Я с минуту стоял, просто молча глядя перед собой в спину Ильи, направляющегося к эскалатору, и не знал, что мне нужно делать. С одной стороны, можно было догнать его и навязаться в гости. Судя по всему, настроение у него было хорошее, и угрозы во мне он не видел. А с другой стороны, мне стоило затаиться на некоторое время, чтобы он забыл мое лицо (хотя в глубине души я поймал себя на мысли, что этого мне не хотелось). К тому моменту, когда я решил, Ильи в толпе видно не было. Потому у меня особо выбора не оставалось, кроме как пересесть на другой поезд и направиться домой.
Да, это был странный день.
Я лежал на кровати и сверлил взглядом потолок. Стоит ли говорить о том, что вся моя голова была забита чертовым метро? Я тяжело вздохнул, сжимая переносицу.
На столе лежал слепок ключей, который я планировал завтра отнести в мастерскую, где работал мой знакомый. А после переступить черту. Это было странно. Чертовски странно даже для такого как я. Я все думал, а не переступил ли я черту раньше? Еще когда решил, что парень из кафе определенно тот, из-за которого я должен за считанные недели потерять рассудок настолько, чтобы начать преследовать и вынюхивать абсолютно любую информацию. Это все походило на неудачный сценарий к какому-то мыльному сериалу, который крутили по каналу для домохозяек. Только в роли девушки из Индии, влюбившейся в бизнесмена из Лос-Анджелеса, был я, Наполеон Соло, похожий на индийскую девушку чуть меньше, чем слон похож на табуретку.
– Дерьмо, – я произнес это вслух, чтобы убедиться, что это правда я. Голос был моим, а это означало, что все происходило взаправду. Я не был одной из личностей трудолюбивой индианки, молящейся богу каждый вечер, а это уже неплохо. Я все еще был собой, пусть и слегка поехавшим по фазе.
Илья действительно занял какую-то довольно важную ячейку в моей жизни, даже не подозревая об этом. Да что там. Даже я не подозревал, что все настолько плохо, до сегодняшнего дня. Но вот он я, лежу в комнате, заваленной фотографиями чертового русского, выучившегося на переводчика, переехавшего в Америку ради заработка и застрявшего в Нью-Йорке на окраине города в доме возле железной дороги. И вот он я, взрослый мужчина, чья голова забита одним-единственным человеком, как у какой-то наивной школьницы.
– Только не говорите мне, что я влюбился, – это было бы максимально дерьмово. К сожалению или к счастью, сказать мне этого никто не мог, просто потому, что рядом никого не было. – Хреново.
Я не помню, когда последний раз влюблялся. Наверное, в школе. Позже я просто трахался со всеми подряд, удовлетворяя потребности и бушующие, как у подростка, гормоны. И тут на тебе. Появился какой-то неразговорчивый мрачный придурок, и Наполеон Соло потерял голову. Я определенно сам тот еще придурок.
Я с тяжелым вздохом перевернулся на спину, опускаясь лицом в подушку и на секунду ощущая запах цитрусового геля снова, отчего поспешно перевернулся обратно. Нет уж, спасибо, хватит с меня на сегодня.
Стараясь держать эту мысль в голове, я поднялся с кровати и направился в ванную. Мне срочно нужно было остыть. И все бы ничего, если бы на полке я не заметил купленный две недели назад цитрусовый гель. И мое сознание не решило подбросить мне еще немного фантазий. И в тот момент я вспомнил те чертовы годы, когда я, будучи мелким мудаком, точно так же дрочил в ванной. Правда просто потому, что дрочить из-за вечно снующей дома матери, больше было негде.
Остыть не получилось.
Наутро я был в отвратительном состоянии. Я не знал точно, был ли тут причиной все тот же чертов Илья, будь он неладен, или же во всем была виновата бутылка виски, которую я с чувством выполненного долга чуть больше чем наполовину влил в себя. Хотя эти две причины были взаимосвязаны, потому я улавливал суть.
Мне полегчало только после нескольких таблеток от головной боли и примерно литра воды. Похмелье у меня бывало не так часто, и оно всегда сопровождалось головной болью. Я потер голову рукой, и посмотрел абсолютно тупым, как мне показалось, взглядом на холодильник, будто виновником всех моих бед был именно он. После таким же тупым взглядом я посмотрел на каждую вещь, которая окружала меня, завершив собственным отражением в зеркале коридора. Выглядел я не так плохо, как мог бы по ощущениям.
– Ты все еще секс-бомба, детка, – пробормотал я, показав своему отражению большой палец, и направился обратно в свою комнату, чтобы упасть лицом в постель и не вставать еще час как минимум.
