Неожиданно рядом с его головой открывается навесной шкафчик. Баки осторожно опускает его руки и достаёт аптечку. В своей собственной голове он мечется от стенки к стенке и просто рвет на себе волосы, понимая, что только что чуть не сделал. Хочется заорать. Хочется закричать и сделать больно себе, ведь… Он скользит взглядом по плечам Стива слишком быстро. Он просто не может смотреть на это и игнорировать это.
Мысль о том, что это его рук дело добивает. И все устои, все ценности будто бы в одночасье рушатся, ведь… Это же его крошка-Стив. Его лучший друг. Его первая любовь. Тот самый человек, которого он поклялся защищать всегда и от всего, но от себя, от себя самого защитить не смог, и…
Руки трясутся. Совсем немного, почти незаметно. Баки чувствует, что готов упасть на колени и вымаливать прощение. Он знает, что себя простить уже никогда не сможет, но Стив, его слабый, маленький кроха… Он ведь не заслужил этого.
Стив распахивает глаза, пораженно смотрит, и ему кажется, что он потерял Баки навсегда. Он опять сделал все неправильно, и он больше не нравится Баки.
Ни тела, ни мозгов… Ни даже банального послушания.
— Н-нет, не надо… Слышишь?.. Я… Я исправлюсь, правда… П-подожди… — он смотрит, как Баки с непроницаемым лицом достаёт обезболивающее, и понимает, что именно тут все и закончилось. Он уже даже выговорить ничего не может.
Плечи отзываются болью, каждый раз, когда он двигает руками, но Стив все же подтягивает колени к груди и ставит пятки на столешницу. Он прячет лицо в ладонях и просто старается не скатиться в банальные рыдания.
Теперь Баки точно уйдёт. А времени больше не осталось.
Со дня на день он уедет поступать в университет.
И больше не вернётся.
— Выпей таблетку, пожалуйста. — он говорит спокойно и так привычно мягко, что Стив замирает. Поднимает влажные, покрасневшие глаза.
Баки не смотрит на него с ненавистью или злобой. Лишь с виной и болью, но и… С нежностью.
Стив икает, всхлипывает и берет из тёплых ладоней белый кругляш таблетки. Запивает его водой, что подают ему те же руки.
— Я не должен был срываться так на тебе. Прости меня. — Баки не смотрит ему в глаза, а затем достаёт мазь. И все ещё не смотрит.
Стив дергается, все ещё удерживая чашку.
— Нет… Нет, слышишь, все в порядке, я правда не думаю, что… Что случилось что-то плохое и… — он качает головой, кусает нижнюю губу, только бы не кривиться от боли, а затем Баки встаёт напротив и затыкает его одним лишь взглядом.
Осторожно забрав у него чашку, парень подхватывает его маленькую ладонь и тянет выше, к своему лицу. Стив действительно готов к тому, что сейчас ему прикусят пальцы или вгрызутся в запястье, и он зажмуривается так безнадёжно, он подбирается и даже дышать перестаёт.
А Баки мягко целует тыльную сторону его ладони. Баки шепчет, и если бы Стив на мгновение отвлекся от налета испуга и подкатывающей истерики, он бы даже увидел насколько трудно ему дается этот шепот. Все эти слова.
— Прости меня. Я… Я должен был прекратить это ещё давным-давно, но… Мне было больно весь этот год. И год до этого. И… — медленно перевернув его ладонь и все ещё не поднимая глаз, Баки целует в самый центр и вздыхает. Он только что упал в собственных глазах ниже некуда, и он даже не знает, что с этим делать. Стив, такой глупый и зеленый еще совсем, будто бы даже и не понял, что только что чуть не произошло, но… Стив не виноват. Виноват лишь он, Баки, и все тут. — Я не должен был вымещать это все на тебе. Я соберу вещи уже завтра и…
— Баки.
— Я… Я все понимаю… И… Боже, да на тебе же живого места нет… Я уеду уже завтра и ты…
— Джеймс. Бьюкенен. Барнс.
Слёзы заканчиваются. А он сам неожиданно подбирается. Повышает голос, привлекая внимание.
Теперь, буквально в один миг, ему становится ясно. Стив понимает всё от начала и до конца. Стив понимает и причины, и следствия.
Никто не способен терпеть боль слишком долго без последствий. Все это время на самом деле помощь была нужна не ему, а Баки.
