Тэхён потерял счёт времени и качеству суток. Периодами лёгкого здравствования, возвращаясь в мир реальный, он начинал скучать по солнечному свету, тиканью часов и шелесту листвы, особенно - по ним. По Чонгуку и Чимину, память о которых не стирало ничто, и он держался за них, обжигаясь и срываясь вниз.
Режим дня свёл бы с ума любого другого парня в кратчайшие сроки, тот вес унижения и повального разврата рано или поздно раскрошил бы и скалу. Занимался Тэхён всего несколькими делами: немного ел, немного спал и становился объектом удовлетворения. К нему спускались новые и старые посетители, и Тэхён возжелал заразиться чем-нибудь и срочно сдохнуть, оставив перепачканное тело, но всякий раз его тащило обратно врождённое упрямство. Он выжил не для того, чтобы так нелепо и низко кончиться.
Присмирев, он приучил себя отключаться и уноситься прочь от всего, что причиняло вред. Мир не состоял только из того прокуренного гадюшника, вне этого мира его точно ожидала одна душа, и как хорошо, если со второй тоже ничего дурного не стряслось. Одно лишь хлипкое предположение, вывезти на нём реальность - удел нелюдей. Тэхён действительно терпел дольше, чем многие до него, но и его вконец расплющила необоримая действительность, нескончаемый поток похоти и четыре бессменные стены. Он всерьёз намеревался разодрать кожу и вылезти вон, во снах он снова и снова сталкивался с маленьким мальчиком-чудовищем, преследовавшим его, кусавшим, душившим, высасывающим белки глаз. Сквозь кошмары юноша опасливо вздрагивал, улавливая в воздухе смердящую вонь канализации, усиливающуюся по ночам.
…Кто-то фотографировал его или снимал видео, Тэхён поднял негасимый взгляд полный ненависти.
— Твоему папочке понравится, — «хозяин» взял Тэхёна за подбородок и сделал ещё один снимок. — Красивый ты мальчик, как ни крути, как ни порти. Просто удивительно.
Откашлявшись, Тэхён изменился в лице, на котором появилась ненормальная усмешка, с подоплёкой, от которой у владельца телефона похолодела спина. Невольник как бы пытался подсказать, что несмотря на пыточные условия и кокаиновое полузабытье, он запомнил каждого, кто издевался над ним, побывал в нём, вымазал и испачкал.
— Хочешь что-нибудь сказать?
Человеческие разговоры, как и речь, в целом, за ненадобностью - для Тэхёна перестали иметь ценность. И он молчал.
— Знаешь, сколько ты здесь? — Тэхёна погладили по голове и потянули за волосы. — Уже как месяц, мой мальчик. Видимо, мы ошибались насчёт твоей полезности… Тебя либо не ищут, либо ищут очень плохо. Ринцивилло сдают позиции.
Тэхён будто собирался ответить, но сил не хватило.
***
Чимин сидел, прижав колени к подбородку, и продолжал трястись. Голову его раздувало от тех сюрреалистичных картинок, что напрашивались в ответ на новость о пропаже Тэхёна.
Через трое суток после случившейся на складах трагедии, домой наконец привезли Чонгука, бледного и ослабленного. Его нашли почти сразу, прооперировали ещё в Сиракузах и прописали покой, в сознание он не приходил несколько дней. И нигде, нигде не всплывало ни весточки о Тэхёне. Первое, что пришло на ум - Чимин тут же отмёл и даже шлёпнул себя по щеке. Нет, Тэхён не мог умереть, и раз не нашли его тела - тем паче. Утешения в том мало, и Чимину взаправду хотелось отправиться на поиски самостоятельно, но что он мог сделать?…
Пробуждение Чонгука принесло мимолётную радость.
С улицы доносились звуки газонокосилки, август готовился на выход. Чонгук лежал бездвижно и опечаленно смотрел в потолок, не реагируя на Чимина и его тихие причитания. Он остолбенел прямо как тогда, когда потерял родителей.
В некоем оцепенении он провёл ещё с полдня, а после скромного обеда проговорился о случившемся, он стыдился раскрываться перед Чимином, который верил в то, что уж кто-кто, а Чонгук Тэхёна убережёт. По его словам, Тэхён не был ранен.
— По крайней мере тогда, когда я видел его. Потом он лампу разбил, и я тоже отключился.
