— А вдруг оно тебе пригодится? — Ящерка заискивающе заглянул в глаза. — В тот раз же пригодилось, да?
Флав никому не рассказывал о том, как и когда ему пригодилась вот такая «находка» воришки. Но маленький пройдоха, кажется, знал, что Коста воспользовался его «подарком». Возможно, потому что после, Куэрда отблагодарил мальчишку ярким шейным платком. Теперь же Ящерка похоже вознамерился таскать ему всё, что попадалось в карманах сеньоров кроме денег и украшений.
— Да, пригодилось, пригодилось, — отмахнулся от воришки канатоходец.
Лучи довольно улыбаясь спрыгнул на ходу, махнул рукой:
— Я в лавке у тётки Труди, ладно… — рассчитывая на вознаграждение, крикнул он, юркая в узкую улочку.
— Ладно, — отозвался себе под нос Флав и лениво повертел в руках потёртую книгу.
Обложка смутно напоминала что-то такое далёкое, что Куэрда даже нахмурился. Открыл, удивлённо вскидывая брови и разглядывая аккуратно подшитые, тем не менее, почти выцветшие первые страницы, с расплывшимися пятнами чернил и полустёртым печатным текстом. Пролистав несколько бережно сохранённых листов, Флав наконец понял, что напоминала ему эта вещь. Перед ним была библия. Правда, состояние этой священной книги оставляло желать лучшего, да и испещрённые рукописными словами междустрочья не добавляли ей блеска.
— Вот шельмец, — Коста покачал головой и погрозил пальцем в ту сторону, куда минуту назад умчался мальчишка, — обчистил святошу, господи прости, — он усмехнулся и, захлопнув библию, бросил её между шестами, укладываясь спиной на мягкий узел инвентаря факира.
Под мерное покачивание повозки и неспешный шаг лошади, Куэрда задремал, давая отдых уставшему за день телу…
— Флав, Флавио, — за плечо настойчиво трясли и Коста, вынырнув из крепкого здорового сна сел на повозке, моргая и осматриваясь.
Справа аккуратно натянутый шатёр шапито, в лучах заходящего солнца кажущийся огромным красным яблоком, разрезанным пополам. Слева от него жилые повозки, крытые, наскоро построенные вольеры. А прямо перед ним старик Пиро собственной персоной, владелец всего этого великолепия.
— Что? Что случилось?
Канатоходец сонно потёр ладонями лицо, заметил, что пока спал и эту повозку тоже разгрузили. Труппа, как одна семья, что не сделает один, то доделает другой. И в обиду друг друга не дадут и в беде помогут и радость разделят.
— Не хорошо это Флав, — Мариньё покачал головой, — не хорошо.
Пиро по-отечески положил сухую старческую ладонь на плечо канатоходцу.
— Я тебе никогда не запрещал. Молодо-зелено, сам бывал таким, — владелец цирка наклонился к самой скуле Косты, — но это не хорошо.
Он поцокал языком и похлопал Куэрда по плечу:
— Ты мне обещай, что немедленно прекратишь, потому что не хорошо это. Грех.
Флавио уставился на старика, как сова на мышь и только непонимающе щурил глаза, пытаясь понять, что такого греховного свершило его тело в ближайшем прошлом, что так расстроило старика. Но на ум не приходило ничего настолько криминального. О любовных похождениях канатоходца владелец цирка был наслышан. И ни разу, даже тогда, когда труппе срочно пришлось однажды сниматься с «якоря», чтобы разгневанный владелец обширных виноградников не посадил всех в каземат, как грозился, за греховное соблазнение гадким (да, да, так он и кричал посреди шапито) простолюдином, его ангельской девочки. Даже тогда, хоть Пиро Мориньё и выпорол канатоходца, но потом распил с ним и остальными бутылку вина тех же виноградников, за здравие Косты.
— Что, Пиро? — Куэрда, вгляделся в старика, пробегая внимательным взглядом по покатым плечам и впалому животу сухопарой фигуры, остановился на руке цепко сжимающей костлявыми пальцами потрёпанную библию. — В чём моя вина?
Мариньё отпустил плечо канатоходца, постучал указательным пальцем по обложке книги:
— Ты должен расстаться с ним. Он принял сан.
— Кто Пиро? Я ничего не понимаю.