Мастерская наверняка не работала по выходным, потому это играло мне и моему похмелью на руку.
Я дотянулся до телефона, проверяя сообщения. Ничего нового. Только Том, пишущий о том, что я должен сдать новую статью до конца месяца, иначе он точно сократит мне зарплату. Я отбросил телефон в сторону и лег лицом обратно в подушку.
Моя жизнь просто удивительным образом напоминала мне смесь комедии, мелодрамы и обычного куска дерьма. Лучше не бывает.
Иногда я думал, как далеко я мог бы зайти? Мог бы я оставить Илью в покое, если бы он узнал обо мне? Мог бы я признаться ему во всем этом дерьме? Мог бы я после этого спокойно жить в этом городе? Мог бы я прожить с ним под одной крышей? Мог бы я защищать его, если бы оказалось, что он убил кого-то? Мог бы я подставить себя под удар в этом случае? Мог бы я сесть в тюрьму вместо него, просто основываясь на симпатии? Мог бы я убить за него?
Я бесконечно задавал себе эти вопросы, продолжая смотреть на лежащий на столе ключ. Я забрал его несколько часов назад из мастерской, заверив, что попросту потерял ключ от своего дачного дома, который достался мне по наследству от бабушки и в который я не приезжал уже год. Конечно же, никакой дачи у меня не было, иначе я бы давно ее продал и переехал из этой квартиры к чертям, но этого он знать точно не мог. Мое воображение рисовало черту, которая была между мной, сидящим на краю кровати, и столом, на котором лежал ключ. Ключ от дома человека, который не знал меня. Я пытался представить, что случится, если я пересеку эту черту, но в голове было пусто. Никаких идей. Абсолютно. Только один вполне закономерным вопрос – зачем? Зачем я начал следить за ним, зачем вторгся в его личное пространство? Конечно же, я понимал, что изначально все это я делал от скуки, но теперь я должен был остановиться, пока все не зашло слишком далеко. Я мог бы убрать этот ключ в самый темный угол своего дома или вовсе выбросить, чтобы больше никогда о нем не вспоминать. Но вместо этого я продолжал сидеть и смотреть на маленький кусочек металла длиной не больше шести сантиметров.
Я закрыл глаза и представил его снова, с досадой обнаруживая, что чувствую к нему все тот же глупый щенячий восторг. Не знал, что когда-нибудь опущусь до такого. Может быть, это все же следствие скуки? Правда от скуки на человека не дрочат. Или все-таки дрочат? Неважно. Суть все та же. Мне двадцать шесть лет, и я до сих пор абсолютный ноль в отношениях, хотя их у меня было достаточное количество. Наверное, это одна из самых печальных частей моей жизни.
Я открыл глаза и посмотрел на свои руки. Я не был неуклюжим, по крайней мере, не мог себя таким назвать. Но я резался обо все подряд. Я мог порезаться о бумагу, о заточенный карандаш, о ножницы, о ключи, пока доставал их из кармана. И в итоге мои ладони всегда были в мелких царапинах, раздражающих с каждым взглядом на них все больше и больше. Что уж говорить о шраме, заработанном в том пабе разбитым горлышком бутылки. Шрам уже давно не болел, и на его месте была розоватая гладкая кожа, прикосновения к которой доставляли дискомфорт. Такие руки, как у меня, неприятно трогать, как бы ты не старался и не ухаживал за ними. Ты смотришь на человека и видишь, что он вполне ничего на лицо, а потом опускаешь взгляд на его руки и думаешь, как бы поскорее свалить, чтобы он не дай бог к тебе не прикоснулся. Наверное, мне стоило начать носить перчатки. Это довольно стильно, если их правильно подобрать, пусть и будет жарко постоянно. Зато не будет видно этих гребаных шрамов. У Ильи ведь тоже есть шрам. Причем отчетливо видный на нескольких фотографиях. И он не выглядел отталкивающе. Напротив, притягивал взгляд и заставлял рассматривать его снова и снова. Хотелось прижимать кончики пальцев к нежной бледной коже, контрастирующей с кожей вокруг, грубоватой, но все же не настолько, чтобы быть неприятной для прикосновений. Иногда надавливать, слышать его смешок и смотреть в глаза, пока он говорит: «Иногда мне кажется, что он нравится тебе больше меня».
Я моргнул. Мне стоило бы меньше думать о подобном. Мне стоило бы избавиться от Ильи раз и навсегда. Я заигрался, и это могло кончиться очень плохо. Но Илья упорно не хотел покидать мою голову. В этом наши желания совпадали. Я встал с кровати и переступил невидимую черту, разделявшую меня и ключ на столе. Я зашел слишком далеко и от одного нового шага ничего не будет. Однажды я остановлюсь. Честное слово.
