Той же ночью — ночью своего возвращения — он впервые открыл библию Фрэнсиса. И именно с этого началось ежевечернее ее перечитывание. Пока Северино плыл на контрабандистском корабле, он словно боялся прикасаться к книге, однако, везде нося ее с собой. Какое-то непримиримое внутреннее противоречие удерживало его от того, чтобы видеть почерк любимого человека.
Как выяснилось, он был совершенно прав, выбрав момент абсолютного одиночества для перечитывания слов Фрэнка — слезы сдержать все же не удалось. Он плохо спал той ночью, однако с самого утра чувствовал себя бодро, и, что главное, решительно.
— Что теперь, Северино? — шепотом спросила мать, застав его в дверях. — Если ты снова уйдешь в плавание, я не выдержу…
Тот покачал головой.
— Нет, в море я больше не выйду.
— Тогда куда же ты собрался? — на глазах Алисии появились слезы.
— Найду себе работу. Не волнуйся за меня, пожалуйста. Я не собираюсь покидать город.
Северино быстро клюнул ее в щеку и вышел. Он не сказал матери, но он еще ночью сделал свой выбор. Он будет жить дальше, раз уж все случилось так, как случилось. И он будет делать то, что у него получается лучше всего — охранять. В конце концов, он занимался этим почти десять лет — на разных торговых кораблях. Последние же три года он бережно хранил тайну… и да, ему удалось ее сохранить, безусловно. Все, кто мог знать о Фрэнке, на данный момент мертвы.
“Охранник, не сумевший сохранить самого главного…” — грустно думал он, подходя к зданию кордегардии.
Тем же днем его приняли в ряды севильских стражей. У начальства были некоторые сомнения относительно бумаг Северино — все-таки вся эта история с островом выглядела несколько фантастической, однако уже через пару недель тогдашний капитан стражи искренне радовался, что получил в распоряжение такого исполнительного и погруженного в работу человека. Коллеги и начальство отзывались о Северино очень хорошо, и продвижение по служебной лестнице не заставило себя ждать.
И уж конечно же, никто не догадывался (точнее, скажем честно — не интересовался), что его самоотдача на работе — это всего лишь способ убежать от себя, перестать винить себя, перестать видеть кровь на рясе давно мертвого любимого человека, тело которого жадно поглотил океан. Впрочем, какая разница?..
Это последняя глава из истории Делавара и его книги — так Северино думал тогда. Однако по прошествии пятнадцати лет выяснилось, что жизнь приготовила для измученного сердца бывшего пирата кое-что еще. Тем самым она лишний раз показала свой крутой и в высшей степени непредсказуемый нрав, насмехаясь над теми, кто, как Северино, любит держать все под контролем, для кого не случается неожиданностей.
И у этой истории внезапно образовался эпилог, да какой!
***
P. S.: Ветер треплет пожелтевшие страницы, открывая новые старые истории, давно забытые и незабываемые…
Щурясь против солнца, Северино, сжав губы и нахмурившись, посмотрел на иссохший труп капитана “Золотой стрелы”, так и висящий на рее. Сколько он уже там болтается? За прошедшее с момента выхода из клетки время Северино успел приобрести прочно прилипшую к нему кличку Делавар, обдумать миллион несбыточных планов побега и несколько раз предпринять тщетные попытки разговорить загадочного священника, дважды спашего его жизнь.
Последнее оказалось занятием столь же “простым”, сколь гребля в штиль. Святоша обладал удивительным талантом не обращать на что-то (или, как в случае Северино, на кого-то) внимания, если он не хотел этого, так красиво и лаконично, что Делавар начал поневоле восхищаться этим изяществом. Однако ситуация бесила его все больше. По природе обладая огненным нравом, который с трудом мог скрыть лед черных глаз, он испытывал весьма сложные чувства по отношению к священнику. Зачем кому бы то ни было спасать жизнь незнакомому человеку, а потом еще и молчать?
Однако сейчас Северино беспокоило совсем другое. Воспитанный в христианской семье, он очень не любил издевательства над мертвыми. Капитана необходимо снять и, если уж не похоронить по-человечески, то хотя бы просто предать его бренное тело океану. Он достаточно пострадал перед смертью, чтобы продолжать мучиться и после нее.
