижу пользоваться чем-то, что уже было использовано другими. — он поднимается и говорит совершенно не то, что хотел сказать. Он злится. Он сжимает руки в кулаки. Но не смотрит в глаза. Не смотрит и даже не собирается смотреть.
Потому что глаза Стива сломают его волю, сломают его злость, сломают…его. Так было всегда и, возможно, так будет и сейчас. Баки просто не верит уже ни во что и просто ничего не видит, ни будущего, ни возможности счастья.
Он просто устал от боли.
Стив делает судорожный вдох, пятится в сторону стены, вдоль столешницы. Баки пугает, пугает его злой взгляд, направленный будто бы сквозь него, пугают его сжатые в кулаки пальцы.
— Ничего не было. И ты знаешь это. Я не…
— Тебе лучше заткнуться прямо сейчас… — его пальцы лениво барабанят по поверхности стола, когда он проходит мимо. И Баки поводит плечами. Будто бы дикое животное. Опасное животное. — Маленькая жалкая потаскуха.
Стив вздрагивает и беспомощно приоткрывает губы. Но так ничего и не говорит. Замирает, вцепляется пальцами в столешницу.
Баки в ярости и это видно невооруженным взглядом. Стив не знает, чего ему ожидать, но в то же время понимает, что вряд ли сможет спастись целым.
Его нежный и добрый Джеймс Бьюкенен Барнс не убьет его, но… Стив действительно готов к тому, что ему придется ползти к постели, настолько он будет искалечен.
А ведь он даже разозлиться не может. Он не хочет злиться. Баки подходит и дерганым, жестким движением подсаживает его на поверхность. Его пальцы нагло вплетаются в волосы, затем больно оттягивают их, заставляя запрокинуть голову.
Стив молчит и даже не ойкает, Баки больше не говорит ни слова. В каждом его движении злость и слепая ярость, но Стив убеждает себя, что все в порядке. Баки имеет право злиться, Баки имеет права на его тело.
Стив не злится. На его губах расцветает малюсенькая счастливая улыбка, а затем его Баки, — его милый, нежный и самый-самый лучший Бакс, — кусает его. Не до крови, но все же чертовски больно. Шея взвывает, а он сам вздрагивает, хватается за собственные бедра, за ткань своих домашних шорт.
Только бы уцепиться за что-нибудь, только бы убедить себя, что все в порядке. Только бы убедить себя не шевелиться.
Он ничего не делает и ничего делать не собирается. Он устал от этого игнорирования, от этого тотального одиночества. И теперь кажется, хотя скорее становится ясно, что Стив готов выдержать, что угодно лишь бы не лишаться Баки. Раз уж они не могут быть вместе и не могут быть счастливы по-настоящему, видимо, все, что ему остается — это.
И тогда, почти три месяца назад, все ведь началось из-за его страха. Из-за страха таких отношений, из-за страха такой близости. Стив просто насмотрелся не самого лучшего качества фильмов для взрослых, Стив просто боялся, что Баки будет слишком жестким.
Теперь-то он уже понял, что подхваченный им стереотип оказался глупым и пустым, теперь-то он перестал бояться, но… Баки кусает его вновь. Баки неторопливо оставляет ему метки-кровоподтеки, которые не сойдут до конца и в ближайшую неделю, в ближайший месяц.
Стив боялся боли, но убедил себя, что бояться нечего. Сейчас Стив чувствует боль. Боль охватывает его плечевой пояс, боль щиплет в носу, боль увлажняет судорожно сжатые веки.
Неожиданно Стив четко и ясно понимает, что без боли не получится. Что на самом деле все, что нужно было Баки — его тело. Тело, которое можно укусить; тело, которое можно ударить; тело, которое можно натянуть без подготовки; тело…
Стив правда любит его, любит его и доброго, и злого, и даже… Даже кусающего его нежный, чувствительный кадык. Даже обкусывающего его острые худые плечи. Теперь он уже не думает о том, что может не подойти Баки в каком-либо плане. Теперь Стив уже не думает ни о чем.
От боли под веками расцветают красивые, яркие цветы. Почти как те, что медленно умирают внутри него. Он непонятливо, судорожно носится по своему маленькому прекрасному саду чувств и не понимает, почему все гибнет. Почему бутоны закрываются, почему солнце исчезает…
Это же его Баки. Его милый и любимый Баки. Ну и что, что он обгладывает его словно кость; ну и что, что злится, изредка бьет кулаком по столешнице и все не останавливается. Ну и что, что Стив уже дышать не может от боли.
Его шея… Покрыта чернющими пятнами.
Его плечи… Покрыты следами вандализма и насилия.
Его ключицы… Совсем скоро тоже заискрят метками и засосами.
Стиву не нужно смотреть в зеркало, потому что он чувствует. Комкает в пальцах ткань шорт и запрокидывает голову так сильно, чтобы слезы стекали к вискам и терялись в волосах.
Он, кажется, вот-вот потеряет сознание, но неожиданно цепляется за невероятно глупую и лживую спасительную мысль. На самом деле это нежность. Нежность везде и всюду. Нежность его Баки.
Каждый лиловый след… Каждая гематома и каждый будущий шрамик…
Нежность. Нежность. Нежность.
Баки кусает его. Стив поджимает губы, обкусывает их изнутри и чувствует, как слёзы, уже не первые за этот десяток минут, скатываются к вискам.
Зато теперь Баки хотя бы признал, что не уйдёт от него. Признал это всеми этими метками, всеми этими знаками принадлежности… А раз он не уйдет, значит будет рядом. Будет рядом и больше не будет игнорировать.
Ведь не будет же?..
