Чувство дежавю посетило его в ту же секунду, когда Уилл встал перед тяжелой дверью особняка, занося ладонь над кнопкой звонка. Три дня назад он стоял перед домом Беделии, а что он собирается делать сейчас, оставалось жуткой тайной, подернутой пеленой тьмы. Грэм обернулся, почудившаяся оленья тень оказалась лишь игрой листвы под натиском ветра, и почти полностью растерял свою решимость. Усилием воли он заставил себя обозначит свое присутствие, кнопка звонка жгла подушечки пальцев. Он не знал, что делает здесь. Лектера могло не оказаться дома, у него могли быть гости или, об этом было ужасно думать, свидание, но надежда, словно тлеющий уголек, сияла в темноте. Мужчина уже собирался развернуться и поехать домой, у него мог сложиться неплохой вечер в компании виски и материалов для статьи, время-то всего чуть за семь, но дверь перед ним распахнулась. Ганнибал несколько раз моргнул, словно пытаясь прогнать наваждение.
— Уилл? — вопросительная интонация была попыткой убедиться, что сам психиатр не начал страдать галлюцинациями. — Не ожидал увидеть тебя.
Грэм зябко поежился. Он не удосужился надеть пальто, оно висело на его руке, и кожа покрылась мурашками, они вызывали ощутимую боль.
— Я не помешал? Если ты занят, могу уехать.
Уилл потупил взгляд. Сейчас он не мог смотреть на Ганнибала, будто боялся, что тот оттолкнет его, прогонит, подтверждая слова Беделии. Но мужчина галантно распахнул дверь шире и, стоило Грэму войти, забрал его пальто. Уилл неспешно прошел в гостиную, разглядывая знакомые картины на стенах, тяжелую мебель. Лектер пригласил его в столовую, удалился, чтобы накрыть ужин еще на одного человека. Тарелки и приборы появлялись словно из ниоткуда, вырастали между странным оформлением стола — букет засушенных роз, перевязанный черной кружевной тесьмой шириной в три пальца. Выглядело мрачно и удручающе, как тени из его пугающих снов. Тарелки были простыми, белые с золотой каймой абстракции в лучших традициях Кандинского. Уилл заметно поднаторел в вопросах искусства с тех пор, как сблизился с Ганнибалом. Тишина давила на виски, царапала изнутри кости, Грэм тоскливо посмотрел на предложенный ужин.
— Это телячья печень с жареной полентой и инжирной заправкой, — молодая медсестра в стоматологической клинике была непозволительно груба с ним четыре месяца назад, так что хорошо подходила на роль телятины. — Главный секрет в том, чтобы перед подачей печень постояла минут пять и окончательно подошла. И инжир должен быть свежим.
Уилл кивнул. Так начинался каждый ужин, и мужчина был благодарен Лектеру за то, что тот и в этот раз не отступил от традиции. Печень была удивительно нежной, почти растекалась на языке, а теплый инжир обволакивал рот. Грэм уже забыл, насколько прекрасен был вкус всего, что готовил Ганнибал. Несколько минут застоявшаяся тишина нарушалась только скрипом столовых приборов по фарфору тарелок, тихим звоном, с которым горлышко винной бутылки коснулось края тонкого стекла бокалов. Уилл хотел отказаться, но от одного бокала ничего не случится, а если разговор не сложится, то он вполне сможет добраться домой самостоятельно. Ганнибал ждал. Не давил, не задавал наводящих вопросов и не интересовался обыденными мелочами. Проявлял свой чертов психологический этикет даже за собственным столом. Тарелки оставались заполнены наполовину, от этой атмосферы кусок перестал лезть в горло. Грэм внимательно следил за движущимися под кожей мышцами на предплечьях мужчины, рукава его рубашки были закатаны до локтя. Уилл подцепил еще кусочек печени, уставился на него, словно на нанизанную на зубцы вилки мышь, и после перевел взгляд на слишком сосредоточенного Ганнибала.
— Нам нужно поговорить, — Лектер кивнул, и вино в его бокале огладило стекло. — Но разве ты бы не связался со мной, если бы я не объявился на твоем пороге?
Мужчина ухмыльнулся, уголки губ дернулись вверх. Слишком хищно.
— Я собирался наведаться к тебе на выходных, если бы ты не приехал, — Ганнибал, видимо, решил сразу расставить все по местам. — Нам обоим нужно было время, чтобы обдумать произошедшее, трех недель, наверное, достаточно. Тем более сегодня уже девятое, и мне хотелось бы прояснить всю ситуацию до твоего дня рождения.