Миссия не виделась простой. Назвать Делавара для команды “своим” в полной мере было нельзя — оружия ему в руки не давали, одного практически не оставляли, обязательно так или иначе присматривая за ним. Возможно, что именно последний факт и влиял на то, что Святоша категорически не хотел с ним разговаривать да и вообще старался держаться на приличном расстоянии. По крайней мере, Северино было приятно так думать, потому что это вносило хоть какую-то логику в поведение священника.
— Не пора ли его снять? — указывая на труп, Северино обернулся к Лэл.
— Нет, — коротко и по обыкновению властно ответила та.
— А я думаю… - начал Делавар с нажимом, но Лэл не дала ему закончить, гаркнув:
— Никого не интересует, что ты думаешь, запомни это! Ты будешь делать так, как хочу я — ты и все остальные чертовы свиньи, которых я собирала по морям, словно зоопарк! — она махнула рукой в сторону занятых своим делом пиратов.
Хотя, сказать, что они сейчас на самом деле занимались чем-то важным было бы ложью. Команда замерла, внимательно наблюдая за разговором. Лэл метнула в их сторону грозный взгляд, и мужчины разом принялись изображать бурную деятельность. Как заметил Северино, все очень боялись гнева капитанши и старались лишний раз не привлекать к себе ее внимание.
Боялись, но при этом уважали и даже любили. Одна женщина, будь она сто раз капитаном и морской дьяволицей, не выдержала бы бунта на корабле. Бунт, однако, как успел разнюхать Северино, можно было считать задачей невозможной — Лэл едва ли не боготворили. Причины такой верности оставались для Северино тайной, однако у него зрела догадка, что Лэл инстинктивно подбирала в свою команду только определенных людей — рабов в душе, лижущих хозяйские руки, даже если они держат плеть. Некоторым людям просто необходимо подчиняться кому-то — в этом они видят свое высшее счастье.
И может, не зря капитанша хотела пустить Северино кровь еще в первый день. Потому что он-то как раз таким не был — отнюдь, его бунтарская натура проявлялась в каждом жесте, в каждом слове.
— …что его пора снять, — максимально спокойно и холодно договорил Северино.
— Только попробуй, - угрожающе прошипела капитанша. От ярости ее лицо побледнело, что было заметно даже на черной коже.
Северино молчаливым и быстрым жестом вытащил из ножен на ее поясе кривой нож, так что Лэл не успела опомниться. Взяв его в зубы, Делавар начал резво взбираться по вантам. Пираты посмотрели на свою капитаншу, как бы ожидая от нее сигнала к атаке, но та лишь покачала головой. Ее темные губы сжались в тонкую линию, она приложила широкую ладонь ко лбу козырьком, наблюдая за Северино, словно решая что-то. Тот, тем временем, достиг рея и, крикнув команде: “Heads up!**”, перерезал веревку. Труп упал на палубу, отозвавшись неприятным шлепком и хрустом истлевших под палящими лучами солнца костей.
Вновь взяв нож в зубы, как это обычно делали моряки, Северино схватился за канат и, проскользив по нему, спустился вниз. Едва его сапоги коснулись досок палубы, он распрямился и был встречен молчаливыми взглядами команды, уже даже не пытающейся изображать свою занятость. Вокруг них с Лэл образовалось плотное кольцо из пиратов, а воздух, казалось, сгустился от напряжения.
Северино, не говоря ни слова, и не показывая страха или сомнения, прошагал прямо к капитанше и убрал нож обратно в ножны. Отступать было поздно, да и уже невозможно. Северино со своим невыносимым характером не очень-то хорошо это и умел — отступать, всегда находя более простым путь “до самого конца”. Каким бы он ни был.
— Я убивала и за меньшее, — тихо просвистела морская дьяволица, делая шаг к нему, оказываясь совсем близко. — Ты наверное, думаешь, ты какой-то особенный, думаешь, тебе все сойдет с рук? Твои глаза, Делавар, твой дерзкий взгляд… Ты считаешь, что только потому, что ты умеешь снимать скальпы, я тебя пощажу?
— Я не умею снимать скальпы, — огрызнулся Северино, с трудом сдерживаясь, чтобы не полыхнуть в полную силу. — И я испанец, а не делавар.
