– Глазки протри, деточка, хватит на меня смотреть как старая дева на сакральный огурец, – ядовито посоветовал Вала, окутывая себя крыльями. – Я так понимаю, ты домой пешком пойдёшь. Виэрт, проводи домой ребёнка, не доведёшь – три шкуры с тебя спущу, и не посмотрю, что всего одной владеешь.
Мелькор растаял в послезакатных сумерках, и майа яростно плеснул себе в лицо холодной воды. Его затрясло, лицо вспыхнуло, уши горели, а в том месте, которое раньше о себе особенно не напоминало, возникло неприятное напряжение, слишком болезненное для того, чтобы в нём было можно заподозрить удовольствие. Остервенело приглаживая волосы, Хэннер полез в воду, и волк радостно прыгнул за ним, виляя хвостом и поставив уши торчком.
– Да уйди ты, глупое животное, – бурчал майа, поливая из горстей на голову, которая грозила вот-вот взорваться от чего-то неясного, ломающего привычный образ мыслей, но делающего множество неясностей взаимообусловленными частями некоего целого. Чёрный зверь резвился рядом, ударяя по воде передними лапами. Майа, чуть оклемавшись, брызнул ему в морду, и они играли, наверное, с час. Неприятное напряжение незаметно пропало, дикой силы желание броситься к Мелькору и попросить его сделать что-нибудь с отчаянной его нехваткой притихло до времени, и мокрые Мелькоровы домочадцы направились в замок, оставляя две цепочки влажных следов.
Мелькор методично бил кулаком по воде. Ванна давно остыла, но в маниакальной сосредоточенности он этого не замечал.
И этого пацана, ты хочешь сказать, можно уложить в постель? Да он голого мужика ни разу в жизни не видел! Он просто напугается. Если ещё до дрожи не напугался. Какие у него были глаза… никакого сексуального возбуждения, если оно вообще может быть у организма, который себя чувствует едва ли на шестнадцать человеческих лет! Какая ещё память, его не трахать надо, ему надо ушки затыкать, когда на улице ругаются!
О чём ты думал, Мелькор? Соблазнить его? Да он и думать в ту сторону не умеет! Будешь ждать, пока вспомнит. Не насиловать же…
Застонав, Вала во весь рост уполз под воду.
Хэннер несколько раз подходил к дверям ванной Мелькора, но никаких признаков того, что Вала собрался прекратить водные процедуры, не обнаружилось, так что майа с тяжким ощущением неправильности происходящего отправился спать. Спалось ему плохо, снова снились жаркие душные сны, что-то смутное давило на него, вжимало в кровать, но он только подставлял этому лицо, пытался обхватить руками и вдавить в себя ещё сильнее, ему хотелось впустить куда-то в себя это тяжёлое горячее образование, а когда он очнулся от сна, между ног снова жгло как огнём, и майа дохромал до душа, чтобы ненадолго прекратить мучение с помощью холодной воды.
– Спал плохо? – угрюмо спросил Мелькор утром. Хэннер налил себе соку, плюхнулся на стул и поморщился.
– Угу.
– Кошмары?
– Вроде.
– Что снится?
– Не знаю. – Хэннер думал о том, что нечто огромное и тяжёлое, давящее на него во сне, очень похоже по ощущению на Мелькора. И что Манвэ, сам того не зная, желая оскорбить, всё-таки ответил ему на тот вопрос, который он хотел задать от безысходности Йонвэ. Теперь было понятно, как это бывает, Хэннер имел в виду, что куда вставляется, и осталось только пожалеть о том, что он это сейчас вспомнил, глядя поверх бокала на одетого и вполне официального Мелькора, ничуть не менее привлекательного после того, что пришлось увидеть вчера. Хэннер экспериментировал, представляя всех Валар без одежды, становилось либо противно до тошноты, либо до неё же страшно, и только о Мелькоре было думать больно, но хотелось ещё.
– Мне что-то спать хочется, может, сейчас получится, – просипел майа и поднялся, заметив острый взгляд Мелькора, полоснувший его там же, куда вчера не мог не уставиться он сам.
– Ну попробуй.
Хэннер отчего-то разрумянился и спешно покинул кухню, а Вала погрузился в печальные думы.
