— Возможно. Порой еде стоит быть опасной, ты так не думаешь?
— На самом деле — нет. И я не собираюсь есть ничего с рыболовных крючков.
— Хотя знаешь, нет, пусть лучше это будут не закуски, а десерты.
— Тебя за такое могут засудить.
— Никто не посмеет. Их ведь тогда больше не пригласят, — Ганнибал поднялся, чтобы убрать со стола. — Принесешь телескоп, пока я заканчиваю на кухне?
Уилл уже хотел начать спорить, ведь он мог помочь прибрать все, но Ганнибал, разумеется, это и без того прекрасно знал. Да и спрашивал он вовсе не об этом.
— Конечно.
Как только кухня была приведена в порядок, они вместе устроились на диване, и Уилл высвободил телескоп из оберточной бумаги и перевязывающих его веревок. Темно-коричневая кожа оказалась очень мягкой, несмотря на возраст — за ней очень хорошо ухаживали. Он расстегнул застежку на чехле и вынул сам телескоп.
Его можно было раздвинуть от шести дюймов до длины его руки. Стекло все еще было достаточно чистым. Направив его на окно, он смог хорошо увидеть дорогу и поля вдали.
— Сегодня видна луна, — сказал он. — Как всегда, в общем-то. Думаю, мы сможем увидеть что-нибудь между облаками.
— С крыльца?
— Нет. Пойдем лучше на крышу.
Они поднялись по лестнице с парой одеял, термосом кофе и всеми собаками, которые с тоской смотрели на них из окон чердака.
— Не скажу, что видно идеально, но разница все-таки есть, — сказал Уилл. Он сфокусировал телескоп нужным образом и передал Ганнибалу, который довольно долго смотрел в него, ничего не говоря.
— Разница значительная, — наконец сказал он. — Я не ожидал, что поверхность будет видно так детально.
— Ты раньше разве не видел луну в телескоп?
— Никогда.
— В обсерватории он действительно большой. Людей пускают посмотреть в него в те ночи, когда читаются лекции. Нам надо как-нибудь сходить.
Ганнибал изумленно посмотрел на него.
— Что? — спросил Уилл.
— Ты часто ходишь на такие лекции?
— Не знаю. Несколько раз в год, наверное. Что смешного? Я выхожу из дома не только по работе. Иногда.
— Уверен, что так оно и есть.
Уилл показал Лектеру неприличный жест, прекрасно зная, что тот его не увидит — он продолжал говорить, все еще глядя на луну:
— Когда я со своими родственниками только-только переехал во Францию, я плохо спал. Или не спал вовсе. Моя тетка часто звала меня с собой смотреть на звезды с крепостных стен. Порой мы оставались там до самого утра.
Уилл обдумал несколько возможных ответных фраз и тут же забраковал их. Ганнибал опустил телескоп, выжидающе глядя на Грэма.
— Крепостные стены?
— Тот замок был довольно небольшим, да и сквозняки там были постоянно, — улыбнувшись, пояснил Ганнибал.
— Хорошо.
На самом деле Уиллу хотелось задать целое море вопросов, но это могло подождать. Он ведь получит Ганнибала в свое полное распоряжение больше, чем на месяц. От этой мысли он улыбнулся Ганнибалу в ответ. Забрав у него телескоп, он вновь взглянул на луну.
Даже после того, как облака окончательно скрыли ее, они продолжали сидеть на крыше, завернувшись в одеяло и прижимаясь друг к другу. Ганнибал сменил позу так, что Уилл теперь сидел между его ног, закрыв глаза, привалившись к его груди и некрепко удерживая телескоп в руках.
— Так ты оставишь его себе? — спросил Ганнибал.
— Да. Прости за все, что наговорил до этого.
— Не нужно извиняться, — Ганнибал поцеловал его шею, отодвигая воротник рубашки Уилла, чтобы прикоснуться губами к оставленным им засосам. Они уже давным-давно прошли, но Лектер, казалось, помнил, где именно был каждый из них. — Я предпочитаю искренность чувств и эмоций самоконтролю. Даже если это те чувства, которые ты считаешь себя не вправе выражать.
— Предлагаешь мне вести себя словно избалованный ребенок? — всего лишь произнеся эти слова, Уилл почувствовал, как скрутило его желудок, горячо и почти до боли, причудливо сплетая воедино желание и отвращение.
