Я вышел из ванной, выключив за собой свет, и посмотрел на прикрытую дверь в спальню. Спокойно. Признайся себе, Соло, в первую очередь ты пришел сюда ради нее. Ты ведь даже не стал проверять подвал и кладовку. Ты сразу пошел сюда. Признайся, Соло, ты просто хотел поваляться на той же кровати, на которой он спал несколько лет.
Блять, да.
Я закрыл глаза на несколько секунд и аккуратно толкнул дверь, делая шаг вперед и только после этого открывая глаза. Дверь находилась прямо напротив окна, через которое были видны железнодорожные рельсы и дерево, на котором я совсем недавно сидел в листве с фотоаппаратом. Вид этого меня немного успокоил, и я улыбнулся, медленно осматривая комнату. В углу комнаты стояла гитара, а возле нее лежал чехол. Все-таки, держал ее к себе поближе. Чуть левее небольшой шкаф, стол с выключенным сложенным ноутбуком. Я подошел к нему, аккуратно выдвигая ящик и с усмешкой обнаружил в нем бардак. Вот отсюда и можно взять себе сувенир. Я взял двумя пальцами медное кольцо, рассмотрев его. На нем была небольшая надпись, кажется, на латыни, но при подобном освещении я не мог разобрать точно, что на нем было написано. Отправив кольцо в карман джинс, я облизнул губы и развернулся. Мне пришлось зажать рот рукой, чтобы не вскрикнуть. Собственный голос удалось заглушить в самый последний момент, прикусив язык.
Илья спал, свесив одну руку с кровати и положив вторую под подушку. Я уперся рукой в стол позади себя, тихо выдыхая. А вот это уже было не по плану. Он должен был быть сейчас в спортзале, только выходить из него. Так какого черта?
– Просто охренеть, – тихо выдохнул я, делая осторожно шаг вперед, надеясь, что пол у Ильи не скрипучий, когда заметил на тумбочке стакан, на дне которого была вода, и пачка таблеток рядом.
Подойдя ближе, я аккуратно поднял ее, читая название. Это было снотворное, которое я сам покупал когда-то в студенческие годы, когда не мог уснуть перед зачетом. Довольно-таки неплохое: от него меня вырубало через несколько минут после принятия, даже если я не успевал дойти до кровати. Я поставил пачку на место, переводя взгляд на Илью, и присел на корточки, поднося пальцы к его носу. Дыхание было теплым и спокойным. Значит, он не наглотался таблеток, чтобы покончить с собой, а это уже очень хорошо. Опустив руки, я потер глаза пальцами. В груди слишком громко билось сердце, и я боялся, как бы оно не разбудило Илью. Оставалось только надеяться, что спал он достаточно крепко. Я склонил голову в бок, чтобы лучше рассмотреть спящее лицо парня, и только сейчас пожалел о том, что не взял фотоаппарат с собой. Такие кадры могли бы получиться хорошие. Фотографировать на телефон было бесполезно. Во-первых, можно было случайно разбудить, а во-вторых, качество моей камеры не настолько высокое, чтобы получилось нечто годное. Я поднес пальцы к его лицу, стараясь не дышать, и осторожно поправил взъерошенные волосы, убирая их с виска. Поскольку Илья лежал на правой стороне, шрама я не обнаружил, но, снова же, жаловаться было бы глупо. Во сне он выглядел слишком безобидно для человека, который запросто мог бы свернуть мне шею при первой удобной возможности. Например, если бы проснулся. Я поднялся на ноги, отступив к двери на шаг, как вдруг в моей голове появилась мысль. Безумная, чертовски опасная мысль. Самая дерьмовая идея, которую могло родить мое сознание. И мне она чертовски нравилась.