— Не лги мне Флавио, ты мне, как сын! — лоб Мариньё опутала паутина крупных морщин, брови сошлись на переносице. — Ваши излияния, как, как… - старик потряс книгой.
— Это не моё! Ящерка притащил, — Куэрда ухватился за край библии. — А что там?
Пиро Мариньё передёрнул плечами, сжал губы, всматриваясь в лицо канатоходца.
— Это надо… сжечь.
Сухая фраза владельца цирка время от времени всплывала в мозгу, когда канатоходец целенаправленно шёл по узким улицам Севильи на рыночную площадь к лавке тётки Труди, которая торговала всякими травами и настойками. Там обещал ждать своего вознаграждения Ящерка. А Коста вознамерился непременно узнать, помнит ли мальчик у кого вытащил оказавшийся столь любопытным фолиант.
Того, что Флав просьбами и хитростью добился, чтобы зачёл Пиро, оказалось достаточно, чтобы понять, что и библия бывает полна неожиданностей. Куэрда не решил, что будет делать, если воришка вспомнит и укажет владельца. Под подозрение канатоходца попадали все священники выходившего на рыночную площадь собора. Что взять с падре, Флав не знал. Но, честно говоря, он не столько хотел нажиться, сколько вглядеться в глаза, таящие в себе столько чувств, уместившихся своими пламенными эмоциями даже в тех коротких отрывках, озвученных Мариньё.
А ещё… Коста хотел ещё. Ничто не разжигает так сильно, как чужая страсть, как тайное наблюдение за греховным сплетением тел, как запретные поцелуи сквозь шёпот мучительных признаний.
Поэтому, уверив старика Мариньё, что непременно сожжет и, спасши «чУдную» библию от немедленного приговора, Флавио цепко держал книгу в руке, выходя на рыночную площадь, и выглядывая в наступающих сумерках дверь лавки тётки Труди.
***
Выступление канатоходца, как и ожидал Северино, оказалось великолепным. Капитан был идеальным зрителем. В нужных местах он затаивал дыхание, когда парнишка, казалось, вот-вот потеряет равновесие, выдыхал вместе с толпой, когда канатоходец, изящно выкидывая в сторону шест, выравнивался и шел дальше, свистел после очередного головокружительного трюка. “Вот это да”, — Северино восхищенно аплодировал ловкачу, когда тот кланялся, крутя шест в руках. точно это была легкая палочка. Капитан даже расщедрился и кинул парню пару крупных монет — благо он был при деньгах, жалованье выдали вот-вот на днях.
Наверное, где-то между этими событиями и случилась катастрофа. Катастрофа? Или все же трагедия? Непоправимая беда, вот что это было.
Северино заметил ее отсутствие только вечером, собираясь спать. Он собирался, как обычно, почитать перед сном, но, ощупывая внутренний карман снятой уже одежды, вдруг понял, что ее нет.
Ее просто нет. Она исчезла, испарилась, растворилась.
Чувствуя холодящий спину ужас, капитан полез по другим карманам, будто надеясь найти ее там. Он бессильно сжимал в руках ткань, шарясь по ней, точно слепой.
Ее нет. Той самой книги, единственного, помимо длинного шрама на лице, напоминания о Фрэнке.
К горлу Северино подкатила тошнота. Вместе с книгой исчез и его кошелек, однако это было меньшим из того, что волновало капитана. “Может, я просто ее выронил?” — пришла мысль, полная глупой надежды. Северино подскочил с кровати, куда было уже благополучно улегся, и, моментально одевшись, двинулся по своему сегодняшнему маршруту.
Город уже спал, лишь в некоторых окнах по-прежнему неверно дергалось пламя свечей. Улицы были пустынны и темны. Искать маленькую потрепанную книгу в таких условиях изначально было делом гиблым, и капитан осознавал это. Но разве мог он просто так отступиться?
“Кому вообще, черт возьми, нужна старая библия?” — задавал он себе вопрос снова и снова, скользя взглядом по едва посеребренным светом молодого месяца и звезд мостовым. И действительно, кто мог украсть такую сомнительную ценность? Кошелек? Дьявол с ним. Что такое деньги, когда ты вдруг потерял часть себя — да такую значительную, что без нее Северино казался сам себе всего лишь своей тенью, не более? Но книга — да кому в этом полуобразованном городе вообще нужны книги?
