– В том-то и дело, Олеж, что не понимаю. Я ведь не краду людей, – клянусь, если он снова пожмет плечами, я приложу его головой.
Он только хмыкает и ведет головой в сторону, пытаясь выбраться из-под руки. Похож на псину, на которую хотят надеть ошейник.
– Я тоже не краду, – говорит совершенно спокойным голосом – и в этот момент я впервые задумываюсь, не был ли он судим; на допросах его вряд ли могли бы поймать на лжи – ни одна мышца не дрогнула, хотя я знал, что он врет. Нагло врет, глядя мне в глаза. – Вы первый и последний.
Я все пытаюсь понять, когда именно все пошло не так. В тот день, когда я принял его на работу, я думал лишь о том, что он бывший военный, а значит – прирожденный убийца, мой потенциальный союзник, который будет разделять мои взгляды. Справедливости ради, чутье меня не подвело. Но я не рассчитывал на то, что мой союзник восстанет против меня – он и не восстал, говоря прямо, он просто меня переиграл. Ну, ничего. В конце концов, я ведь не последний человек в стране. В конце концов, меня спохватятся рано или поздно, если не уже. Да, я уверен, уже во всех газетах пишут о моей пропаже, и со дня на день меня найдут. И я озвучиваю эту мысль, разжимая пальцы и отпуская его. Олег только как-то странно усмехается и молчит. Усмехайся сколько влезет, псина.
– Мне нужна ванна, – повторяю, уже не глядя на него. – Сколько я уже здесь? Неделю? Месяц? – Олег не реагирует. – Хотя бы другая одежда.
Он издевается. Он точно издевается надо мной. Клянусь, как только я отсюда выберусь, не пожалею денег и найму киллера. Нанять убийцу для своего убийцы. Как иронично и мило. Поворачиваю к нему голову и понимаю, что он смотрел не отрываясь. Повторяю просьбу снова, терпеливее и мягче. А в голове так и мелькают заголовки газет, которые я всегда выкидывал. Недавно, помню, вскользь прочел о похищении девочки не то в Австрии, не то в Германии, не то где-то еще. Сидела в таком же подвале лет одиннадцать, что ли. Вышла живая и здоровая – ее похититель повесился до приезда полиции. В газете писали, что у нее счастливый финал. Я особого внимания не заострил, а сейчас все пытаюсь понять, как, должно быть, у нее сейчас расшатана психика. Боюсь, зная себя, после одиннадцати лет в таком подвале я был бы не лучше любого мертвеца. Еще, помню, читал о другом похищении, уже у нас. Девочка какая-то, лет девяти. У нее финал оказался менее счастливым (я не понимаю, все эти журналюги, пишущие про «счастливые» концовки для жертв похищения, хоть раз пробовали представить себя на их месте?): ее нашли через несколько дней в лесу со вспоротым брюхом в лесу неподалеку. Похитителя поймали, но, сдается мне, если бы меня нашли убитым, меня бы мало волновала его судьба. А сейчас я пытаюсь представить, что писали бы про меня: «Миллиардер Сергей Разумовский найден мертвым в лесу – да и хрен с ним!». Замечательно.
– Хорошо.
Вырываюсь из своих мыслей. Что-что?
– Хорошо, – говорит. – Но завтра. Мне нужно все подготовить.
Я соглашаюсь сразу же – надеюсь, не выглядел слишком уж жалко. Нет ничего хуже, чем выглядеть жалко перед кем-то вроде Олега. Хотел бы я назвать его больным параноиком, но получается только больным: он знает, что я попытаюсь сбежать, и время ему понадобится для того, чтобы отрезать мне все пути.
Я понимаю, что я должен сбежать. Обязан. Но я понятия не имею, как мне это сделать.
Свет начинает сводить с ума. Я слышал, раньше была такая пытка – человек не понимает, день на улице или ночь, его внутренние часы сбиваются, начинается обезвоживание. Насколько я помню, смертельный исход возможен уже на вторую неделю. Но я все еще жив и я все еще могу здраво – почти здраво – мыслить. Я просил Олега выключить свет. Просил хотя бы повесить часы. А он говорил «Позже». И каждый раз все время «позже». Я думаю, он хочет свести меня с ума. Он хочет, чтобы я целиком оказался в его власти. Чтобы я благодарил его за то, что он приносит мне еду и выключает свет. Кажется, это называется стокгольмским синдромом. Я боюсь, что сломаюсь, с каждым часом все больше и больше. Здесь тихо, абсолютно тихо. Нет никаких звуков. Я словно в гробу глубоко под землей. Олег говорит по рации редко, еще реже отвечает на мои вопросы. Иногда мне кажется, что я оглох. И для этого я начинаю говорить вслух. Сам с собой. На любые темы. Но чаще всего о «Вместе».