— О, господи… — взвыл Чимин и отвернулся, но Чонгук и не хотел видеть его слёз, его они тоже душили, тупо от бессилия, от коробящего чувства вины.
После того, как это случилось, Чонгук очнулся не в душном помещении какой-нибудь пыточной и, к сожалению, не в раю, а всё в том же месте. Какая-то тень спускалась к нему. Потом тряска в машине, доктора, забытье, кадр с трубкой капельницы, снова фургон. Больше никаких подробностей, но что-то всё ещё оставалось и просилось быть опознанным, какой-то мимолётный знак, услышанные слова или имена. Чонгук напрягал мозги, но результатов не получалось.
Вскоре появился Марко. Ещё никогда Чимин не видел, чтобы он был так рассержен, почти свиреп и готов сворачивать шеи голыми руками, на нём был ослаблен галстук, а сердитая тональность резала слух. От Чонгука он не узнал ничего нового и разочарованно вздохнул.
— Ладно, поправляйся. Чем быстрее встанешь на ноги, тем лучше, — Марко похлопал его по руке. — И не вали всю вину на себя. Если что-то вспомнишь, обязательно дай знать.
Чимин получил от него лишь порцию сочувствующего взгляда, всё внимание отца было сосредоточено на исчезнувшем Тэхёне. Позднее, пребывая в доме босса, Чимин подслушал разговор в кабинете. Со своими доверенными людьми Марко разъярённо говорил о неких фотографиях откровенного содержания. Видеть Чимин их не хотел, даже думать в этом направлении.
Время поисков затягивалось, следы путались и терялись, едва доведя до разгадки. Впрочем, отсутствие плохих новостей оставляло место и для надежды.
Вот уже и Чонгук поднялся на ноги, но большую часть времени проводил в отдалении от Чимина, и вид имел хилый, словно мысленно сражался на невидимой войне, где занял заведомо проигрышные позиции. Они переживали одну беду по-разному, но объединиться не могли. Тут и стало очевидным, что той нитью, державшей их личный союз, служил Тэхён. Вместе же они не состыковывались, точно детали, выточенные для разных автоматов.
Чонгук никогда особенно не сближался с Чимином, нахваливая и оберегая его в присутствии Тэхёна, а Чимин, хоть и пробовал подобраться по совести, обжигался о холод, каким от нынешнего Чонгука вообще веяло за версту. Так или иначе, Чимин оставил попытки достучаться до него и постарался понять, как Чонгуку тяжело, если он всё-таки любит Тэхёна. Однако, он не был уверен, что Чонгук чувствует так же.
Более-менее восстановившись, Чонгук принял активное участие в поисках,что стало хорошим поводом не сталкиваться с Чимином и не напоминать друг другу о важном.
День за днём Чимин чувствовал, что седеет от тоски и беспокойства, сон давался ему только таблетками, возобновившиеся школьные занятия отошли на второй план. Озверев от волнения в край, Чимин отловил Чонгука и снова вызвал его на разговор, но тот не дал внятных объяснений, пожаловался на трудности, ещё не ныл, но уже нарывался на спор.
— Если он вообще живой!… — в горячке выдохнул Чонгук и тут же влетел в стену: Чимин пихнул его со всей дури и налетел, хватая за воротник.
— Не смей так говорить!
— Ты ведь и сам об этом думаешь, — продолжал травить Чонгук. — Что, если он мёртв? Что, если мы зря…
Посыпались молнии. Они сцепились всерьёз, пропустили по парочке увесистых ударов, свалились на пол и долго катались в бессмысленной борьбе. Чонгук зажал Чимина сверху, закричал, а глаза на мокром месте. Всё это время он носил печали с собой, надеясь от них избавиться. И Чимин простил его заведомо, ослаб.
— Тебе стыдно признаться, как хуёво, да? Вот и ведёшь себя, как мудак, прячешься от меня.
— Я не знаю, не знаю… — Чонгук скатился с него и, отсев, обнял колени.
— Какой же ты идиот, прямо как он, — Чимин покачал головой и подсел рядом, старательно укутывая в объятия. — Неужели ты думаешь, что если родился с палкой между ног, то тебе запрещено чувствовать? Да, вот я ничего не могу сделать, даже из дома не выхожу, загоняюсь депрессией. И вообще стреляю, как баба, драться не очень-то умею… То ли дело - вы с Тэхёном. Скажи честно… — Чимин выдержал паузу, боясь продолжать. — Ты его любишь?