Лэл угрожающе оскалилась, как собака, показывая передние зубы, и издала что-то вроде рычания. Северино не отвел взгляда, встретив его и чуть прищурившись, давая понять, что ни капельки не сожалеет о содеянном. Рука капитанши дернулась, чтобы достать кортик, и молниеносно оборвать жизнь Делавара, посмевшего с ней спорить, однако была мягко удержана незаметно появившимся за ее спиной Святошей.
— Мы все равно хотели его снимать, — сказал он примирительным шепотом, глядя только на Лэл. — Плавать с трупом на рее — не самое лучшее знамение.
Лэл выдохнула, остывая и опустила руку. Она опустила взгляд и кивнула священнику. Насколько заметил Северино, он был единственным, к мнению кого из команды свирепая негритянка хотя бы иногда прислушивалась — скорее всего из-за своей извращенной зацикленности на собственной версии христианской веры.
Из поз пиратов, собравшихся вокруг, незримо ушла напряженность, они чуть расступились, и Северино даже показалось, что посветлело и стало легче дышать. Лэл несколько раз глубоко вздохнула, прикрыла глаза и провела ладонью по лбу, точно стирая невидимую испарину. Когда она вновь взглянула на Северино, ее взгляд был скорей усталым.
— Исчезни, — сказала она холодно и спокойно. — Если я увижу тебя сегодня еще хоть раз, помяни мое слово, на этом рее будешь болтаться ты, — с этими словами она развернулась и скрылась в своей каюте.
Команда, еще некоторое время постояв молчаливыми зрителями, наконец, поняла, что кровавой расправы не ожидается, и разошлась, занялась своим делом. Священник же, скользнув тревожным взглядом вокруг и убедившись, что никто на них не смотрит, с неожиданной силой схватил Северино за руку и оттащил на корму, за бочки, служившие отличным прикрытием.
Тот ошалел от такого напора казавшегося раньше безразличным Святоши, и пришел в себя, только когда тот со всей силы приложил его спиной о бочки. Удар вернул Северино к действительности ничуть не хуже холодной воды в лицо.
— Какого дьявола ты делаешь?
Это было произнесено шепотом, однако одновременно это был и крик, а серые глаза священника полыхали настоящей яростью — эмоцией, которую Северино меньше всего ожидал увидеть на этом лице, вечно хранящим отстраненное выражение.
— Ты что, хочешь, чтобы он тебя прирезала? — продолжал тот кричать шепотом, терзая Северино за грудки и с новой силой прикладывая о бочки. — Ты что вообще творишь, идиот?!
— Тебе какое дело? — Северино довольно грубо оттолкнул священника — его кровь все еще бурлила от спора с Лэл, и хотелось разрушать.
Уж конечно, худенький Святоша был не чета плохо рассчитывающему свою силу Северино, так что он отлетел к самому фальшборту. Делавар почувствовал укол совести, но, тем не менее, не извинился.
— Если ты продолжишь в том же духе, долго не протянешь, — тяжело дыша, произнес Святоша. — А я не всегда буду рядом, чтобы спасти твою шкуру. Знаешь ли, даже моему влиянию есть границы.
— Я не просил тебя спасать меня! — едва не в полный голос сказал Северино.
Священник тут же подскочил и прикрыл его рот ладонью.
— Тише ты, ну тише же, — в его голосе прорезались умоляющие нотки, отнюдь не вязавшиеся с недавней яростью. — Ну пожалуйста, не кричи ты так…
От прикосновения по телу прошла волна мурашек. Северино глубоко вздохнул, успокаиваясь. Поняв, что он больше не будет буйствовать, священник отнял руку, и Делавару мгновенно захотелось податься за ней.
— Прости… я вообще не это хотел сказать, — он опустил взгляд, осознавая, что вот прямо сейчас наворотил дел. Что вообще-то так со своими спасителями не разговаривают. — Я благодарен тебе, но я не понимаю, зачем…
— Тш! — шикнул Святоша, вновь мягко прикрывая его губы. Другая его рука сунула в ладонь Северино маленькую книгу.
Не сказав больше ничего, священник скрылся, оставив своего уже трижды должника в полном недоумении. Минуту спустя, наконец, перестав смотреть ему вслед, Северино опустил глаза и посмотрел на книжицу — библия. Ожидать чего-то другого было бы глупо.