Честное слово и скрещенные за спиной пальцы.
Я сидел в автобусе и через окно смотрел на проносящиеся мимо дома, в окнах которых горел свет. За ними наверняка жили счастливые люди, чьи головы не были забиты другими людьми, которые даже не знали об их существовании. Или, наоборот, такие же как я, для которых смысл жизни резко сузился до одного-единственного человека, который вряд ли помнил их лицо. Я представил, как он рассказывает кому-то в скайпе о том, как какой-то парень в метро сначала полапал его, а после заснул, упершись головой в спину, вот придурок-то. И представил, как этот кто-то, смеясь сквозь помехи на экране, кивнул в ответ на это, повторяя: «Да, интересная история, интересная». И как он, сжимая переносицу пальцами, глухо смеясь, смотрел вниз, закрывая глаза и говоря в ответ: «Да, ненормальные люди». И невольно мое воображение дорисовывало позади меня же, стоящего, опершись поясницей о столешницу, скрестив руки на груди и закатывая глаза: «Ты до конца жизни будешь это всем рассказывать?». И он, украдкой смотрящий на меня через плечо: «Да ладно тебе, ты ведь любишь эту историю».
Я снова моргнул, отгоняя от себя непрошенные мысли. За окном уже были сумерки, на часах половина седьмого. У меня будет примерно час на то, чтобы осмотреть дом Ильи, пока он не вернулся из спортзала. Мне было интересно, что я мог у него найти. Меня интересовало содержимое его стола. Наверняка в нем куча ненужного хлама, может быть, даже возьму что-нибудь в качестве сувенира. Вряд ли он заметит пропажу. Да, определенно я должен был что-нибудь взять себе на память.
Я закрыл глаза и надавил на виски. Что, если я все это выдумал? Что, если никакого, к черту, Ильи не было, и он был чем-то вроде моего персонального Тайлера Дердена? И сейчас я еду к пустующему дому, принадлежавшему моей семье когда-то в детстве, но я об этом забыл? Что, если все это время я был влюблен в парня, которого, возможно, просто однажды увидел в университете или по телевизору, а мое сознание решило, что он именно тот, кто должен быть моим воображаемым другом? Я вышел из автобуса, продолжая массировать виски. Я чувствовал, что из тщательно уложенных перед выходом волос выбилась одна прядь, упавшая на лоб и наверняка выглядевшая крайне нелепо. Я бы побрился налысо, лишь бы прекратить укладывать волосы, но бритым я выглядел бы отвратительно, а без укладки – отвратительно кудрявым.
Дом Ильи никуда не исчез, как наверняка и он сам. Я остановился и глубоко вдохнул воздух, закрывая глаза. Стоит мне перелезть через забор, и я окажусь на чужой территории. Стоит мне перелезть через него, и я нарушу чьи-то границы. В первую очередь свои. Даже несмотря на то, что я журналист, и для меня подобное вторжение в чью-то жизнь есть работа. Сталкинг – не работа. И это я пока еще понимал. Но ведь останавливаться поздно? Я кивнул самому себе, открыв глаза и взявшись за прутья. Всего несколько секунд, и мои ноги коснулись земли по ту сторону забора. Я почему-то ожидал, что она не выдержит меня и утащит вниз, как зыбучие пески. Но земля была твердой. Такой же твердой, как была за моей спиной.
Я сделал шаг вперед и снова втянул в легкие побольше воздуха. Никакого волнения или страха. Только возбуждение от мысли, что я делаю что-то такое, отчего по спине бегут холодные мурашки, а пальцы слегка дрожат, сжимая вытащенный из кармана ключ. И он казался мне не просто холодным, а таким, будто всю дорогу он не был прижат к моему бедру, а лежал где-то в морозильнике среди льда. Я подошел к двери и вставил ключ, медленно поворачивая его. И замок отозвался мне тихим щелчком. А я стоял и смотрел на свои пальцы, сжимающие ключ. Назад дороги уже нет. Я убрал ключ обратно в карман и осторожно открыл дверь, заходя внутрь.