Вместо ответа Чонгук вдруг громко всхлипнул и зашёлся рыданиями, каких Чимин никогда от него не видел и не мог представить. Он сотрясался вместе с ним, прижимал к себе, казалось, они оплакивают то, что уже не вернуть, упавшую звезду, перегоревшие кости…
Но он вернулся.
Вернулся полумёртвым.
***
На этот раз свет преобразился, потеряв в привычной тусклости, раздавшиеся вдали глухие голоса наполнились перепадами, смешались с грохотом стрельбы. Тэхён повернулся на бок. На следующем судорожном вздохе он увидел распахнувшуюся дверь и приближающуюся фигуру, услышал кроткий вскрик, заглохший почти сразу. Затем последовали сильные руки, теплота дыхания у виска, знакомо пахнущий пиджак на плечах, укутывание в слои, масса мурашек, а вместо слов - дрожь.
— Это я… Тэхён. Это я. Господи, что они с тобой сделали?…
Он с ума сошёл, подняв голову, и обкусанными губами старательно вытягивая улыбку. Не для кого-нибудь. Для Чонгука, появившегося так вовремя, Чонгука-спасителя. Освобождённый от оков, Тэхён по инерции впал в его объятия. И вышла истерика, трясучка и плач взахлёб, задушенный, долгий. Это особый язык сплошного надрыва, и Чонгук понимал его, сглатывая ком в глотке. Тэхён копошился, прятался и глушил болезненные стоны, и никто больше не мог подойти к нему, никто, кроме Чонгука. Он никому не доверял. Чонгук взял его на руки и нёс до машины, пряча от ошалевших взглядов эти завёрнутые в чёрное останки.
Дальше Тэхёна избило солнце, так много, что глаз не раскрыть. И цитрусовый солёный воздух, каким не надышаться, ворвался в лёгкие.
От Марко, что едва коснулся его макушки, пригладив склеившийся от грязи вихор, раздалось обращение к остальным:
— Место сжечь. Всех живых доставить ко мне.
После Чонгук нёс его и до больничной палаты. Во время осмотра, побелев полотном, он чудом не отворачивался, разглядывая его тело, истощавшее, посиневшее, искалеченное. Тэхён же не отпускал его руки, хотя хватка напоминала силу пятилетнего ребёнка, такого жалкого в свои некогда цветущие шестнадцать. Многочисленные повреждения, ссадины, порок за пороком. Чонгук не понимал, как это можно было выдерживать, он боролся с тошнотой.
Появление Чимина не обозначилось ни единым звуком. Войдя, он зажал рот руками и медленно, пошатываясь, проследовал к койке, пока не рухнул на колени. Он застал время, когда все процедуры остались позади, а Чонгук стоял у окна и нервно курил, убивая пачку, нарушая всякие запреты.
Чимин водил руками над спящим перебинтованным Тэхёном, не решаясь прикоснуться, навредить даже малейшим сдвигом воздушных масс. Изувеченный. Оболочка прежнего Тэхёна, полного энтузиазма, жизнерадостного, улыбчивого, шального… От него ничего не осталось, всё забрали, испортили, вытащили, а взамен - потроха.
Узнав о том, что Тэхёна нашли, Чимин бросился сюда бегом, десять минут нёсся без передышки… Теперь нахлынувшее кислородное голодание смешалось с водой и злостью, и рвущиеся из глотки звуки походили на предсмертные стоны, Чимин точно скорбел за них троих.
Выкинув последний окурок, Чонгук дождался, пока он успокоится, затем рассказал о сути и добавил:
— У него рёбра были сломаны, но там ему оказали помощь, и сейчас кости срастаются нормально… Эй, могло бы быть хуже, — Чонгук подошёл и положил руку на вздрагивающее плечо. — Чимин, слышишь? Могло бы быть хуже.
Тот закрыл глаза и закивал, с трудом удерживая хлещущий поток эмоций. То, что случилось с Тэхёном, случалось - выходило за рамки понимания, Чимин болел за него от макушки до пят, желая себе тех же удвоенных страданий, лишь бы избавить его от напасти воспоминаний. Конечно-конечно, им повезло отыскать Тэхёна, следовало благодарить судьбу. Но чем таким.. тряпьём, каким пользовались не люди, нет, звери, лучше бы… лучше бы…
Мысль загоняла в тупик.