“Самое время заповеди поизучать, что уж и говорить”, — ворчливо подумал Делавар. Он лениво пролистал страницы, все еще не понимая, зачем ему сейчас это чтиво, и вдруг наткнулся на аккуратно выведенные чернилами фразы, вписанные прямо между строк.
Все его нутро сжалось от смысла того, что он прочитал, а недавнее приключение с трупом капитана “Золотой стрелы” тут же стерлось из памяти. Бережно спрятав книгу за пазуху, смутно осознавая, какие ужасы ждут их обоих, если Лэл или кто-то из команды увидит эти строки, Северино вышел из своего укрытия. Он прошелся ошалелым взглядом по палубе и поймал взгляд Святоши, стоящего ближе к носу. Может, зрение его и обмануло, но Северино показалось, что тот слегка улыбнулся, как бы извиняясь.
Так в Делавару в первый раз попала книга, ставшая неотъемлемой частью его дальнейшей жизни.
========== Часть 1 ==========
Северино много раз говорил себе, что все эти цирковые шоу — сплошная трата времени, денег и нервов, однако удержаться все равно не смог. Уж как пятнадцать лет полностью седой капитан стражи, грозный Севэро стоял на площади и смотрел на представление с абсолютно мальчишеским восторгом в глазах. Он слышал о том, что в городе появились циркачи, и даже распорядился почаще патрулировать площадь (всем известно, что где циркачи, там и воровство, и разбой), однако сам столкнулся с ними впервые.
Надо сказать, капитан мог бы пройти улицами, и так было бы даже быстрее, но, не в силах удержаться от любопытства, он сделал крюк и зашел на площадь. И вот, отчаянно пытаясь сдержать восхищенную улыбку, “Стальной Мойя” смотрел на представление, не отрываясь. Яркие одежды, улыбчивые лица, красочный перформанс затягивали не хуже спиртного, кружили голову и заставляли аплодировать в унисон разношерстной толпе.
Фокусник и его ассистентка откланялись и под одобрительные гиканья толпы, ушли за кулисы, уступая место худощавому парнишке в обтягивающих одеяниях, призванных показать его гибкое тело во всей красе. Только сейчас Северино заметил натянутый канат. Похоже, сейчас начнутся настоящие трюки, подумалось ему. Он, подойдя чуть ближе (хотя не с его ростом жаловаться на то, что ничего не видно), приготовился к чему-то фантастическому.
***
Азарт, адреналин толчками по венам и это непередаваемое чувство, когда все взгляды на тебя. Куэрда давно научился владеть толпой, как своим телом, сотворяя эмоции, можно сказать, из воздуха. Находясь открытым, словно на ладони, он, однако, никого толком не видел. Толпа не имела лиц, это было одно сплошное внимание, один сплошной резкий вдох волнения и глубокий выдох облегчения на всех. Коста дирижировал всеми ими, находящимися там, внизу, на то короткое пяти-семи минутное выступление, подчиняя себе. И знал, что толпа всегда жаждет зрелища, а ещё больше кровавого зрелища.
И он давал им это тонкое ощущения ожидания крови, балансируя на грани, искусно теряя на миг равновесие и изводя грациозными перегибами литого тела. Всё казалось таким изящно лёгким, трепетно игривым и только немногие знали, насколько пропитывается потом, обтягивающая кожу канатоходца, тонкая ткань костюма, который приходится буквально сдирать с себя после каждого номера.
Чтобы собрать больший куш приходилось делать по нескольку заходов с небольшими перерывами. Такие воскресные марафоны Флавио особенно не любил. К вечеру они выжимали труппу так, что даже на кабак не хватало сил.
Вот и сейчас только к заходу солнца, Коста, погрузив тросы, канат, шесты, крюки, выдохнул, устало усаживаясь на край повозки, следующей в раскидистый лагерь циркачей, расположившийся на северо-западной окраине города.
— Смотри, что я тебе достал, — запрыгивая на ходу прямо в тюки, выпалил босоногий мальчишка и хлопнул на колени канатоходца потрёпанную книжицу.
— Лучи, ну, что опять такое? — Куэрда недовольно поморщился. — Взял моду мне бумаги таскать.