Капитану хотелось кричать, вопить от отчаяния. Его глаза, пятнадцать долгих лет не знающие, что такое слезы, вдруг начало нестерпимо жечь, точно сами демоны ночи прислоняли к ним раскаленные железные пруты. Все, чего сейчас хотелось Северино — найти загадочного вора и отдать ему еще два своих месячных жалованья, только бы он вернул ему книгу — целую и нетронутую.
Он сам не заметил, как перешел на бег. Ноги несли его вперед, в то время, как его взгляд, в котором с каждой секундой той самой глупой надежды оставалось все меньше и меньше, торопливо скользил по дороге. Он выбежал на рыночную площадь, где, как он подозревал, все и случилось. Циркачи, будь они прокляты!
Северино чувствовал себя полным идиотом за то, что попался на старую, как мир, уловку. Циркачи, театралы, факиры, фокусники — вся эта шайка зарабатывала вовсе не тем, что люди кидали им под ноги, будь то монеты или тухлые овощи. В каждой подобной труппе существовала специальная должность, обычно ее занимали мальчишки-сироты или же дети кого-нибудь из труппы. Они обчищали карманы зевак, пока те были увлечены рукоплесканиями великолепному выступлению.
И ведь он же все это знал! Ну конечно же знал, иначе бы не усилил патруль на время пребывания циркачей в городе. И как он, начальник стражи, мог так облапошиться?
Площадь пустовала — циркачи давно собрались и уехали в свой лагерь. Взгляд Северино быстро мазнул по пустырю, и тут же остановился, зацепившись за стройную худощавую фигуру. В душе шевельнулись подозрения, и он подошел ближе. Точно, это был сегодняшний канатоходец, растрепанный, точно после сна и что-то выглядывающий.
“Подойти, спросить, знает ли он о книге?.. Попросить по-хорошему? Дать взятку? Припугнуть?” — мысли вертелись в голове, сталкиваясь и лишая его возможности додумать хоть одну из них по-настоящему. Капитан сделал несколько осторожных медленных шагов по направлению к канатоходцу и остановился в смятении.
Несмотря на то, что в Северино всколыхнулась надежда вернуть книгу, сейчас все представлялось куда более сложным. Не мог же он признаться, что книга принадлежит ему! Если канатоходец окажется примерным христианином, то, даже не зная английского, на котором и было большинство междустрочных писем, он сообщит “куда надо”, и Северино уведут, “куда следует”. Не то, чтобы он боялся смерти - он разучился делать это еще на корабле, однако перспектива сожжения или четвертования, тем не менее, не радовала его.
— Ты из цирка, — наконец, вымолвил капитан, и его собственный голос не напоминал ему ничего из того, что он до этого слышал от самого себя. Словно это сказал за него кто-то другой, невидимый.
Это был не вопрос, а утверждение. Что сказать дальше, Северино отчаянно не знал, потому что так и не решил, какую тактику избрать.
***
Мысли Флавио настолько были заняты библией и теми крупицами переведёнными стариком Пиро, который не переставал удивлять, а теперь и знанием английского языка, что канатоходец чуть не натолкнулся на, словно вылепленную из тени ближайшего дома и возникшую перед ним фигуру мужчины.
Свет факела, расположенного на стене, заслонял раскидистый бук, росший прямо напротив лавки травницы. Густая тень не давала возможности разглядеть подробно лицо и качество одежды, чтобы определить по таким незамысловатым признакам степень дохода сеньора и его положение в обществе. Впрочем, нахождение его в этот час на улице без сопровождения слуг, тоже говорило не мало.
Вопрос в лоб требовал такого же прямого ответа. Вот только последствия нужно было обмозговать. Если это управляющий, посланный одним из вельмож, чтобы пригласить труппу для личного выступления, то почему послан так поздно? Не мог досидеть до утра? Если грабитель, то почему интересуется, откуда он, или сейчас модно грабить именно циркачей, вежливо осведомляясь о роде занятий, степени дохода, кроме наличия при себе наличности? Если ищет кого-то из труппы, то тут же вставал вопрос «зачем»? Вариантов было множество, поэтому Куэрда уклончиво ответил:
— Допустим, — канатоходец переступил с ноги на ногу, выискивая взглядом припозднившихся прохожих. — Что из этого следует?
