Им не стареть. Лишь мы считаем годы,
А время больше не коснется их.
В закатный час, в рассветный миг природы
Мы будем мертвых помнить, как живых.
Лоуренс Биньон, «Павшим»
Самолет пролетел над Хэнбери-стрит, над домом из красного кирпича с синей дверью и серебряным дверным молоточком. Сквозь стены проник низкий, рокочущий шум. Из-за неожиданного звука один мужчина впервые за час оторвался от газеты, другой нахмурился и сделал радиоприемник погромче.
— Это бомбардировщик Армстронг Уитворт Уитли, — пробормотал Майкрофт, возвращаясь к чтению.
— Это точно бомбардировщик, — ответил Грегори, отключая приемник и ложась на спину на красный ковер. — Но не уверен, что это был именно Армстронг Уитворт.
— Сейчас за ним последуют и другие, — сообщил ему Майкрофт. — Подожди секунд пятьдесят.
Грегори нахмурился и встал, поправляя галстук, а затем направился к окну. Он приоткрыл его еще немного и высунулся посмотреть на безоблачное голубое небо.
Он слушал, как часы на руке отмеряют секунды. Почти как по команде над домом пролетел еще один самолет, выше, чем первый. Тише.
— Армстронг Уитворт, — признал свое поражение Грегори, изучив машину, и закрыл окно. — Так значит, полагаю, я проиграл и должен заварить чай.
Майкрофт глянул на него с торжествующей улыбкой.
— Если не возражаешь.
Грегори прислонился к подоконнику, продолжая выглядывать в окно на улицу.
— На этой неделе было очень шумно, — заметил он. — Они к чему-то готовятся?
— Я не в праве говорить об этом.
— Значит, да, — сказал Грегори с полуулыбкой. — Хорошо. Я устал ждать неизвестно чего. Уверен, что, если мы одержим победу в небе, тогда все встанет на свои места.
— Твой оптимизм неуместен, — сказал ему Майкрофт, переворачивая страницу газеты.
Грегори закатил глаза.
— По крайней мере, у меня есть оптимизм.
Майкрофт опустил газету, посмотрев поверх нее на своего партнера.
— Включи радио, — попросил он. — По Би-би-си сегодня днем должны повторять отрывки из речи мистера Черчилля.
Грегори кивнул и снова встал на колени перед приемником. Он покрутил ручки, подождав, пока не стихли помехи и ясный голос диктора Британской радиовещательной корпорации не начал говорить.
— Эту речь он произнес сегодня перед Парламентом, — сказал диктор.
Последовало несколько секунд тишины, а потом раздался голос мистера Черчилля, громкий и чистый:
— То, что генерал Вейган называл битвой за Францию, окончено, — говорил он. — Со дня на день начнется битва за Англию. От исхода этого сражения зависит судьба христианской цивилизации. От этого зависит наша собственная британская жизнь и длительная непрерывность наших учреждений и нашей Империи.
Если мы потерпим поражение, весь мир, включая Соединенные Штаты, включая все, что мы знаем и любим, погрузится в бездну нового Темного века, который лучи извращенной науки сделают более губительным и, возможно, более длительным. Поэтому соберемся с духом для выполнения нашего долга и будем держаться так, что если Британская империя и Британское Содружество просуществуют тысячу лет, то и тогда, через тысячу лет, люди скажут: «Это был их звездный час» [1].
— Это был их звездный час? — повторил Майкрофт, хмурясь. — Уж у него должно быть достаточно ума, чтобы не говорить о войне с легкостью. Он совершал экскурсии в «ничейные земли», так же, как и слишком много других людей.
Грегори поднял голову и посмотрел на Майкрофта. Тот редко говорил о своей службе офицером во время Великой войны [2]. И, в самом деле, он едва ли об этом вообще упоминал.
— Что ты имеешь в виду? — спросил Грегори.
— В войне нет «звездного часа», — ответил Майкрофт, закрывая газету. — Он видел все. Уж у него должно быть достаточно ума, чтобы не говорить подобные вещи.
Грегори встал и собрал чашки и блюдца.
— Это значит, что мы будем помнить и отмечать это время, — сказал он. — Это значит, мы признаем их вклад.
— Если победим.
— Когда победим, — поправил его Грегори с улыбкой. Он отнес чашки и блюдца на кухню и принялся кипятить воду.