Холодный душ за два дня стал местом, где Хэннер практически жил. Едва открыв любопытную реакцию в виде изрядного напряжения в известном месте, организм бесстыдно начал пользоваться новым экспериментальным полем, очевидно, желая выяснить пределы терпения своего хозяина. Любая мысль о Мелькоре знаменовалась незавидным симптомом, дальше – больше, и майа уже опасался выходить, подозревая, что Мелькор заметит. И сомневаясь, что ещё не заметил. Как справиться с неизведанным явлением, майа даже приблизительно не представлял. Сказать Мелькору было стыдно, тем более что незаконная физическая деятельность явно имела глубинную связь с ощущаемой нехваткой общества Валы.
На третий день, греясь под тёплым душем после очередной экзекуции, Хэннер совершенно случайно вспомнил Мелькора, «чувственно» тянущего сок из бокала, и его тряхнуло в полный рост, а затаившееся всё там же напряжение внезапно выплеснулось в виде нескольких светлых капелек. Майа пришёл в ужас и испытал к себе глубочайшее отвращение. Выбежав из душа, он торопливо вытерся, оделся и ушёл гулять, чтобы развеяться и не думать, ни в коем случае не думать о Мелькоре, ибо, быть может, Мелькор наслал на него заклятие, запрещающее думать о нём в столь непочтительном тоне.
Ещё два дня Хэннер героически о Мелькоре не думал и практически подавил в себе постыдное желание ещё разок поторчать под тёплой водой, предаваясь навязчивым мыслям на полную катушку.
Очередным вечером Мелькор, подозревавший, что отшельничество Хэннера и явное избегание с ним контактов вызвано полученным у фонтана шоком, решил напиться. Майа, измотанный репрессиями относительно себя самого, тем же вечером пришёл выпить сока, потому что в горло не лезло ничего из еды, а вот пить очень хотелось, и даже глотание доставляло особенное удовольствие.
Долго искавшее выхода взаимное напряжение двух существ имело на этот вечер особые планы.
– Вкусно? – поинтересовался Хэннер. Впавший в продолжительную депрессию и отчаявшийся наладить контакт со своевольным учеником Мелькор рассеянно кивнул, отрешённо созерцая, как вино льётся в бокал.
– А мне нальёшь?
– Тебе в школу завтра.
– Блядь, ну какая разница, я, что, допьяна, что ли, напьюсь? – раздражённо спросил майа и бухнул перед Мелькором свой бокал из-под сока, в размерах вдвое превышающий бокал Валы. – Или всё ещё психику мою детскую бережёшь?
– Поосторожнее со словами, – рыкнул Мелькор и мстительно наполнил его бокал до краёв, ополовинив бутылку. – Пей и вали спать, тебе вставать завтра рано.
– Как скажешь. – Измождённость и непонятные рефлексы превосходно научили Хэннера травить голосом всё живое, но Валу занимали другие мысли, и он свалил странные реакции майа на обиду и стресс.
Вино Хэннеру не очень понравилось, но он из упрямства выпил всё. Залпом.
– Понравилось? Теперь иди спать.
Телу Хэннера не требовалось много, чтобы захмелеть. Усиленный контроль мозга над телом отключился мгновенно, и майа, размаянными глазищами поглядев на Мелькора, тяжело сглотнул, чувствуя, что непослушный орган снова выпрямился и торчит как праздничный флажок, так что и непонятно, удастся ли его укротить с помощью воды.
– Иди спать, – повторил Мелькор. В затылке у Хэннера запульсировало, позвоночник будто бы раскалился, стало жарко и душно и захотелось, чтобы горячее нечто из снов навалилось на него и вдавило в какую-нибудь поверхность. Может, станет легче?..
– Хэннер, с тобой всё в порядке?
– Д-да… – Майа попытался подняться так, чтобы его состояние не было Мелькору очень заметно, почти преуспел, медленно обошёл стол и, затормозив около Валы, через плечо простонал, изображая нормальный голос: – Спокойной ночи, М-Мел…
К несчастью, слетевшее с языка «Мел» сделало своё дело, и майа потерял остатки здравого смысла.