Уилл покачал головой, принимая такой ответ. Ему действительно нужно было успокоиться, но сейчас он чувствовал себя обиженной пятнадцатилеткой, которой не хотел быть ни в чьих глазах. Он глубоко вдохнул, позволил вину остудить его пыл. Ганнибал все еще следил за ним, словно за желанной жертвой.
— Надеюсь, то происшествие не испортило твою репутацию, — Грэм вздрогнул от того, насколько издалека начинал и как беспокоился о чужих чувствах. — Это было жутко невежливо с моей стороны, так накидываться на мистера Валастро.
— Да, это было грубо, Уилл. Но Маурицио получил по заслугам. Если не можешь держать свой язык за зубами, то приходится платить за слова. Может, ты хочешь еще что-то сказать? — Лектер отбросил профессиональный тон, оперся локтями о стол и подался вперед. Сидящий рядом с ним мужчина дернулся.
— О том, что я сказал тебе тогда. Да, нам стоит это обсудить, — Уилл застучал пальцами по колену, не в силах справиться с нервами. По пути сюда заготовленные фразы казались правильными и осмысленными, но сейчас все мысли превратились в кашу, и слова путались в его голове.
Ганнибал наполнил его опустевший бокал. Грэм даже не заметил, как уничтожил вино, не почувствовав его, несомненно, тонкий вкус и богатый букет. Он уже не знал, куда приведет этот разговор, но почувствовал острую необходимость выпить. Хотя, возможно, ему стоило сдержаться, чтобы доехать до дома целым и невредимым.
— Послушай, Уильям, — полное имя кололо слух, вызывая жуткие воспоминания о детстве и непростых годах в академии. — Ты сказал мне, что не являешься принцессой. Так вот, Уильям, если бы я хотел отношений с женщиной, то выбрал бы доктора Дю Морье или Алану Блум. Или кого-нибудь другого, а не тебя.
Грэм заерзал на стуле. Наконец-то, хоть кто-то из них дал конкретное определение тому, что между ними происходило. Отношения. Он почувствовал, как самоконтроль ослаб, позволил себе положить ладонь на стол, она была влажной и липкой от волнения. Тарелка была пуста, и теперь занять себя было нечем. Пришлось сверлить взглядом одну из свечей в тяжелом бронзовом подсвечнике.
— Ты считаешь, что я не приглашаю тебя составить мне компанию на приемы, как у Маурицио, потому что ты смотришься там дешево и неуместно. Ты не позоришь меня, Уилл, ни в коем случае. Тебе некомфортно на подобных вечерах, и даже если я советовал тебе социализироваться, явно не подразумевал что-то такое. Тебе неуютно среди балтиморских, как ты их назвал, толстосумов, так что я не хочу вынуждать тебя мучиться в этих условиях. Но ты не должен думать, что портишь мою репутацию своим присутствием. Для меня большая честь появляться в обществе моих знакомых в твоей компании, Уилл, — мужчина неспешно разделался с остатками печени и инжиром, отодвинул тарелку от края стола.
— Я не понимаю, Ганнибал, — Грэм вцепился в столешницу, будто она была его единственным спасением. Его сердце так колотилось, что он мог почувствовать его под кадыком. — Мне это напоминает выпускной класс в школе. Мисси Несс сказала, что я отличный парень, и всю эту чушь про честь и прочее, а за два дня до выпускного позвонила и заявила, что пойдет на бал с Лесли Райдером. У него даже имя такое женское, но зато он был капитаном футбольной команды. Так что объясни мне, Ганнибал. Я не разбираюсь ни в искусстве, ни в светских темах, не понимаю, чем занимается большая часть твоих знакомых. Что тебе может нравиться в том, чтобы таскать меня с собой? Чокнутый преподаватель в дурацкой клетчатой рубашке, с галлюцинациями и десятком маньяков в голове. Это же кошмарно, быть с таким, как я, — кошмарно.
Лектер скрипнул зубами, покрутил между пальцами тонкую ножку бокала. Будет жалко разбить сейчас богемское стекло, чтобы распороть острым краем этому мужчине глотку. При всем его интеллекте в некоторых вопросах он оставался непроходимым глупцом.
— Я был у доктора Дю Морье пару дней назад. Хотел поговорить с ней о тебе. Не считая того, что мы выяснили, что я галлюцинировал на том приеме у Маурицио, она сказала мне несколько занятных вещей. Беделия, — он позволил себе назвать женщину по имени, фамильярно и вызывающе, — сказала, что ты уничтожишь меня, разрушишь мою жизнь. Говорит, ты не способен на привязанность к людям, так что все, что между нами, — фикция и обман. Я не знаю, что мне с этим делать, Ганнибал. Когда ты говоришь, что ценишь мою компанию на этих приемах и в собственном доме, я чувствую себя будто на расстреле. Словно в любую минуту ты всадишь мне пулю между глаз. Я умею объективно смотреть на вещи и оценивать себя. Вряд ли я тот, кто подходит тебе.