Черт возьми.
«Вместе» – проект всей моей жизни. И сейчас этот самый проект пропадает без меня. Что творится в штабе? Я же так и не нашел замену Власову и Архипову. Со дня на день надо зарплату выдавать, а мой бухгалтер все еще в отпуске, черт возьми, там такой хаос должен твориться. А если сервера снова упадут? Кто их чинить-то будет? Я не доработал обновление, что, если его уже запустили? И пользователи будут видеть раздел видеозаписей не так, как я планировал, а криво-косо, как на каком-нибудь Фейсбуке? Господи. Это полная катастрофа. Это, черт возьми, настоящая катастрофа. Меня засмеют, если не уже.
Нет-нет-нет, смеяться никто и не вздумает, меня наверняка уже ищут. Я бы ни за что так не облажался, они знают, они точно знают, что я никогда не посмел бы их так подвести. Да, точно, Анна ведь умная девочка, не зря я ее нанял. Анна уже наверняка подала в розыск. Анна наверняка дала показания против этого гребаного Волкова. Милиция уже у него на хвосте. Да, точно, всего пара дней, и меня найдут. Проследят за его машиной и дело с концом.
А если он и это предусмотрел? Если он мозги запудрил Анне? Если они бегают не за тем?
Что, в конце концов, с моим сайтом. Боже. Через месяц встреча с партнерами, а я могу не успеть. Это катастрофа. Это точно катастрофа.
Нет, тряпка, соберись, ты ведь умный парень, ты ведь знаешь, что надо делать. Нужно лишь увидеть ванную комнату. Нужно всего лишь с его же помощью покинуть подвал.
Всего лишь покинуть подвал. Я повторял себе это все те долгие часы ожидания Олега, и в какой-то момент это начало казаться мне возможным. Я закрывал глаза и мог видеть солнечный свет. И мне даже казалось, что я мог вдохнуть чистый воздух. Но это было лишь минутным помутнением.
Когда дверь отворилась, я не пытался бежать. Боялся, что он передумает. Я не мылся с того дня, как попал сюда, у меня отросла приличная щетина, и мой костюм оставалось только выкинуть (я не помню, как порвал рукава – может быть, это было во сне). Даже если бы костюм удалось зашить и отстирать, я бы не смог его надеть снова – это были бы слишком явные воспоминания об этом месте (я продолжаю думать о том, что сбегу: все тренинги для успешных людей – я видел парочку в интернете – твердят, что если повторять себе одно и то же, вы этого обязательно добьетесь). Он связывает мне руки за спиной и заклеивает рот. И смотрит так виновато, так сожалеюще, и повторяет шепотом: «Извините, это временные меры, вы же сами понимаете». Я не сопротивляюсь. Я согласен на все, лишь бы покинуть это место.
Он вышел первым, закрывая за мной дверь, провел через коридор (осмотрел его, не изменилось ли что-нибудь), пытался помочь подняться по лестнице к двери – одернул плечо, он послушно убрал руку, – и, наконец-то, эта дверь открылась. С громким скрипом. Хотел бы я сказать, что я был ослеплен, что мне пришлось зажмуриться, но на дворе стояла глубокая ночь. Я не удержался и попросил Олега остановиться, боднув его в плечо. Мы точно где-то в лесу: воздух был чистым, свежим и холодным. Выглядел, наверное, как дурак, пока стоял у открытого окна и вдыхал воздух в себя, запрокинув голову назад. Мне не мешал даже взгляд Олега на моей шее. Не было даже мыслей о побеге – да и куда я побежал бы в таком-то виде?
– Хотите, сниму? – я открыл глаза, посмотрел на него, подошедшего близко, и кивнул, даже не задумавшись. – Только не кричите. Все равно здесь никого нет.
Он дернул скотч, а я только поморщился. Не позволил бы себе закричать при нем, даже если бы хотел. Не то гордость, не то что-то еще.