— Именно так.
Острые зубы Ганнибала слегка прихватили его горло, и Уилл расслабился настолько, что телескоп выпал из его рук и покатился к краю крыши. Он рванулся за ним и поймал его буквально за секунду до падения. Он оглянулся через плечо и ухмыльнулся Ганнибалу, который одной рукой крепко схватил его за лодыжку.
— Я в порядке, — заверил Уилл.
— Иди уже сюда и положи это куда-нибудь!
— О, теперь ты и вправду говоришь, как мой отец.
Кольцо Ганнибала вспыхнуло в свете ламп внутри дома, как и лицо Уилла, пусть это и не было сильно заметно в темноте. Он залез обратно по некрутому склону крыши и вновь оказался в объятиях Ганнибала.
Обратно в чехол телескоп отчего-то не засовывался.
— Подержи, пожалуйста. Может быть, там что-то застряло.
Ганнибал взял телескоп, а Уилл сунул два пальца внутрь чехла и нащупал препятствие. Это оказался свернутый кусок бумаги, высохший и практически рассыпающийся по краям. Потребовалось какое-то время, чтобы наконец высвободить его.
— Что это? — спросил Ганнибал.
— Не знаю. Пошли внутрь.
Они забрались обратно через чердачное окно. Собаки были безумно счастливы их возвращению. Взяв с собой телескоп, чехол и бумагу из него, они спустились на первый этаж и зажгли свет. Лист бумаги все время сворачивался, а если его распрямляли полностью, начинал растрескиваться. Он пожелтел по краям, а чернила потеряли цвет, став коричневыми.
В верхней его части была нарисована гирлянда из костей, увенчанная улыбающимся черепом. Чуть ниже аккуратным почерком было написано несколько слов. В следующих же трех абзацах текста слова явно писали внахлест друг на друга, залезая на поля и оставляя всюду кляксы.
— Это латынь? — спросил Уилл.
— Да. Начало написано достаточно разборчиво. «Мы — голые кости, лежащие здесь в ожидании ваших». Остальное же… — Ганнибал наклонился ближе к листу и нахмурился. — Боюсь, я не могу понять больше ничего, что здесь написано.
— Какая-то путаница, — Уилл тоже наклонился ближе, но буквы были слишком смазанные и неразборчивые. Это напомнило ему конспекты его студентов.
— Может, мне взять его с собой? — предложил Ганнибал. — Думаю, что смогу справиться с переводом, если у меня будет больше времени и освещения.
— Нет, все нормально. В этом нет ничего важного. Ты ведь не думаешь, что эта бумага представляет какую-то ценность? Может, нам вернуть ее тому антиквару?
— Она твоя, как и телескоп. Ему следовало заранее проверить чехол.
Чуть помолчав, Ганнибал добавил:
— Нет, не думаю, что она ценная. Это совершенно точно не работа кого-либо из величайших художников того периода.
— Почему ты так думаешь?
— Нарисовано было бы лучше.
Уилл негромко рассмеялся. — Ладно-ладно. Этот парень и так уже мертв, не смейся хотя бы над его рисунком.
Все же он был рад, что находка из чехла телескопа вряд ли имеет ценность. Ему нравились и сам рисунок, пусть он и был выполнен немного неуклюже, и записанная ниже фраза. Он провел одним пальцем по очертаниям черепа, а затем позволил бумаге свернуться.
Комментарий к Глава 4
Фраза, написанная на бумаге, найденной в чехле телескопа, на самом деле взята со стен Часовни Костей в Португалии: https://ru.wikipedia.org/wiki/Capela_dos_Ossos
========== Глава 5 ==========
На следующий день Уилл взял чехол от телескопа с собой на работу. Пришлось повозиться, чтобы заставить листок с рисунком полностью распрямиться, пока он снимал с него копию на сканере. Закончив с этим, Уилл засунул оригинал обратно в чехол, а копию, сложив несколько раз — в карман рубашки. Он надеялся, что между посещением очередного вскрытия и лекциями у него будет немного времени, чтобы поискать надпись с листа в интернете.
Когда он добрался до патологоанатомической лаборатории, Прайс мурлыкал себе под нос «Двенадцать дней Рождества», раскладывая органы на столе для вскрытия. Уилл остановился в дверях, чтобы проглотить две таблетки аспирина — свою вторую дневную дозу. Его голова раскалывалась от жары и напряжения, и ему казалось, что ближайшие двадцать минут сделают все только хуже.