Я обошел кровать, чувствуя, как ноги становятся ватными, и уперся коленом в постель, опуская взгляд. Соло, ты зашел слишком далеко. Я мотнул головой и медленно опустился на кровать, задерживая дыхание. Илья вздохнул во сне, и на секунду мне показалось, что через мгновение он неторопливо вытащит из-под подушки пистолет и, сонно глядя, застрелит меня. Но он продолжал спать. Я осторожно перевернулся на бок и подвинулся к нему ближе, глядя на рельефную голую спину, на которой виднелось несколько шрамов неизвестного для меня происхождения. От одной только мысли, что настолько близко я не был к нему даже в метро, у меня перехватило дыхание. И я понимал, что в любую секунду Илья мог проснуться, и вот тогда я бы не смог оправдаться. Но я уже не хотел останавливаться. Я приблизился к нему и закрыл глаза, вдыхая воздух одновременно с ним и чувствуя запах цитрусового геля для душа. Я открыл глаза и протянул руку к плечу, останавливая ее в каких-то паре миллиметров, и медленно опуская, повторяя контур его тела и останавливаясь возле одеяла. Нет. Ну, нет. Так далеко я еще не готов зайти. Хотя… Я аккуратно приподнял одеяло и прищурился. К счастью (или к сожалению), Илья спал в трусах. Боюсь, если бы он был обнаженным, мне пришлось бы эвакуироваться через окно. Я опустил одеяло обратно и поднял взгляд. Я даже не успел сообразить, а мое воображение уже полностью перерисовало происходящую картину. Я лежал позади Ильи после секса, которым мы занимались сначала на кухонном столе, а после продолжили здесь, в спальне. Он уснул раньше меня, а я все никак не мог оторваться от его созерцания, пытаясь понять, как же мне так повезло, что такой человек достался именно мне. Чем я его вообще заслужил. Я прикрыл глаза, поддавшись ближе, и почти прижался губами к голой лопатке, вовремя замерев в нескольких миллиметрах от нее. Я закрыл глаза, представляя, как я скольжу губами по этой спине, осыпая ее поцелуями и засосами, кусаю плечо, оставляя полумесяцы от своих зубов, и тут же зализываю укус, как собака. И как он сонно мычит, дергая плечом, бубнит что-то вроде: «Соло, благодари бога за то, что у нас нет соседей, которые бы тебя услышали». Знаешь, стояк, ты чертовски невовремя.
Я обреченно вздохнул, откидываясь на спину и кладя руку на лоб сверху, закрывая на несколько секунд глаза. Отлично. Я проник в чужой дом, облапал все чужие вещи и теперь лежу в чужой постели рядом с хозяином дома со стояком, из-за которого неприятно натирали трусы. Если я еще и подрочу здесь, будет полнейший пиздец. И стоило мне только об этом подумать, как Илья, вздохнув, перевернулся на другой бок, забросив на меня руку. Душа ушла в пятки, и от страха ни о каком стояке речи быть не могло. Я осторожно повернул голову и с облегчением вздохнул, обнаружив, что Илья все еще спал. Пусть и положив руку на меня.
– Господи, еб твою мать… – произнес я одними губами и сглотнул, пытаясь сдвинуться хоть на миллиметр, но мое тело словно приросло к кровати.
Наверное, я зря не написал завещание. Хотя завещать мне особо было нечего да и некому, но для вида, как я думал, оно обязательно должно было быть. Я снова посмотрел на спящее лицо возле себя и попытался восстановить дыхание. Сердце билось, как бешенное, и я молился о том, чтобы Илья ни в коем случае не вздумал просыпаться. Я закрыл глаза и начал считать до десяти. Потом еще раз. И еще раз. И так до тех пор, пока сердцебиение не восстановилось.
Я вздохнул тише и снова посмотрел на Илью. Он даже не хмурился во сне. Я остожно провел пальцами по его руке, берясь за запястье и на секунду ее приподнимая с себя, но почти сразу отпуская. Пара минут, и я точно пойду. Сто процентов. Я облизнул губы и закрыл глаза, стараясь запомнить абсолютно все: насколько мягкой мне казалась кровать, насколько теплой была рука, лежащая у меня на груди, насколько тихим было дыхание человека рядом со мной. И в тот момент я ощутил небывалое спокойствие. Мне даже показалось, что я был там, где я должен был быть всегда. Я был рядом с тем человеком, рядом с которым должен был оказаться еще давным-давно. Даже не подозревая, что все, даже самые красивые девушки и парни, окружавшие меня все эти годы, были совсем не теми, с кем я должен был лежать в одной постели. Что человек, которому я должен был отдать себя, все это время жил за океаном в стране, о которой я практически ничего не знаю. Я улыбнулся, расслабляясь. Еще минута, и я пойду. Только сосчитаю до ста.
Покинуть дом Ильи оказалось не так просто, как я думал. К тому времени, как я досчитал до ста, я успел задремать и проснулся от того, что Илья снова перевернулся во сне. Кровать еще никогда не казалась мне настолько комфортной, хотя матрас нельзя было назвать мягким, а единственная подушка была под ухом Ильи.