— Позволь мне кое-что прояснить, Уильям, — Грэм снова дернулся, будто от удара. Это имя лишало его возможности дышать, произнесенное низким, вкрадчивым голосом Ганнибала. — Доктор Дю Морье считает, что, имея несколько неточных фрагментов, может представить себе всю картину целиком. Но она слишком самоуверенна, так что ее мнение касательно наших с тобой отношений не имеет никакого веса. Да, возможно я и разрушу часть твоей жизни, но только ту, которую ты позволишь разрушить, как и сам что-то изменишь во мне. Уилл, ты — настоящее сокровище в этом доме, в своих рубашках и в окружении кошмаров ты — произведение искусства, которое я сумел разглядеть раньше, чем все остальные. И я не позволю ни Беделии, ни Маурицио, ни Джеку, ни кому-либо еще лишить меня наслаждения любоваться тобой в своей жизни. А та твоя подружка очень сглупила. Как можно было променять твои восхитительные глаза на недалекого футболиста, не понимаю.
Грэм выдохнул с облегчением. С его плеч будто упала целая скала, легкие снова наполнились кислородом. Он больше не чувствовал обжигающего дыхания оленя на своей шее, не видел мрачных теней на стенах. Он протянул руку и обхватил ладонь Ганнибала своими пальцами, крепко стискивая ее. Нужно было что-то сказать, но слов просто не нашлось. Лектер расслабился вслед за ним, погладил большим пальцем грубую из-за работы кожу и убрал руку, неслышно отодвигая стул. Десерт не вставал в горле комом, абрикосовый клафути****** был плотным и умеренно сладким, Уилл и не ожидал, что мужчина сможет приготовить сладость неудачно. Они обсудили последние новости, Грэм поделился переживаниями из-за дела, умолчал о кошмарах. Для рассказа о снах у него есть время на сеансах. Взгляд Ганнибала потемнел, когда они допили вино. Мужчина неспешно собирал тарелки, а стоило Уиллу попытаться помочь убрать со стола, одернул его одной фразой.
— Поднимайся наверх.
Уилл вздрогнул в очередной раз за вечер. Он знал эту интонацию, попытался унять тремор в пальцах, но ничего не вышло. Оставив Ганнибала в столовой одного, он нервно поспешил к лестнице, каждый шаг по которой вызывал пугающую сладостную боль внизу живота.
Заходить в душ третий раз за день уже претит. Но необходимость этого отрицать невозможно. Разговор вышел нервным и напряженным, а его ожидание ощутимо пошатнуло и без того слабую психику. Спина неприятно липкая от пота, и горячая вода болезненно ударяет по коже, смывая остатки тревоги. От влажности в просторной запертой комнате волосы скручиваются в тугие кольца, приводя голову в абсолютнейший беспорядок, Уилл пытается распутать хоть несколько кудрей мокрыми пальцами, но бросает это занятие, все равно бесполезное. Он смотрит на свое отражение в зеркале, чужое и незнакомое, возможно даже отталкивающее больше, чем обычно. Мужчина тщательно стирает с тела воду, растирает кожу до красноты у основания шеи и на груди, критично осматривает всего себя. Потому что не понимает. Не знает, что Ганнибал нашел в нем, настолько изувеченном. Он смотрел на себя, видел все свои переломанные кости, все двести шесть, прорвавшие кожу и зияющие сквозь открытые раны своими изломами. Закутанный в черный саван кошмаров и боли, он, дышащий, вскрытый по живой, трепещущей плоти, вызывал отвращение у самого себя, но не у Ганнибала. Тот, видимо, находил его уродство искусством, творением больного художника-шизофреника, рисующего свои видения. Уилл отлипает от зеркала, очки остались в комнате вместе с одеждой, он оборачивает бедра полотенцем, доходящим ему почти до колен, вытирает капли воды с массивной гранитной раковины и возвращается в спальню, где ему, по мнению большей части знакомых Лектера, самое место. Симпатичный сообразительный мальчишка, ублажающий своего благодетеля. В том, чтобы выглядеть младше своих неполных сорока, было больше минусов, чем плюсов. Ганнибал уже поднялся, собранный и методичный, он убирал в шкаф костюм, без стеснения обнажаясь перед другим мужчиной. Уилл завидовал этой уверенности. Он слеповато осмотрелся в полутемной комнате, от бликов света углы мебели расплывались, сглаживались, создавая ощущение безопасности. Наверное, это было единственное место, где Уилл чувствовал себя в безопасности. Лектер неслышно подошел к нему, мягкий ковер заглушал шаги, невесомо скользнул пальцами от ключиц до живота, неощутимо прочертил грудину и белую линию, на мгновение задержался у выступающих остей подвздошной кости и потянул за неплотно заправленный угол полотенца. Ткань послушно поддалась, скользнула по ногам, сброшенной кожей укрыла стопы. Грэм судорожно вздохнул. Ганнибал рассматривал его словно идеальный анатомический объект, изучал, взгляд его был таким, будто он решал, в каком месте сделать разрез, чтобы вскрыть, посмотреть на содержимое покрытого кожей и мышцами скелета. Кукла, молчаливый манекен, покорно принимающий любое воздействие. Уилл сделал шаг назад, а затем еще один, когда большая ладонь уперлась ему в грудь, подталкивая, направляя. Он собирался повалиться на постель, позволить делать с собой все, что мужчине вздумается, но Ганнибал настойчиво поймал его за запястье, заставляя поднять загнанный взгляд.