Нет, Флавио не испугался, в таком возрасте мало чего пугаешься, когда улицы тебе знакомы и гибкое послушное тело не даёт сбоев. Было время, когда он даже получал удовольствие специально задирая незнакомцев, чтобы выпустить пар, отвлечься и развлечься в конце концов. Хорошая драка сродни быстрому сексу. Канатоходец окинул незнакомца ещё раз взглядом, оценивая степень агрессивности, которую тот явно не выказывал.
В это мгновение дверь кабака «Щука и гусь», находящегося на пару шагов за спиной канатоходца открылась. На ночную улицу вывалилась сыто-пьяная компания, составом из трёх человек. Один тут же громко и визгливо затянул песню, двое других принялись подпевать приятелю, цепляясь друг за друга.
— О, достопочтимые сеньоры! — заголосил вдруг первый, самый щуплый. — Проходите, проходите, Сальвино угощает!
Он отделился от компании и, споткнувшись о собственную ногу, повис на канатоходце.
—- Именины — раз. Табита принесла, наконец, мальчишку — два. Я счастливейший человек в городе.
Он рванул Куэрду за плащ, проскальзывая по рукам пытаясь придать Флаву правильное направление, сполз, пропахивая щекой по груди и обдавая бёдро канатоходца таким перегаром, что, не смотря на расстояние, волна тут же ударила Косту в нос. А потом распластался на мощёной камнями улице, утыкаясь лицом прямо в упавшую из рук Флавио, словно подстреленная птица и раскрывшуюся библию. Сильвано громко икнул, приподнял подбородок, рыгнул и возопил:
— Благословите, святой отец! Радость-то какая!
Затем он залихвацки хрюкнул и затих, свернувшись прямо на камнях скромным калачиком.
Приятели его даже не заметили, что именинник попал в объятья Морфея и, держась цепко друг за друга, плавно покачиваясь и продолжая распевать во всю глотку, двинулись через площадь.
Канатоходец переступил через мерно храпящий «труп» и, присев, ловко подобрал книгу, а также пару листов, по видимому не выдержавших удара о камни и сорвавшихся с тонких прошивших библию нитей. Поднимаясь, Флав быстро сунул фолиант за пазуху.
«Лучи уже десятый сон видит. Завтра ни свет ни заря Труди пошлёт мальчишку в городской сад, собирать по росе одну ей ведомую траву-мураву. А почему бы и впрямь не причастится чужой радости»?
— Отметим именины Сильвано, сеньор? — усмехнулся он, кивая в сторону сначала именинника, потом всё ещё не закрытых дверей «Щуки и гуся» откуда слышались весёлые голоса и вились пряные запахи.
В мерцающем свете дверного проёма, лицо мужчины, бессловесной статуей замершего напротив, показалось Куэрда бездушной маской, выкрашенной в белый цвет, и только глаза жили какой-то странной смесью эмоций. Коста ободряюще улыбнулся и пригласил жестом последовать за собой.
— И да, циркач я, циркач, — он чуть склонил голову. — Куэрда, к вашим услугам.
Не дожидаясь больше слов от странного визави и логично рассудив, что если надо, то сеньор пойдёт следом, Флав решительно перешагнул порог кабака.
***
Первой реакцией капитана, когда он увидел свою библию, было, конечно же, тут же схватить ее. Схватить и бежать отсюда как можно быстрее. Северино никогда в своей жизни не бежал от трудностей, но только если дело вдруг не касалось его многогранного и темного прошлого. Он дернулся, но канатоходец успел первым, так что Северино лишь неловко дернулся. Он не мог бы сказать, заметил циркач его движение или нет, но, конечно же, надеялся, что тот не обратил на него внимания.
Облегчение разлилось внутри теплым медом. Книга у него, у этого странного парня. Что бы ни случилось дальше, Северино получит ее назад — силой или миром. Книга не потеряна, не уничтожена, а значит, остается надежда. Капитан недолюбливал это чувство — надежду. Оно сподвигало его на совершенно идиотские действия, выставляло дураком, заставляло показывать свою истинную натуру, что частенько было весьма чревато, однако сейчас был рад ему, как родной матери, умершей семь лет назад.