Грегори снова взглянул на потолок, когда над домом пролетел еще один самолет. Он вернулся в гостиную и тихо сказал:
— Бомбардировщик Хендли Пейдж Пемпден.
Майкрофт одарил его полуулыбкой.
— Да, — сказал он. — Ты делаешь успехи.
— Возможно, на следующей неделе все время заваривать чай будешь ты.
— Это маловероятно, — ответил Майкрофт, глаза его искрились весельем. — Однако приятно видеть, что твой оптимизм простирается во все сферы жизни.
Грегори рассмеялся, прошел за кресло Майкрофта и легко коснулся его плеч кончиками пальцев. Он погладил ткань жилета, а потом принялся потирать плечи Майкрофта сквозь ткань, улыбаясь тому, как его партнер на глазах стал расслабляться.
— Не так уж много в моей жизни поводов для жалоб, — сказал Грегори. — Все, кто мне дорог, в безопасности. Мы с тобой вместе. Я не позволю этой войне разделить нас, как было двадцать лет назад.
— Ты был знаком со мной всего восемь месяцев, прежде чем я отправился на фронт, — напомнил ему Майкрофт.
— Я писал тебе каждую неделю, — сказал Грегори.
— Я никогда не получал твоих писем.
— Я никогда их не отправлял.
Майкрофт развернулся в кресле и изучающе посмотрел на Грегори. Они уже не раз говорили об этом, часто — в темноте своей спальни. Тысячи ночей, полных ожидания конца той мучительной войны, полных надежды снова отыскать друг друга, надежды, которую они никогда не теряли.
Когда Грегори склонился, чтобы поцеловать Майкрофта, он сделал это с нежностью, накопившейся за более чем двадцать лет, с любовью и привязанностью и немного с ощущением тихого счастья под рокочущий шум пролетавших над головой самолетов.
— Вода вскипела, — пробормотал Майкрофт, когда чайник принялся свистеть.
— Вечно ты нарушаешь минуты затишья, — сказал Грегори и, тем не менее, улыбнулся.
— Это вода, достигнув точки кипения, нарушила затишье, — сказал Майкрофт, возвращаясь к газете. — Лучше чай, чем самолеты.
Грегори вздохнул, прислушиваясь к реву над головой.
***
Грегори всегда волновался, когда Майкрофт был в Уайтхолле. По его мнению, любое место неподалеку от Парламента было обречено на бомбардировки. Грегори сидел и ждал его каждую ночь, хотя Майкрофт часто возвращался лишь под утро.
Грегори служил в полиции большого Лондона с тех самых пор, как вернулся с Великой войны. Он воевал в Северной Африке. Майкрофт воевал в Европе.
Число полицейских заметно уменьшилось с начала второй войны. В обязанности Грегори входила подготовка множества добровольцев, поскольку и он, и Майкрофт были уже совсем не так молоды, чтобы мобилизоваться на этот раз.
Грегори держал зонт над женщиной с ребенком, показывая им жестом спускаться вниз по лестнице на платформу метрополитена, чтобы укрыться от бомбежки.
Он стоял у входа, внимательно следя за тем, чтобы не появились торговцы с черного рынка. Вслушивался в гудение самолетов. Слышал взрывы. Вздрагивал при каждом грохоте.
— Ночь сегодня бурная, — сказал детектив-инспектор Диммок, пожимая плечами. — Столько самолетов за одну ночь мне слышать еще не приходилось.
— Да, стало хуже, — согласился Грегори. — Ваша семья в безопасности?
— Мы построили в саду убежище Андерсона [3]. Сегодня они должны быть там, но детей на следующей неделе эвакуируют из города. У вас есть дети?
— Нет, я не женат, — сказал Грегори и вздрогнул: над ними снова пролетели самолеты.
— Как вы думаете, мы победим? — спросил Диммок.
— Да. Думаю, да. Но может статься, я слишком оптимистичен.
— Уж лучше быть слишком оптимистичным, чем слишком напуганным, чтобы хоть что-то сделать. Это великая страна. Мы должны встать плечом к плечу и защитить ее.
— Да, — согласился Грегори, — да, должны.
Они стояли у входа, пока солнце не начало подниматься. Грегори поехал домой на велосипеде, молча поблагодарил — кого он и сам не знал — за то, что их дом все еще стоял, и открыл дверь ключом. Майкрофт как раз одевался, повязывал галстук и прицеплял карманные часы.