— Встань на колени, спиной ко мне, и выпрямись, — Грэм почувствовал, как ноги стали ватными, словно чужими. — Не трясись, я не собираюсь потрошить тебя.
И усмехнулся. Его улыбка, опасно-хищная, почти жестокая вызвала странный благоговейный трепет, внутри все свело. Матрац под коленями прогибался, не давал стоять устойчиво, Уилл покачнулся, но оказался удержанным сильными руками. Он шумно и часто дышал, чувствовал, как сердце колотилось в глотке, оглушая. Ганнибал прижался грудью к его спине, Грэм заерзал, волосы защекотали кожу в момент первого соприкосновения. Лектер огладил его грудную клетку, пальцы провели по ключицам, надавили на ямку между ними, Уилл почувствовал, как задыхается. Голова кружилась, горло будто сдавил тугой ремень. Дыхание Ганнибала, размеренное и спокойное, ерошило волосы. Его рука повторила самый первый путь, от шеи до живота, ногти оцарапали кожу на лобке.
— Нам бы стоило обсудить это на сеансе, но там не будет такого эффекта, — Лектер прижался теснее, лишая возможности двигаться. — Говоришь, что считаешь себя женщиной, видишь себя таковым. Где? Здесь?
Уилл закричал. Надрывно и коротко, все тело прошило болью, такой острой, что под веками заплясали белые пятна, когда Ганнибал с силой сжал пальцы на его мошонке. Под пальцами горячо пульсировала плоть, посылая волны боли к каждой клетке, заставляя кровь шуметь в ушах. Он попытался вырваться, но смог лишь еще раз крикнуть, беспомощный и слабый. Лектер мягко огладил пострадавшее место самыми кончиками пальцев, успокаивая боль, повел ладонью выше, давая обманчивое ощущение спокойствия. Приласкал вздымающуюся грудную клетку, оставил за ухом короткий поцелуй сухими губами.
— Или здесь?
Уилл не был готов. Казалось, что Ганнибал ломает голыми руками его ребра, Грэм слышал, как хрустели кости, чувствовал, как они крошатся, осыпаясь на внутренние органы. Боль разрывала его изнутри, он мог только безостановочно кричать, срываясь на сиплые стоны, когда мужчина расцарапывал его кожу и выкручивал соски, причиняя страдания, несравнимые ни с одним убийцей, пробирающимся в его голову. Уилл готов был разрыдаться, как девчонка, обиженная жестоким старшим братом, но, одержимый своим насильником, доверчиво подался навстречу ладоням, заглаживающим пострадавшее тело. Он трясся в чужих руках, не падал только потому, что его крепко держали, мучился от боли, пронизывающей все его естество. Ганнибал, словно извиняясь, наградил его долгим, влажным поцелуем в основание шеи, Грэм подался назад, прижимаясь так тесно, будто пытаясь срастись кожей. Он знал, Лектер его наказывал. Наказывал за устроенную драку, испорченную репутацию, сцену, разыгранную на пороге дома. Внезапное осознание ударило под дых — наказывал за Алану, за ее неосторожно произнесенное имя в ответе на вопрос. Ладони сжались на его голове, висках и челюстных суставах, Уилл напрягся, приготовившись к очередной вспышке боли. Но Ганнибал сдавил совсем несильно, только чтобы мужчина ощутил это давление.