Мелькор был – вот. Рядом с ним. Ближе не бывает. Его пальцы сжимали ополовиненный бокал, и след вина отметил пурпуром бледные обычно губы, а в Арде ничего не было вкуснее вина…
Плюхнувшись задом Мелькору на колени, Хэннер понял, что, кажется, не его одного мучает непослушание некоторых частей тела. И, ободрившись этим, неаккуратно, всей доступной площадью языка слизнул вино с губ наставника, блаженно ощущая тепло, сладость и чудесную завершённость собственного фэа.
Такого Мелькор не ожидал. Он много раз воображал, как будет говорить с Хэннером на эту тему, как будет постепенно приучать его к физическим ласкам, как научит целоваться, сначала без языка, и прикидывал, каково ему будет справиться при этом с собственным всепоглощающим желанием.
Всё оказалось слишком просто. Хэннер присосался к его губам как осьминог, стиснул тонкими руками его шею и тёрся попкой о его возбуждённый член через два слоя джинсовой ткани, ничего не понимая и не умея, но разрывая в клочья хвалёный мелькорский самоконтроль. В использовании которого Чёрный Вала имел, кстати говоря, убийственно малый опыт.
– Мел, – простонал Хэннер хрипло, склонившись к самому уху своего Валы и почти касаясь его влажными припухшими губами, – у меня всё время эта штука торчит, пять дней уже, я не знаю, что с ней делать, пожалуйста, помоги мне, я даже спать не могу…
Мелькор улыбнулся, длинно и жадно, глаза у него блестели, Хэннер даже испугался интенсивности этого блеска и подумал, что его наставник разозлился или что он спросил что-то не то.
– Чего же ты сразу не пришёл, боялся? – глухо спросил Вала и ловко расстегнул его джинсы. Хэннер страшно покраснел, когда непослушный орган столь явно обнаружил себя, и испугался, что сейчас Мелькор сделает больно, ему стало стыдно.
– Я… я не знал, что мне с этим делать… это же плохо, это же болезнь какая-то, да?.. – лепетал майа, у него даже кончики пальцев, кажется, слегка покраснели от смущения. Мелькор смёл со стола бутылку и два бокала вместе с салфетками, на край освобождённого пространства легко усадил Хэннера, уверенно раздвигая его колени и ещё ниже стягивая поясок джинсов.
– Это не болезнь. Это – память.
Доставивший столько проблем своему хозяину объект медленно проскользнул в горячий влажный рот и уткнулся в мягкую преграду горла, язык Валы скользнул по нему несколько раз, и, всадив пальцы в серебристую шевелюру Мелькора, в прохладные шёлковые волосы, Хэннер на весь замок заорал от жуткого облегчения, ещё более болезненного, чем обуревавшее его прежде напряжение.
– Мел… Мел… Мел… – шептал он, цепляясь за плечи Мелькора, чтобы не упасть назад и не потерять сознание от блаженства и муки, и когда Вала поднял голову, облизываясь как голодный хищник, Хэннеру захотелось обратиться в жидкость под его взглядом и целиком впитаться в его прекрасное тело, чтобы никогда больше не существовать отдельно.
– Я тебя хочу, – раздельно произнёс Мелькор, оформив в три простых слова то, что давно хотелось сказать Хэннеру пространным монологом. – И ты тоже меня хочешь.
– Что я должен сделать? – У Хэннера сел голос, от беспощадности заявления Валы ему стало страшно и в то же время спокойно, у него уже не было пути назад, и он ещё не знал, насколько это плохо, но и возвращаться к прежней жизни не хотел.
– Просто слушайся меня. Я постараюсь сделать не очень больно.
И через жалкие две или три минуты растерянный, трясущийся от возбуждения и сладкого ужаса Хэннер стоял на столе, опираясь на ладони и коленки, его член торчал бодрее прежнего, а горячий и длинный язык Мелькора вызывал нетерпеливое томление в заднем проходе, который, согласно пророчествам Манвэ, должен оказаться безжалостно разодранным. Хэннеру хотелось больше, чем язык, хотелось ещё больше Мелькора в себе, хотелось заполниться им и быть с ним вместе, настолько близко, насколько это возможно в физических оболочках, но когда ладони Мелькора легли на столешницу рядом с его руками, когда его лопатки ощутили прикосновение широкой груди, а до низа живота дотронулось что-то тёплое и твёрдое, Хэннер заглянул туда и жалобно и протестующе застонал, потому что это было куда больше, чем то, что ему удалось подсмотреть у фонтана.