Это видно и по его глазам, таким глубоким и безнадёжным. Это видно и по его губам, хмуро поджатым и скорбным.
Превозмогая боль, Стив поднимает обе руки и берет родное, любимое лицо в свои ладони. Стив улыбается и теперь это удается ему намного лучше, чем минуту или две назад.
Баки было больно все те года, что он испытывал свою невероятную и прекрасную влюбленность. И Баки просто решил, что достоин отмщения, что достоин равноправия, что достоин справедливости… Это было правильно. Это было честно.
И Стив понимает это. Стив больше не обманывает себя, и он принимает и понимает желание Барнса сделать ему так же больно.
Тут больше нет виноватых. Баки страдал тогда, Стив пострадал сейчас. Не прямо в этот момент, но все эти месяцы.
Их честный бой можно считать завершенным.
Мягко поглаживая чужие щеки, Стив неожиданно спокойно и мягко говорит:
— Я люблю тебя всем своим сердцем, Джеймс Бьюкенен Барнс. И я знаю, что чувствуешь тоже самое. — его большие пальцы утирают соль с чужих щёк, а Баки смотрит побито. Потому что это он принёс боль. Потому что это он вовремя не остановился. Стив сдвигается ближе к краю, спускает ноги и неуклюже обхватывает голенями подтянутые, сильные бедра. Судорожно душно краснеет, все же продолжая говорить: — Я не сержусь на тебя. И я прошу тебя не сердиться на меня. Прошу тебя не сердиться на нас обоих. Хорошо?..
Баки отводит глаза в сторону, и Стив готов поспорить, что уже завтра его вещей здесь не будет. Баки опять сбежит, только теперь не от чувств, а от вины.
И Стив не может ему этого позволить.
— Давай же, хмурая булочка, посмотри на меня… — он разбито улыбается шире, и на сердце становится, наконец, легко. Баки и в правду любит его, и Баки чувствует себя виноватым. Они оба чувствуют себя виноватыми.
Стив собирает себя не в кучу, но по крайней мере в кучку. Он сметает свои осколки и пылинки, он все еще работает и над собой, и над «ними», и он не собирается останавливаться. Их с Баки тандем слишком дорог и слишком ценен. Он сам намного выше собственной боли.
— Последний раз ты называл меня хмурой булочкой, когда мне было десять…
Все, что теперь остаётся — это разобраться подобно взрослым. Они оба настрадались вдоволь, и теперь пришла пора простить друг друга.
Стив Баки простил. Стив знает, что Баки его тоже простил.
И проблема лишь в том, что себя Баки…сможет ли простить?
— Я помню. А ты помнишь?.. — его тонкие прохладные пальцы касаются щёк и крыльев носа. Они оглаживают брови, медленно зарываются в волосы. Стив все ещё слабо улыбается, но внутри него на самом деле вновь расцветает сад. Целый великолепный сад из чувств, нежных и трепетных, и эмоций, светлых и радостных. — Я тогда упал… На набережной, помнишь? И разбил колени… На левом до сих пор небольшой шрамик, и… — тёплая широкая ладонь опускается на его голое колено, и Стив чувствует, как мысли теряются. Душно покраснев, он отводит глаза и откашливается. Продолжает: — А ты тогда разозлился и расстроился, больше меня, помнишь?.. Потратил последние несколько центов, отложенные на проезд, чтобы купить мне булочку, а я скормил её чайкам…
Баки медленно оглаживает его колено большим пальцем, и в его взгляде скользит тихая усмешка. А ещё что-то такое привычное и родное.
Он не может поверить, что его мальчик действительно настолько сильный, но в то же время он и не удивляется. Внутри расцветает гордость, она заполняет собой каждую его клеточку и это так тепло, так невероятно… Баки понимает, что должен простить себя. Но не ради себя, а ради того, кто находится напротив. Ради своего и ничьего больше Стива Роджерса.