Баки кусает его вновь, там где шея переходит в плечо и там где уже кажется наливается кровью еще один синяк, и Стив зажмуривается так сильно. А затем запрокидывает голову дальше/выше, действительно позволяя все. И мысленно, и физически.
Он ничего не требует. Он понимает, что не получит ни грамма удовольствия, но он убеждает себя, что это все — нежность.
Нежность, которая теперь принадлежит лишь ему. Ему одному.
— Тебе этого мало, да?.. Лживый лицемер… — Баки рычит, злится, похоже, думает, что он, Стив, какая-то мелкая шлюха. Хотя какая разница, что он думает, ведь теперь он не уйдёт. Теперь он не бросит его.
Баки оставляет ему кровоподтек на плече. Еще один. И Стив все ещё убеждает себя, что там есть нежность. Что она есть в каждой оставленной Баксом фиолетовой капле и каждом укусе. Ведь Баки же все ещё любит его и…
Он через голову срывает с него футболку. Зло, раздраженно. Один край немного рвется.
Ткань трещит почти что оглушительно, но это бессмысленно. Бессмысленно, ведь Стив чуть дергается безвольной куклой и лишь вновь позволяет ему. Слёзы не останавливаются, и он только пытается не вздрагивать и не всхлипывать. Об удовольствии нет и речи, но Баки здесь, Баки рядом, и Стив не будет его отталкивать.
Он сам сказал и сам же себя предложил. Он не будет отступаться от своих слов.
Ключицу пронзает острая боль, и пальцы сводит судорогой, когда Стив впивается ими в собственные бедра. Кожа зудит, наливается кровью и болью и на ключицах, и на ногах.
Он верит, что это просто иная форма нежности. Он верит, что выдержит все, чего бы Баки не захотел, ведь…
Стив ведь любит его. Теперь он понимает и… Он ничего не может с этим поделать.
Ему больно. Ему самую малость холодно, потому что Баки не касается его, лишь вгрызается зубами и губами в его тело, будто в кусок мяса.
Но все в порядке. Все будет в порядке.
Это всего лишь физическая боль, а не душевная. На самом деле в Баки просто слишком много нежности.
Стив поджимает дрожащие губы и жмурит глаза до теперь уже белесых пятен. Второе плечо встречает очередной жёсткий укус с распростёртыми объятиями, потому что в этом укусе на самом деле много-много нежности. Стив знает. Стив верит в это.
Баки материт его, Баки обзывает его плохо и неправильно, но Стив не слушает. Стив старается не дрожать и давит всхлипы.
Стив знает, что на самом деле Баки любит его. Все, что он говорит — шутка.
И глупому понятно, что ещё пара искусанных кусочков кожи и его сдернут на пол. Его развернут, нагнут над столешницей и просто изнасилуют, но… Стив примет это. Он знает, что сможет принять это, потому что это будет его Баки. Баки будет касаться его, и даже если и останутся синяки, Стив будет точно знать, что хотя бы в одном из них была нежность. Хоть где-нибудь она была точно-точно.
Ведь его Баки любит его. Его Баки смотрит на него так тепло-тепло и никогда не сделает больно нарочно. Его Баки…
Губы касаются затвердевшего от холода соска, а затем его прихватывают зубы, и… Стив всхлипывает от простреливающей боли. Он всхлипывает, вздрагивает и запрокидывает голову так высоко, что выше уже просто некуда. Еще миг и он просто завалится назад, ударяясь головой о навесной шкаф.
Шея ноет. И плечи тоже. Завтра он вряд ли сможет встать с постели. Главное, чтобы не поднялась температура.
Но зато на его теле теперь много-много нежности и…
— С-стив?..
Голос Барнса потерянный, и Стив понимает, что все испортил. Он опять все испортил. Своим глупым страхом, который заполнил каждую клеточку его тела, и своими глупыми слезами, которые все ещё никак не останавливаются.
— П-прости… Прос-ти, я… Я с-сейчас соберусь… Я… — Стив трет кулачками глаза, мотает головой пытаясь улыбнуться. Ему так больно, как никогда не было. Он все ещё убеждает себя, что это любовь его Бакса.
И трёт глаза. Жёстко. Больно.
Не так больно, как на его нежной, чувствительной коже застыли чёрные синяки и укусы, но все же…
— Стив…
Его голос дрожит. Стив пугается, что действительно сделал что-то не так. Стив дергается и распахивает глаза.
Баки смотрит так испуганно/загнанно/снова больно. Его глаза собирают оставленные им же метки, но они не могут стереть их. Его глаза увлажняются.
— Эй… Эй, я люблю тебя, слышишь?.. — Стив пытается улыбнуться, но не может контролировать трясущиеся, чуть посиневшие губы и текущие слёзы. Его ладони охватывают потерянное, побледневшее лицо Баки. И он шепчет, прерывается на всхлипы и попытки нормальных вдохов, но не останавливается: — Ты можешь…продолжать, хорошо?.. Я люблю тебя, и все будет в порядке… Ты можешь делать все…что хочешь… Правда… Я правда люблю тебя…
Баки приоткрывает рот, пытается что-то ответить, но не может. На его лице так много потерянности. А затем по щеке скатывается слеза.
— Нет-нет, стой… Я больше…не буду… — Стив испуганно дергается, корчится от прошившей боли, но продолжает говорить. Он не хотел расстраивать своего Баки. Он лишь хотел, чтобы тот был рядом. — П-прости меня, я… Я больше…не помешаю, хорошо?..
Вновь дернувшись, Стив запрокидывает голову и зажмуривается. Он уверяет себя, что готов принять всю нежность, которую Баки сможет дать ему. Он уверяет себя, что не сломается.