— Перестань, — сказал Зеллер. — У тебя нет никакого оправдания для этого, если только ты не нашел в его желудке пять золотых колец.
— У меня праздничное настроение, — отозвался Прайс.
— Еще только ноябрь!
— День Благодарения — тоже праздник.
— Который ты проводишь перед телевизором с едой и бутылкой джина.
— Так говоришь, будто это плохо. Я приглашал тебя в прошлом году.
Зеллер вздохнул. — Да. Надо было согласиться.
— У него там что, двенадцать почек? — с порога спросила Беверли, только-только ворвавшись в лабораторию.
— Вообще-то только одна, — ответил Прайс. — В его медкарте есть что-то об этом? Вторую удалили? В документах такой беспорядок.
— Нет, не удаляли. Ему вырезали только гланды, остальное должно было быть на месте.
— Тогда ее либо убийца забрал — а это отходит от стиля первого убийства — либо что тогда? Собака? Насколько туго был завязан мешок? — спросил Зеллер.
— Вполне могла быть собака. Вообще не был завязан, даже не завернут до конца.
— Ее забрал убийца, — возразил Уилл.
— Да брось, ты не можешь быть так уверен в этом, — сказал Зеллер.
— Да брось, голодная собака, которая съедает только одну почку и ничего больше?
— Он прав, — поддержала Уилла Беверли.
Зеллер стянул перчатки и скрестил руки на груди. — Так что, снова Потрошитель? Мне казалось, ты утверждал, что это не он.
— Первое убийство совершил не он.
— О, так у нас есть еще один убийца, которому нравится хоронить трупы своих жертв под половицами и осыпать их цветами?
Уилл проигнорировал его и начал рассматривать выставленные на столе фрагменты тела. Отрезанные конечности лежали рядом с полностью выпотрошенным туловищем. Прайс разложил внутренние органы справа от тела.
— Кто это был? — спросил Грэм.
— Роберт Тайлер, тридцать один год, бухгалтер, — ответила Беверли, протягивая ему папку с делом.
Уилл начал копаться в карманах, ища очки. Второй рукой он потянулся за папкой. В итоге он уронил папку, свои очки и отсканированную копию рисунка на пол. Он успел поднять папку и очки, но распечатку с рисунком схватила Беверли.
— Что это? — спросила она. — Это для дела?
Уилл отрицательно потряс головой, уже открыв папку и глядя в нее. Что-то было не так.
— Как насчет первого парня? Что мы знаем о нем? — попытался он сменить тему.
— Откуда это? — в ответ ткнула его пальцем Беверли.
— Не знаю. Нашел.
— Что, вот прямо на улице?
— В чехле от телескопа.
— Если это — карта сокровищ, то я хочу ее себе, — заявил Прайс.
— Тут надписи на латыни, — сказал Уилл.
Этот самый Роберт Тайлер, тридцатиоднолетний бухгалтер, похоже, был тем еще ублюдком. У него было две бывших жены и трое детей, на содержание которых он почти не выплачивал алиментов. Десять лет назад его подозревали в проведении махинаций с ценными бумагами на основе конфиденциальной информации и неподобающем использовании клиентских счетов, но официального обвинения предъявлено ему не было.
Уилл оторвался от папки, чтобы попросить материалы по первой жертве. Прайс, Зеллер, Беверли — все они склонились над ксерокопией рисунка. Прайс закрепил его на столе и теперь всматривался в него через большое увеличительное стекло с подсветкой, которое он обычно использовал для изучения отпечатков пальцев. Уилл нахмурился, глядя на них.
— Я почти на сто процентов уверен, что это никакая не карта сокровищ, — заверил он их.
— Это только если ты, в отличие от меня, не считаешь кости сокровищем, — возразил Прайс. — Здесь, мне кажется, говорится о склепе в Париже. Может быть, там что-то есть под церковью. А может, и нет, — он прищурился, глядя на бумагу. — Зависит от того, что это за слово. Как думаешь, что это за слово? — они с Зеллером толкались, пытаясь одновременно посмотреть в лупу.
— Там написано, что вам всем пора возвращаться к работе? — сказал Джек, стоя в дверях лаборатории.
— Да как ты только догадался? — ухмыльнулась ему Беверли.