Они нежно поцеловали друг друга, пальцы их переплелись.
— Ужасная ночь, — сказал Майкрофт, когда поцелуй закончился. — Полагают, что число жертв сильно выросло.
Грегори вздохнул и снова поцеловал его.
— Я слышал, — сказал он, отступая в сторону, чтобы начать готовиться ко сну. — Что это все такое?
— Битва за Британию, — пробормотал Майкрофт.
— И как она идет?
— Я реалист, Грегори. И мой ответ тебе не понравится.
Грегори со вздохом скользнул под покрывала, закрыл глаза, прислушиваясь к звуку шагов Майкрофта на лестнице. Он уже спал, когда Майкрофт закрыл входную дверь и отправился на работу.
***
Удовольствие пробыть вместе больше, чем пару часов, выпадало им с Майкрофтом нечасто. Майкрофт подолгу работал в Уайтхолле и в секретных зданиях, разбросанных по всей столице.
О том, в чем заключалась его работа, Грегори было известно совсем немного, но он знал, что Майкрофт помогает с планированием и тактикой. Грегори нравилось то, как они оба, каждый на свой лад, были вовлечены в военные действия, особенно учитывая то, что сами воевать они не могли.
Для Майкрофта, теперь, когда он стал старше, административная работа была идеальна. Время от времени давала знать о себе боль в спине, оставшаяся на память с войны. Грегори не знал всех ужасов, которые повидал Майкрофт. Конечно же, он и сам чего только не повидал в свое время в Северной Африке, но не мог себе и представить того, что творилось в окопах.
До того как уйти на фронт, Майкрофт рисовал хорошеньких женщин в разноцветных платьях. Когда он вернулся, на его картинах обычно были изображены мрачные пейзажи и кошмарные тени в отдалении. И все равно Грегори развешивал эти картины по их дому, вопреки неодобрению Майкрофта, которое тот высказывал вслух.
Живопись Майкрофта была для Грегори своеобразным окном в его разум, который, как он знал, ему никогда не постичь до конца.
***
Как-то весной, в воскресенье, они на поезде уехали из Лондона — за город, туда, где на холме была роща. Здесь они впервые побывали перед Великой войной, и места эти были полны чудесных воспоминаний, преодолевших прошедшие двадцать лет.
Здесь они впервые поцеловались. Грегори помнил те мгновения, будто они случились только вчера.
Тогда, скрытые от людских глаз, они сидели под ясенем и обсуждали планы на будущее. Майкрофт хотел заняться политикой. Грегори хотел продвинуться по службе в полиции. Ни разу никто из них не упоминал ни женщин, ни детей.
Каким-то образом Майкрофт догадался о сексуальности Грегори и сделал, пусть неуверенный поначалу, первый шаг. Для Грегори это был первый поцелуй с мужчиной. Он больше никогда не целовал никого другого.
Свежим весенним днем они уселись под тем же самым ясенем, и из коричневой бумажной сумки Майкрофт извлек бутылку бренди.
Грегори засмеялся, забрал у Майкрофта бутылку и открыл крышку.
— Не говори, где ты это достал, — сказал он. — Мне бы не хотелось тебя арестовывать.
Майкрофт улыбнулся, немного удивленный.
— Учитывая, сколько преступлений ты со мной уже совершил, сомневаюсь, что немного спиртного с черного рынка что-нибудь изменит.
Грегори рассмеялся и отхлебнул, скривившись, когда напиток достиг гортани, а потом передал бутылку партнеру.
— Вы дурно на меня влияете, мистер Холмс, — сказал он.
Майкрофт улыбнулся, отпивая. Бренди был не так изыскан, как то, что он обычно предпочитал. До войны он всегда выбирал такие напитки, которые легко шли. Даже Майкрофт слегка скривился, попробовав этот бренди.
— Боже правый, — пробормотал он, разглядывая этикетку.
— Во всяком случае, во время войны никого не волнует, что мы делаем со своей жизнью, — сказал Грегори, размышляя о том, что эта роща — одно из немногих мест за пределами их дома, где они могли прикасаться друг к другу. На некотором отдалении он увидел молодую женщину, прогуливавшуюся с коляской. Ее муж был на войне. Или уже мертв. Но им, по крайней мере, никогда не приходилось скрывать свою любовь.