Мелькор принялся покусывать его ухо и целовать сбоку в шею и плечо, то и дело выплёвывая лезущие в рот чёрные волнистые волосы, Хэннер боялся и блаженствовал, сам робко касаясь просящим ласки членом члена Мелькора, горячие энергетические ручейки пробегали внутри его тела, и когда желание ещё полнее ощутить своего Валу заслонило все прочие чувства, когда майа стало казаться, что он истекает этим желанием и что скоро его тело разлетится фонтаном сияющих брызг, Мелькор подался назад и снова вперёд – и оказался в нём.
Боль Хэннер почувствовал не сразу, и неловко дёрнулся прочь от вторжения, сжавшись, выгибая спину, отчаянно пытаясь сорваться с твёрдого и горячего предмета, на который он вдруг оказался насаженным, из глаз брызнули слёзы, горло сжало так, что он смог только замычать, яростно прикусив нижнюю губу. Мелькор за плечи потянул его обратно, и от непривычного раздражающего давления, грозящего порвать его внутренности, майа всё-таки вскрикнул, жалобно, по-детски, закинув голову.
– Расслабься и прогнись, так будет лучше, – прошептал ему Мелькор в ухо и снова взялся терзать поцелуями, прикусывать мочку, и Хэннер дёргался и стонал от боли, но тело приспосабливалось быстро, тело давно этого хотело, тело толкало и гнало кровь туда, где требовалась наибольшая чувствительность, где нужен был жар и эластичность, и когда майа с измученным стоном кончил в первый раз с начала этой пытки, боли и наслаждения было поровну.
– Передохнёшь? – напряжённо спросил Мелькор, который и наполовину не приблизился к тому же результату, но Хэннер, с расширенными глазами пытающийся ухватить ртом побольше безвкусного тёплого воздуха, яростно помотал головой, отрицая любую возможность отдыха. И когда Вала толкнулся в него снова, проникая глубже, всё-таки ещё сдерживаясь, Хэннер закричал от наслаждения и подался ему навстречу, уже не обращая внимания на боль и дискомфорт, на затёкшие от страшного напряжения мышцы, ему хотелось ещё, Мелькор был почти с ним и почти его, всё шло как надо, как раз как он хотел… как хотели они оба. И он измотался совсем, осип и искусал в кровь губы к тому времени, как Мелькор хоть немного насытился, и, улыбаясь мысли о том, что завтра и его задница, должно быть, захлопает на ветру на зависть любой другой, счастливым уснул на столе в объятиях своего Валы, трогательно дыша ему в грудь.
Хэннер не проснулся, когда обнажённый Враг Мира – в таком виде Мелькор действительно являл собой угрозу совращения значительной части мирового населения с пути истинного, – гибко поднялся на локте и небрежно поцеловал его в лоб, согнав дыханием встрёпанную чёрную прядь.
Не он.
Мелькор смотрел в лицо маленького Гортхаура, стиснув зубы.
Это не он. Теперь я точно знаю.
Отец, почему он? Почему из всех майар погиб только мой? Что за подкидыш занял его место рядом со мной? И почему я должен считать его Гортхауром?
Он не надеялся получить ответ. Прикосновение Эру пришло внезапно и было мягким и ласковым. На мгновение Мелькору стало так хорошо, как только могло быть, как было давно, в секунды и вечности его первого вольного полёта, оборвавшегося с сотворением Арды.
Ответ был: ничто не повторяется дважды.
Тонкая ручка спящего майа слепо нащупала локоть Валы и замерла – тёплая ладошка на ледяной коже. Мелькор осторожно убрал её.
Почему только сейчас? Я мог понять раньше, когда он ещё не любил меня. Я мог его отдать. Мог от него избавиться и забыть о нём. Но не предавать память Гортхаура, которому поклялся в верности сам, по доброй воле. Зачем ты заставил меня поверить, что это он? Я ведь вижу… я чувствую, он никогда не был таким. Этот малыш не станет Гортхауром, даже если я назову его так и поверю в него. Он другой. Ты создал его позже. Ты обманул меня снова.
Первый из Валар закрыл глаза и закусил кулак, когда голос отца звучал в его голове.
«Ты потерял его вместе со своей частью Арды. Он всё сделал ради тебя. И просил не оставлять одного. Я выполнил его волю».