Она вернула ксерокопию Уиллу. Он вновь сложил ее и спрятал во внутренний карман пиджака, надеясь, что там она на этот раз и останется. Джек принес сведения о первой жертве. Его звали Сэмюэль Китс. Двадцать шесть лет, художник-оформитель, а также официант на полставки в ресторанчике неподалеку от его дома.
— Он встретил первую жертву в ресторане, — сказал Уилл. — Он ел там. Возможно, до сих пор туда ходит. Второй был убит где-то в другом месте, его перевезли на место преступления и сделали там эту инсталляцию.
— Выходит, над вторым он постарался больше, — отметил Зеллер.
— Может быть.
Джек посмотрел на обоих. — Я бы хотел услышать что-то более конкретное. Один убийца? Или их все-таки двое?
— Убийца в красном, убийца в синем, — шепнул Прайс себе под нос.
— У этого — маленький автомобиль, а у второго — маленький…
— Да что с вами такое сегодня? — возмутился Джек. — Идите. Пошли отсюда. Съешьте что-нибудь, прогуляйтесь. Возвращайтесь через полчаса и будьте готовы наконец-то нормально приступить к работе.
Все ушли. Уилл оставил папки с делами Беверли, но подробности убийств преследовали его весь остаток дня.
*
Ганнибал дал курьеру чаевые и отнес вещи из химчистки в спальню. Он убрал пластиковую упаковку и разложил все на кровати. Большая часть одежды была для Уилла, хоть и не вся.
Посреди костюмов и тщательно отглаженных рубашек лежало его собственное пальто, то самое, которое он бросил прямо в раскисшую жижу мокрого снега, к ногам Уилла. Но Уилл его почти сразу поднял, так что грязь не успела впитаться глубоко. Ганнибал мог просто позволить ей высохнуть, а затем счистить щеткой для одежды — результат был бы тем же, что и от химчистки.
Но он тогда не хотел даже видеть злосчастную вещь у себя дома. И до сих пор не хотел. Пальто было материальным напоминанием о его потере контроля, жемчужиной в длинной череде плохо сформулированных слов и неуместных поступков. Нет, дело было не в том, что в присутствии Уилла он не мог себя контролировать. Все было гораздо хуже. Уилл вызывал в нем желание отбросить, словно оковы, и здравый смысл, и дисциплину.
Он бросил к ногам Уилла гораздо больше, чем пальто, и Уилл это понял. Рано или поздно он поймет все.
Взяв пальто, он свернул его, отнес в гараж и там выбросил в контейнер для мусора. Аккуратно закрыв крышку, он поднялся обратно. Он заставил себя забыть этот инцидент и вернулся к своей комнате и текущему моменту.
Он купил тот лиловый костюм, который Уилл все время отбраковывал, утверждая, что ему некуда будет такой надеть, если вдруг они только не соберутся на чтение стихов или вечеринку в саду. Ганнибал думал, что, может быть, Уиллу будет легче приспособиться к ношению подобных вещей в стране, где его никто не знает. Он был вполне склонен, даже почти что рад пробовать что-то новое, пока это не затрагивало его профессиональную деятельность. Ганнибалу это было даже на руку. Раз Уилл так остро разделяет работу и личную жизнь, и первое для него — просто мучение, то Ганнибалу всего-то и нужно, что сделать второе настолько приятным, насколько это в его силах. Уиллу будет все сложнее и сложнее возвращаться. Он захочет остаться. И Ганнибал хотел, чтобы он остался.
Он опустил взгляд и обнаружил, что его руки крепко сжали бледно-лавандовую рубашку, заставляя морщиниться только что отглаженную ткань. Ганнибал разложил ее на кровати, чтобы она вновь разгладилась.
Он купил Уиллу сумку из темно-коричневой кожи и такой же чемодан для одежды, и то, и другое — с выполненными из золота инициалами Уилла на внутренней стороне ручек. Ганнибал методично складывал рубашки, носки и нижнее белье. Ему было интересно, что из личных вещей Уилл возьмет с собой. Возьмет ли он свой телескоп.
Визитка Марка Карсона лежала на комоде Лектера. Он еще не добавил ее в свою картотеку. Ганнибал считал, что это было бы неуместно. Это поставило бы его на тот же уровень, что и остальных животных оттуда, тогда как в сознании Ганнибала он стоял особняком, словно огражденный пламенем.