— Невозможно представить себе мир, где мы были бы приняты обществом, — сказал Майкрофт. — Потому что я не могу позволить себе думать, что у нас когда-нибудь будет больше, чем есть сейчас.
— Я в это верю, — сказал Грег, разглядывая свои ступни. — Я должен.
— Но почему?
— Потому что мы за это сражаемся, — ответил он, посмотрев в небо в тот момент, когда над ними с рокотом пролетели два самолета. От шума Грегори вздрогнул.
— Что ты имеешь в виду? — спросил Майкрофт.
— Мы сражаемся за свободу, — сказал Грегори.
Майкрофт только что глаза не закатил.
— Не за свободу самовыражения, — ответил он. — Мы не сражаемся за то, чтобы люди могли любить тех, кого хотят. Мы сражаемся не за то, чтобы мы с тобой могли держаться за руки на улице или признались, почему живем вместе.
Грегори взял бутылку, сделал один большой глоток, а потом вытер губы тыльной стороной ладони.
— Не знаю, зачем ты это делаешь, — сказал он. — Пытаешься лишить меня надежды.
— Я никогда не надеялся, что мы с тобой сможем поделиться нашими отношениями с окружающим миром, — ответил Майкрофт. — Я всегда знал, что надеяться на это безрассудно, что это пустые мечтания. И ты игнорируешь очевидное, полагая, что может быть иначе.
Грегори рассмеялся и вытащил из кармана сигареты и спички.
— Меня не волнует, что ты там говоришь, — сказал он и вздохнул, когда над головами снова проревели самолеты. — Что происходит сейчас? — спросил он.
— Битва продолжается, и бомбы будут падать по-прежнему.
— Майкрофт. Мы побеждаем? — спросил Грегори, повернувшись к партнеру. Глаза Грегори были огромны и полны надежды.
Майкрофт глянул вниз на свой костюм и пригладил ладонью галстук, как будто поправляя, однако выглядел при этом так же, как и прежде.
— Нет, — тихо сказал он.
— Мы найдем способ, — ответил Грегори. Уверенность его была все такой же неподдельной, пусть и прошло уже много месяцев. Он дотронулся до щеки Майкрофта.
Майкрофт глянул на него искренне, его серые глаза искали что-то на лице Грегори и делали выводы.
— Останься сегодня дома, — прошептал Грегори. — Ты мне нужен.
Майкрофт кивнул, склонился к Грегори и легко провел губами по его губам. Он прикрыл глаза, когда над их головами пронеслись еще несколько самолетов.
— Кажется, просить всего лишь одной ночи тишины, значит просить слишком много.
Они сидели, курили одну сигарету на двоих и пили бренди, пока солнце не начало клониться к закату и им не пора было возвращаться в Лондон.
***
С того дня прошел почти год. Грегори находился на станции метрополитена, совершая молчаливое ночное бдение над теми, кто не был эвакуирован и прятался в укрытии. Несколько младенцев плакали. Самолеты ревели над головой, звук этот был слишком близко. Бомбы. Шум.
Он покинул убежище, едва только солнце начало подниматься, и сделал глубокий вздох.
— Хэнбери-стрит, — сказал Диммоку волонтер полиции, когда Грегори поднимался по ступеням со станции. — Вы не могли бы ударить в набат?
Грегори зашагал к ним.
— Хэнбери-стрит? — повторил он.
— Бомба разорвалась…
Грегори не стал даже дослушивать предложение до конца, а тотчас побежал вниз по улице. Страх гнал его вперед, даже когда дыхание сбилось, а ноги налились свинцом.
Он увидел, как над домами поднимается дым, а шум самолетов над головой все еще давил сверху. Грегори добежал до Хэнбери-стрит и замер как вкопанный, едва увидев зияющий пролом на месте их с Майкрофтом дома.
— Нет, — прошептал он. Майкрофт только вернулся домой, когда Грегори уходил на работу, и он знал, он просто знал… — Нет, — повторил он, — пожалуйста, Господи, нет.
— Грегори, — раздался голос позади него.
Он обернулся и только сейчас увидел своего партнера: тот шел от задней двери черной машины.
Грегори сглотнул, позволив себе неверяще выдохнуть.
— Майкрофт, — прошептал он, медленно идя навстречу мужчине. Больше всего на свете он хотел обнять и поцеловать его и погибал от того, что не мог этого сделать.