– Тогда в чем смысл был заклеивать мне рот?
– Вы можете укусить.
– Не я тут волк.
Он лишь усмехнулся и переступил с ноги на ногу. Я откинул голову назад, высунулся в окно больше и снова вдохнул поглубже. В тот момент я был готов забыть обо всем: и о подвале, и о грязной одежде, и об Олеге, стоявшем рядом со мной. Небо еще было таким чистым и звездным. Подобного в городе никогда не увидишь. Когда выберусь, думаю, обязательно куплю себе какой-нибудь загородный домик. Давно уже пора.
Я согласился идти дальше не сразу, постоянно огрызался от Олега в сторону, желая насладиться видом и воздухом надолго. Знал же – в доме не на что смотреть. И не ошибся. Небольшой двухэтажный кирпичный дом с безвкусными дешевыми обоями. Походя по комнатам, я понял, что, по сравнению с ними, мой подвал очень даже просторный. Большую часть занимала гостиная, в которой стоял какой-то убогий советский диван (который дай бог младше революции), телевизор (телевизор! Если я смогу договориться с Олегом, обязательно включу его, я просто обязан знать, ищут ли меня в тот момент еще не знал, что он не работает), куча таких же второсортных картин неумелых художников, как у меня там, внизу, потертый паркет, прикрытый то тут, то там коврами. И, конечно же, куча безделушек, которые принято скупать домохозяйками для создания видимости, что они живу в достатке. Это место вызвало у меня жуткое отвращение и ощущение рвоты, подступающей к глотке. Возможно, потому, что оно напомнило мне игровую комнату в детдоме. Разве что не хватало игрушек и моего вырванного клока волос.
Олег вел меня медленно, держа за локоть (перестал сопротивляться ему – пусть почувствует себя хозяином положения), позволив осматривать дом. Кухня, расположенная скорее в коридоре, чем в отдельной комнате, и того меньше (прикинул, что если бы сам здесь жил, снес бы стену и расширил помещение или, на крайний случай, пристроил рядом еще одну комнату). Когда я заметил холодильник, почувствовал, как урчит желудок. Я отказался есть свой ужин – из гордости. Посчитал, что Олег наврал мне о ванной, и решил устроить ему бойкот. Вполне возможно, что он и впрямь наврал, но передумал именно благодаря моим протестам. Он заметил это, судя по тихому вздоху, но ничего не предложил. Знал ведь, что откажусь.
Когда я увидел крутую деревянную лестницу, расположенную почти параллельно стене, вздохнул так тяжело, словно у меня вот-вот закончится кислород. «Ты ведь не развяжешь мне руки?» – Олег лишь мотнул головой и кивнул вперед, чтобы я лез первым. А сам положил руки мне на бедра и подтолкнул вверх. Клянусь, если бы руки не были связаны, разодрал бы ему лицо. Но пришлось терпеть и признать – он и вправду хозяин положения в данные минуты, а моя гордость будет куда больше ущемлена, если я не буду мыться еще несколько дней и пропахну потом еще больше, нежели чем я не позволю ему держать меня, помогая подняться.
Второй этаж выглядел чуть лучше – видно, Олег готовился, потому что все было относительно новым. По крайней мере, судя по невыцветшим обоям в коридоре, пусть и криво приклеенным (глаз не цепляется, но заметить можно), что-то вроде ремонта было проведено недавно. Я уже ничему не удивлялся.
Небольшая спальня с просторной кроватью (о такой давно мечтал, но руки все никак не доходили купить – кости заныли – так меня достало спать на одной неудобной раскладушке внизу, заваленной подушками), а следом за ней – ванная. Дорогая, прекрасная ванная. Небольшая, но такая желанная мной комната, идеально чистая и светлая. Вот над чем Олег точно поработал. Новая плитка, новая ванна и – я бы никогда не думал, что так искренне буду радоваться нормальному унитазу. Аж живот скрутило, как все внутри заныло. Я, казалось, уже и забыл, что такое настоящий комфорт. Меня не смущало ни безвкусное зеркало, совершенно не подходящее под интерьер, ни очередной ворсистый ковер под ногами.
– Развяжи меня. Я справлюсь. И дай бритву, – он смотрел на меня настороженно, но руки развязывал. – Я хочу побриться, а не убить тебя. Убить тебя всегда успею.
Нет, правда, я был так рад увидеть все это, что на некоторое время у меня пропало желание убивать его.