И он говорит:
— Ты вечно был таким. Этих чаек кормили все, кому не лень, а ты был пострадавшим. — его ладонь скользит выше, но в этом прикосновении нет подтекста. Это лишь прикосновение кожи к коже. И Стив вздрагивает, пытается не отводить глаз, но ничего не выходит. Внутри все трепещет от этого чувства, когда Баки рядом и просто касается его. — Вечный жертвенник… И тогда, и сейчас… Я так чертовски виноват и…
— Мы с тобой тысячу лет вместе, Бакс. И я не хочу терять тебя. Сколько раз мы с тобой ругались, ну?.. — Стив перебивает его, все ещё держит его лицо в своих ладонях и чувствует, как Барнс опускает вторую ладонь совсем рядом с другим его бедром. Баки близко, слишком близко, и Стив пытается не концентрироваться на этом. Пытаясь говорить чётко, продолжает: — Все будет в порядке. И мы тоже будем в порядке. Я…
Баки перехватывает его взгляд, и неожиданно слова заканчиваются. Стив продолжает верить, что все у них наладится, когда Баки медленно поднимает руки и спускает его ладони к себе на плечи. Стив достаточно храбр, но прямо сейчас не может произнести и звука.
Голос Баки спускается до шепота:
— Ты все ещё боишься?..
Стив закусывает губу изнутри и видит напротив такой привычно-любимый хитрый прищур. По позвоночнику бегут мурашки, ведь он точно знает, что сейчас случится нечто хорошее.
Теперь ему не нужно убеждать себя в лживой нежности и любви, потому что все по-настоящему. Боль закончилась. И страдания закончились.
Теперь все по-настоящему.
— Я стараюсь не…не бояться… — щеки вновь горят, но это приятно. Баки смотрит на него мягко и спокойно.
Стив тоже шепчет, а затем медленно скользит кончиками пальцев в короткие тёмные пряди на затылке. Баки опускает обе ладони по бокам от его бедер, но его тёплые большие пальцы все равно касаются, поглаживает нежную кожу.
Он шепчет:
— Ты помнишь, как я целовал тебя?..
Стив нервно сглатывает, опускает глаза в пол, и слышит как Баки смеется над кончиками его ушей, что тоже покраснели чертовски сильно.
— Ты говоришь очень смущающие вещи. И я… — он откашливается и чувствует, как сердце начинает биться быстрее. Он одновременно и надеется, и не может поверить, что Баки сделает это. Тихо-тихо бормочет: — Я все помню…
Баки все ещё посмеивается. Неожиданно его ладонь опускается на талию, и от неё по коже Стива разбегаются мурашки. Такие маленькие, пугливые, но до ужаса довольные.
Стив с сомнением смотрит на Баки, и уже не помнит о багровой шее и плечах. Он не помнит о душевной боли. Он не помнит о боли физической.
— Если хочешь, я могу снова тебя поцеловать… — эта хитринка во взгляде Баки не пугает, но все же заставляет засомневаться. Стив поджимает губы, его руки замирают, а пальцы больше не перебирают любимые тёмные пряди так нежно.
Он не замечает, как напрягает бедра, сжимая их и Баки, что стоит меж них, теснее.
— Почему…ты спрашиваешь меня?.. — он все ещё не двигается, нервно сглатывает. Вздрагивает от прохлады, скользящей из форточки. Да, на улице почти что лето, но все же он никогда не отличался хоть каким-то сносным здоровьем, так что… Тем более уже вечер. Даже летом вечера прохладнее, чем дни.
Еще вздрагивает от того, что перемена в Баки пугает. Такая резкая, невероятно заметная… Стив взволнованно хмурится.
— Я не хочу, чтобы ты боялся меня… — чужая теплая-теплая ладонь медленно скользит по пояснице, и это тепло, но мурашки все-таки бегут и бегут. А Баки все смотрит и смотрит.
Но лишь в глаза. Ни на плечи, ни на шею.
— Я не… Не боюсь тебя, я лишь… — глаза день некуда. Совершенно. Стив нервно барабанит указательным пальцем по затылку Баки, шевелит пальцами ног, перебирая воздух. А затем слышит:
— Ты весь «черный» и я лишь… Я лишь хочу сделать тебе немного приятно. Я лишь хочу загладить…свою вину. — Баки поджимает губы и эта хитринка в его глазах будто бы крошится, трещит по швам. Ладонь поднимается выше, медленно опускается на его щеку. Стив, наконец, собирается с силами и понимает взгляд, сглатывает.
Он верит Баки, но уже и не знает, что думать. Теперь вроде бы все ясно, они поругались, они вроде и помирились, но… Все слишком туманно. Слишком мутно. В голове много мыслей, но ни одной весомой или стоящей.
А Баки так близко. Всегда был так близко, но сейчас, именно в этот момент, это будто бы становится более явным и ощутимым. Настоящим?..