Прихожая была сравнительно небольшой, пол был завален обувью чуть больше, чем на треть. Обувью самой разной: от спортивных найковских кроссовок темно-синего и черного цвета и легких летних туфель до официальных оксфордов. Я аккуратно перешагнул через них и свернул в сторону кухни, идущей первой комнатой. Сквозь окна она казалась мне значительно больше, но я не возражал. Я осматривал каждую деталь интерьера медленно и с той тщательностью, с которой обычно люди рассматривают картины в музее. В холодильнике я нашел пару бутылок пива, молоко, различные продукты, консервы и полуфабрикаты, количество которых заставило задуматься, как Илья умудряется питаться этим дерьмом и оставаться в такой форме. По правде говоря, в какой-то момент я даже думал, что он веган или кто-то типа того, и соблюдает диету в обмен на суперсилу, данную ему от академии веганов. Но в итоге я пришел к выводу, что он просто-напросто везунчик во всем. В шкафах было не так много посуды, купленной в икее, и полупустая пачка хлопьев. В ящике я нашел лекарства. Преимущественно успокоительное и снотворное. Видимо, Илья когда-то слишком много нервничал. Возможно и то, что именно из-за действия лекарств он не пришиб меня в метро за мою наглость.
Я вышел обратно в коридор, осматриваясь в темноте и не решаясь включить свет. Глаза уже успели привыкнуть к полумраку вокруг, так что жаловаться было бы некстати. Я остановился возле стеллажа с книгами и аккуратно провел пальцами по корешкам, аккуратно стоящим в ряд, собирая паль, и вытащил одну из них. А после вторую и третью, внимательно их рассматривая. Керуак, который нагонял на меня тоску одним своим именем, Ремарк, пара незнакомых фамилий. Преимущественно на полке были исторические книги и так или иначе связанные с Россией. Мои знания истории России, как я уже говорил, ограничивались парочками моментами, в основном связанными со Второй мировой и тем, что могли показать в кино.
– А большевик по родине-то тоскует, – произнес я вполголоса, ставя книги обратно. Прозвище «большевик» всплыло в голове за секунду до того, как я озвучил реплику. Скорее всего, это всего-навсего было связано с тем, что в тот момент я не смог вспомнить ничего из истории этой страны. А называть Илью Сталиным было бы слишком странно даже для меня.
На стенах не висели фотографии и картины, что почему-то меня слегка раздосадовало. Возможно, все дело было в том, что я так и не смог найти детских фото Ильи. Как будто это было одним из немногого, чего узнать я не мог.
В гостиной стояла беговая дорожка, диван со сравнительно небольшим телевизором напротив и стереосистема. Практически такая же, какую я себе представлял. Из такой и доносились песни, пока Илья на заднем дворе был занят барбекю. Я двумя пальцами поддел замок на тумбочке, стоявшей возле дивана, и выдвинул ящик, склоняя голову на бок. Ничего интересного. Снова таблетки, ножницы, бинты (Илья, ну ты даешь, данные медицинские принадлежности должны храниться на кухне), несколько батареек и флешек, а также смятый новый выпуск «Нью Ньюс». Вот уж от кого я точно этого не ожидал, так это от Ильи. Я усмехнулся, подумав о том, что если он еще и читал мои статьи, то он наверняка должен был быть приписан к лику святых. Задвинув ящик обратно, я осмотрелся еще раз, стараясь запомнить каждую деталь. Я закрыл глаза, воссоздавая в голове комнату и представляя, как в нее устало вваливается Илья после тяжелого дня, падает на диван и вытягивает свои длинные ноги, накрывая лицо ладонью.
Я мотнул головой и направился в сторону лестницы, ведя пальцами по пустым стенам. В этом доме определенно не хватало уюта. Хотя бы элементарно ковров, картин или растений, которые могли бы хоть как-то разнообразить помещение.
Второй этаж выглядел еще более пустынным, чем первый, но, на удивление, дискомфорта не ощущалось. На полу были постелены деревянные доски, кажется, лакированные, но я не стал присматриваться, направляясь в сторону полуприкрытой двери. За которой я обнаружил достаточно просторную ванную комнату и включил в ней свет. Ванна, душевая кабинка, раковина со стоящим на ней стаканом, в котором находилась синяя зубная щетка и полупустой тюбик мятной пасты. Я подошел поближе, берясь пальцами за зеркальную дверцу шкафчика и открывая ее, заглянул внутрь. Пена для бритья, бритва, несколько кремов для кожи (значит, он все-таки за ней следил, а это уже хоть немного делало его более приземленным для меня). Я обернулся и увидел прямо у входа стиральную машину, внутри которой лежала одежда. На стиралке было несколько полотенец, небрежно брошенных сверху, и шампунь с гелем для душа, который Илья даже не удосужился закрыть. Что, впрочем, сделал за него я. В углу комнаты стояли моющие средства и ведро со шваброй. На секунду у меня промелькнула мысль, что где-то здесь наверняка есть веник, и мне пришлось прикрыть рот тыльной стороной ладони, чтобы не засмеяться. Нервно засмеяться. Господи, я правда нахожусь у него дома.