Он показал мне на полотенца и одежду, висевшую на вешалке. Не мой костюм и близко. Обычная повседневная одежда, купленная где-то в торговом центре дай бог за тысячу рублей: черные околоспортивные штаны с карманами да синяя футболка с бело-серой надписью «Don’t touch me». Очень остроумно, Олежа. На всякий случай понюхал – как будто только из стирки, все еще пахнут порошком.
– Я могу помыться один?
Олег кивнул, выходя из комнаты и закрывая за собой дверь. И как только он это сделал, я начал осматриваться, пытаясь найти, за что мне можно зацепиться в будущем. Но, как ни странно, ванная была просто ванной. С маленьким окошком почти под потолком, на подоконник которого, предположительно, принято класть мыло. В него пролезла бы разве что моя рука. Еще один шанс на побег оказался призрачным. Не то чтобы я удивлен – разочарован скорее. И немного восхищен – Олег, казалось, предусмотрел все. Но Олег был всего лишь человеком. А это означало, что он мог совершить ошибку. Если не сейчас, то однажды.
Зато у меня появилась идея, которую я планировал воплотить в жизнь. С полной уверенностью, что в этот раз идея не провальная.
В любом случае, мне нужно было умыться. Если бы вы только знали, сколько я получил удовольствия просто оттого, что опустился в горячую наполненную водой ванну (не сразу заметил, что на подставке среди новых шампуней и гелей для душа есть пена, потому пустил ее только после того, как лег сам). Ванна несколько меньше моей, но я оценил тот факт, что Олег выбрал, видимо, максимально большую для такой комнатки. Он купил все шампуни, которые увидел в магазине, все бальзамы и маски – видно, что брал без разбору, но явно старался: что ни шампунь, то смягчает, увлажняет, придает объем. Ему нравятся мои волосы – это точно. После нескольких дней в подвале выглядели они, конечно, плачевно: висят сосульками, жирные, еще и кажется, что жидкие совсем. Без укладки тяжело, но выжить можно.
Я попробовал шампунь, смягчающий структуру (видел его рекламу в одном журнале, кажется, в тот день, когда ждал новый костюм – возможно, тот самый, который пришлось отправить на помойку), и сразу несколько гелей. Понемногу. Старался, конечно, смешивать только ягодные вкусы, чтобы не создавать вокруг себя непонятную какофонию запахов, но, кажется, вышло очень даже неплохо.
Вышел к Олегу я уже посвежевшим, побритым (бриться пластиковыми бритвами один геморрой, к тому же перерезать кому-то глотку будет проблематично – одни минусы) и вполне довольным – пока что. Волосы правда сушить оказалось нечем: Олег округлил глаза и посмотрел то ли как на идиота, то ли как на первого в своей жизни человека, использующего фен. Пообещал купить – не сомневался ни на секунду, что купит.
Той ночью наконец-то смог спокойно заснуть. Даже непривычно.
Наверное, Олег думал, что сможет стать тем, на губы кого будут налипать мои волосы. При ком я буду чистить уши. И танцевать с элементом проката по полу. Наверное, Олег возложил слишком много надежд на мое похищение. Первое время я все ждал, когда он набросится на меня, повернет на живот и спустит внутрь. Боялся этого. Потом вдруг вижу: Олег любит меня иначе. Я о той хорошей, доброй любви, которая греет и душу, и тело, хотя люди не наги, а одеты, и тела их не сплетены. И это смешно, что я приобрел способность думать о нем в таком ключе.
Я отрицаю существование стокгольмского синдрома как такового. Я не проникся любовью к своему похитителю, я не считаю его своим спасителем. Это мой защитный механизм, чтобы не сойти с ума. Если я буду всеми днями только ненавидеть Олега, страдать и пытаться пробить своим телом стену – я свихнусь. А если я буду относиться к этому так, словно я здесь в гостях, временно, что мое заключение скоро закончится, а пока я должен поиграть с волчонком, то шансы выжить у меня значительно выше.
Олег подарил мне часы. Но они не работают, сколько не заводи. Останавливаются после пары оборотов. Видимо, у них одна функция. Как говорилось в «Звуке и ярости»: «Я дарю их тебе не для того, чтобы ты помнил о времени, но для того, чтобы ты иногда забывал о нем и не тщился победить его». Мне кажется, я проиграл.