— Я… Я думаю, что ты…можешь. — вновь судорожно сглотнув, Стив зажмурился. Он не знал чего ожидать, не знал, что произойдет. Не знал, даже может ли сделать хоть что-нибудь сам.
— Чшш. Расслабься, хорошо?.. Я просто поцелую тебя и… В прошлый раз… В прошлый раз тебе ведь…понравилось?..
Безнадежность. Вот, что он слышит в почти и не дрожащем даже тоне чужого голоса, и вот во что они превратились за эти месяцы.
Стив не может ни кивнуть, ни двинуться, но неожиданно его язык без костей, будто бы решает взять дело в свои руки. Тихо-тихо он начинает шептать:
— Твои губы…очень и очень теплые… И твои руки такие…сильные… — его пальцы ныряют глубже в пряди и забираются выше, а он сам напрягается так, будто бы собирается прыгнуть с самой высокой вышки и продуманный угол входа в воду должен быть идеально точным, но он сомневается, он подрагивает, он…
Он слышит, как Баки неожиданно потрясенно шепчет:
— Ты вновь покраснел… Боже…
А затем целует его. Медленно-медленно касается его губ своими, замирает, давая Стиву мгновение, чтобы привыкнуть, а затем… Он больше не кусает его. Он не подавляет и не давит. Он не вгрызается в его губы, переполненный агрессией или страстью.
Стив ощущает, как через каждое прикосновение чужих губ в него перетекают чужие же чувства. Они наполняют его легкостью, нежностью и мягкостью. Они наполняют его… Счастьем?..
Кто знает. Стив не знает и не хочет загадывать. Боится загадывать.
Его пальцы мягко, неторопливо массируют кожу головы Баки, в то время как его губы медленно двигаются, пытаясь распробовать этот тончайший, невесомый привкус его парня. Парня ли? Наверное. Возможно. Ему хочется верить в это.
Баки никуда не торопится. Он не пытается подстраиваться под Стива, а лишь неторопливо ведет его за собой. Осторожно и трепетно. Мягко. Да, конечно же, он знает, что Стив умеет целоваться. Он сам не раз видел, как тот целовал напоследок свою бывшую девушку, но…
Это не имеет смысла. И веса. Сейчас Стив с ним и Стив слепо следует за его губами, уже, похоже, начиная задыхаться от чувств и от самого происходящего. Баки не трогает его тело. Он обещал не Стиву, но себе самому точно.
Возможно, когда-нибудь он коснется его вновь, но не сегодня. И не завтра. Его губы неожиданно вжимаются в губы Стива чуть более твердо, а затем раздвигают их сами. Язык мелькает, за мгновение касается кромки зубов, внутренней стороны щеки, и…
Баки дергается назад, будто обжегшись. Все его обещания летят в пропасть, если это касается Стива. Стива, который теперь лишь его и ничей больше.
Так вот он отшатывается, хочет отскочить, убежать, скрыться. Он ведь никогда не хотел навредить, но все, что он делает — лишь вредит. Сначала привязанностью, теперь ревностной злобой, а позже — нуждой.
Ведь на самом деле он нуждается в Стиве, как путник, что находится в центре пустыни, в воде. Он нуждается в Стиве всегда, каждую минуту, каждую секунду своей жизни, а Стив…
Стив никуда его не пускает. Его пальцы комкают темные пряди, удерживая голову на месте и сталкивая из лбы, а его дыхание рвется. Он обводит языком приоткрытые, влажные губы.
И не отпускает. Ни в ту секунду, ни через минуту. Баки прикрывает глаза. Он уже не может понять, что происходит и что нужно сделать, чтобы не стало еще хуже. Он потерялся.
А Стив наоборот неожиданно понимает, что нашелся. Наконец, нашелся. И больше не боится. Не боится ощутить напор и сжигающее внутренности желание своего Бакса. Не боится говорить, не боится вернуться назад, вернуться к собранному, а не разбитому состоянию.
Их с Баки тандем важен. Они танцуют дуэтом, и это лучший танец, который только можно увидеть. Один ведомый и один ведущий, но они могут меняться ролями. Они подхватывают друг друга, если один из них забывает нужное па. Они поддерживают и помогают друг другу.
Они умеют танцевать по отдельности. Они делают это не так уж и плохо.
Но это чувствуется, будто танец умирающего калеки. Чувствуется, когда по отдельности.