Уходя, я оставил Илье сувенир в ответ. Своеобразный равноценный обмен. Особо ценного у меня с собой ничего не было, и, стоя в гостиной, я долго шарил по карманам толстовки и джинсов. В конце концов я остановил свой выбор на серебряном кольце, которое обычно носил на мизинце, и положил его на полку возле телевизора. Кольцо в обмен на кольцо. Вряд ли он все равно заметит.
И утром все то, что было ночью, казалось мне не больше, чем просто одним из ненормальных снов. Не мог же я действительно проникнуть в чей-то дом не ради наживы, а просто ради того, чтобы ближе ознакомиться с человеком, не контактируя с ним напрямую. Не контактируя даже прижимаясь к нему со спины. И все бы ничего, но медное кольцо на среднем пальце было несколько красноречивее. Я снял его с пальца, внимательно рассмотрев. Теперь, при утреннем солнце, бьющим сквозь шторы, я смог разглядеть гравировку на кольце. Латынь. Вряд ли Илья знает латынь, - подумалось мне тогда. Я, кстати, тоже не знал, и для того, чтобы разобрать надпись, мне пришлось лезть в гугл.
«Cogitationes poenam nemo patitur» – никто не несет наказания за мысли. Хорошая идея, большевик. Надеюсь, за мои мысли о нас с тобой не заставят тебя убить меня. Мало ли, вдруг ты гомофоб, и лежащий со стояком парень в одной с тобой кровати радости не принесет.
Я потер глаза и надел кольцо обратно, потирая его пальцами и глядя в потолок. Даже имея вещественное доказательство в своих руках, я никак не мог поверить в то, что все это было реально. Проснулся ли Илья? Как он себя чувствовал? Я представил его, сонно передвигающего ногами в сторону ванной, даже не подозревая о том, что ночью в его доме кто-то был. Возможно, он найдет у себя в прихожей следы моих кроссовок, хоть я их и тщательно вытер. Возможно, где-то на полу он сможет найти мой волос, но вряд ли обратит на него внимание или подумает, что принес его на одежде с улицы. И я подумал о том, что ему дома наверняка могло бы быть одиноко, если бы не лекарства. Я видел у него достаточное количество таблеток, большая часть которых успокоительное и снотворное. Из-за них становишься настолько спокойным, что ни о каком одиночестве речи быть не может. И на секунду мне показалось, что я обязательно должен ему помочь. Я не мог понять, как именно, но эта мысль вспышкой озарила мою голову. И почти сразу улетучилась порохом по ветру.
Я присел, оттягивая веки и тяжело вздыхая. На телефоне было несколько сообщений от Тома. Меня не было в редакции несколько дней, и я должен был занести статью. В голове не было ничего, кроме минувшей ночи, и я решил отправить по почте одну из запасных статей, написанных когда-то как черновик. Выходить из дома желания не было. По крайней мере, не сейчас.
В тот момент в моей голове в очередной раз возникла мысль, что так продолжать нельзя. В конце концов, я, Наполеон Соло, всю свою жизнь был одиночкой и должен был продолжать таким быть. Никаких «мы». Ни к чему хорошему это не приводит. Мне просто нужно было увлечься кем-нибудь другим или забыть вообще обо всем, уйдя в работу с головой. В «Нью Ньюс» это не было возможным, и мне пришлось бы уволиться. Но для этого нужно искать новую работу, ходить на собеседования и активно вылизывать зад будущему начальнику. А для этого у меня желания не было. И, наверное, у меня не оставалось другого варианта, кроме как пойти в клуб и знатно набухаться, чтоб наутро так гудела голова, что думать об Илье перестало бы быть возможным. А после похмелья я бы обнаружил, что переспал с какой-нибудь миссис Эви и срочно уехал бы из Нью-Йорка, чтобы забыть об этом позоре. И обосновался где-нибудь в Бостоне. Бостон всегда привлекал меня. Хотя бостонское небо напоминало бы мне о моем парне, а это означало бы, что мне снова пришлось переезжать. Наверное, в Калифорнию. Куда угодно, где меня никто не будет знать.
Да, отличная идея.
Вечером я действительно отправился в клуб. В гей-клуб. Я решил, что клин надо выбивать клином. Нужно было просто найти парня получше, и дело с концом. Во всех смыслах. Или, возможно, я думал, что просто хочу разобраться в том, что я чувствую. Хочу ли я его просто трахнуть или действительно впервые в жизни испытывал что-то сильнее симпатии, или я внушил себе все это. В конце концов, все это я стал к нему испытывать только после того, как всерьез занялся им. Но я, снова же, не был уверен.
Клуб «Флиппер» открылся недавно, и в основном туда ходили одни и те же люди, большинство из них парами. Я никогда раньше в нем не был, но часто проезжал мимо, когда возвращался домой. Я никогда не считал себя геем, даже когда занимался сексом с доброй частью встречных мне мужчин. За всю мою жизнь количество партнеров среди женщин и мужчин было примерно одинаковым, так что в моей бисексуальности, как мне казалось, сомневаться нужды не было. И когда я переступил порог «Флиппера», я понял, что моя ориентация здесь не сыграет никакой роли. Большинство посетителей здесь были по той же причине что и я. Набухаться, а потом потрахаться с кем-нибудь по возможности. Впрочем, как говорил мой опыт, это было во всех ночных клубах.
Играла живая музыка, а я шел к барной стойке, пробираясь через народ. Люди здесь были разные. Те, кто приходили с партнерами, или сидели в темных уголках зала за столиками, или танцевали, держа друг друга за руки или прижимая свои бедра к его. Те же, кто еще был одни, осматривались, танцевали и громко подпевали надрывающимися голосами солистам, вторя им: «Все, поднимите руки и скажите: “Я не хочу влюбляться, я не хочу любить!”. Почувствуйте ритм, и если вам нечего сказать, скажите: “Я не хочу влюбляться, я не хочу любить!”». Я усмехнулся, опустившись за барную стойку и попросив бармена налить мне. Названия в меню вроде Яблочный взрыв и Тонкий флирт мне ни о чем не говорили, потому я ткнул наугад туда, где находился алкоголь. “Я не хочу влюбляться, я не хочу любить!” Я закрыл глаза, подпирая голову рукой и надеясь заглушить шум в голове. «Признайте это, ведь у вас есть смысл жизни, так скажите: “Я не хочу влюбляться, я не хочу любить!”» – я повторял эти слова, еле шевеля губами, все больше прослушивался к себе. По правде ли я не хочу этого? Или просто…
– Ваше Лазурное небо, – я открыл глаза, и передо мной все несколько секунд вибрировало.
По правде говоря, раньше в гей-барах я никогда не был и думал, что здесь творится полная анархия: полуголые бармены, трансвеститы, танцующие на столе, и оргии в каждом углу зала. Но здесь был обыкновенный клуб, пусть и без единой женщины. Точно таких же клубов были тысячи по всему городу. А занесло меня именно в этот.
Я повернулся к бармену и кивнул, беря пальцами стакан с голубой жидкостью, рассматривая несколько секунд ее на свет. На первый взгляд «Лазурное небо» ничем не отличалось от «Голубой лагуны». Вроде бы даже тот же состав. Просто изменили название. Я положил перед барменом купюру и сделал глоток, поморщив нос. Водки здесь явно было больше, чем в Лагуне, а привкус ликера был совсем незначительным. Как и многие студенты, пил в свое время я много и часто (продолжал и сейчас, просто сбавив слегка обороты). Но то ли я потерял хватку, то ли водки оказалось действительно слишком много, раз у меня заслезились глаза. Я прикрыл рот тыльной стороной ладони, поставив стакан рядом с собой, и на несколько секунд зажмурился. Теперь вам стало лучше? Так выходите на танцпол и говорите: “Я не хочу влюбляться, я не хочу любить!”
– Да нихрена лучше не стало, – выдохнул я, беря стакан в руку снова и опрокидывая содержимое в себя, морща нос. Вот дерьмо-то. Чувак, верни мне мои пять долларов.
– Эй, ты пил «Лазурное небо»? Здесь оно так себе, лучше возьми «Гранатовый бриз», – я повернул голову в сторону парня, кричащего мне сквозь музыку.
– В нем тоже примерно 70% водки? – парень рядом со мной засмеялся, а я прищурился, рассматривая его в темноте. Смуглая кожа (или так казалось из-за освещения?), спортивное телосложение, мускулистые руки, выбритые виски и длинные темные волосы, собранные сзади в хвост.