— Он справится, и мы тоже, — Чонгук сел перед Чимином на корточки и осторожно подвёл его руку к руке Тэхёна, занятой иглой капельницы. — Потому что мы… Семья.
В этом жесте и умоляющем взгляде оказалось больше искренности, чем во всём, что делал Чонгук до этого, и поэтому Чимин поверил, поэтому не отчаялся. И каждый следующий день, наполненный другим Тэхёном, он встречал со смирением, стойко, не выдавая жалости, какая Тэхёну не нравилась.
Свет был ему не мил. Тэхён пробовал покончить с собой, чисто интуитивно подбираясь к лакомым сливкам смерти, но останавливался, откидывая лезвие, выбрасывая таблетки в окно, и послушно возвращался в койку. Зачем - не ведал, но чувствовал, что так нужно.
Сначала Тэхён обходился редкими словами-жестами, его движения - то неимоверно резкие и неуклюжие, то замедленные, не достигали целей, он приучался ко многому заново, но достаточно быстро в силу молодости и запаса жизненных сил. Не показывать, что больно, страшно - не всегда выходило, и Тэхён свыкся с тем, что неосознанно залезает ночами под кровать, забывая об этом, что в ответ на шорохи и чужих людей испытывает приток адреналина и начинает до крови раскусывать губы или пальцы, а то и вовсе кидается на стены. Он проходил интенсивное лечение, но зачастую выпадал в прострацию и переставал различать лица и узнавать знакомых. Прогресс присутствовал, но не существенный.
Каждый день Чимин приходил к нему в настроении, готовый поделиться теплом, а выходил, чуть ли не плача. Чонгук навещал чуть реже, по всей видимости опасаясь смотреть на то, что происходило с их общим героем. Под маской всё того же Тэхёна залегла несмываемая мраморная тень, познавшая надругательство и жестокость. Пусть он поправлялся и приходил в форму, да и говорить начал с той же интонацией, что и раньше, но взгляд его переменился раз и навсегда, став отчуждённым и далёким, голодным и заострившимся на любую опасность. Он выжидал, когда сможет подняться и победить страх, он бился за своё разорванное «Я» и чинил выломанный хребет, не желая проводить жизнь в постели, как недобитый старик.
Как и подсоленной пищи, свежевыстиранного белья и тишины, Тэхён требовал присутствия Чонгука, хотя также испытывал нужду и в обществе Чимина, его заботливом бдении и ласковых улыбках. С ними бывало всяко спокойнее, легче. Особенно позже, когда терапия возымела какой-то успех. Тэхён знал, что всем известно, как с ним поступали, знал, о чём они трагически молчали, напуская дружелюбно-сочувствующий вид. И не обижался на их поведение. Временами он мог даже посмеяться от души, если Чонгук и Чимин захаживали вместе и устраивали словесные склоки. Когда смеялся Тэхён, друзьям его делалось дурно. У Тэхёна никогда не улыбались глаза, застыв заледеневшими озёрами.
В гостях часто бывал и Марко, он приносил фрукты, ставил какую-нибудь джазовую музыку и неспешно говорил с Тэхёном о взрослых вещах или даже о самых обыденных, никак не касающихся мафии, о каких не поговоришь со сверстниками; в какой-то момент Тэхён подумал, как было бы хорошо, если бы у него действительно был такой отец.
Но неизбежно проступали и последствия: участившиеся приступы невроза; правая рука, которая держала либо столовый прибор, либо чашку, начинала биться и колотиться, словно пропуская ток. И контролировать это мыслью Тэхён не мог, он пугался самого себя, и механизм приступа ходил по замкнутому кругу.
Не вытерпев бездействия врачей, Марко забрал Тэхёна домой и нашёл заграницей лучшего психиатра, с которым тот проводил по несколько часов ежедневно.
Спустя два месяца его состояние заметно улучшилось, он бесстрашно посещал улицу, гулял по саду в компании друзей, его хватало на длительные разговоры. Они могли даже пойти в тир, чтобы пострелять, но Тэхёну пришлось осваивать стрельбу с левой руки, поскольку на правую он не возлагал больших надежд.
Щадящая терапия проходила фоном, медикаментозное лечение было бы бесполезным, если бы не полновесное естественное.
Оправившись телом, Тэхён особенно врастал в те умиротворённые вечера, отрезанные от мира, где они замирали наедине с Чонгуком, освободившимся от дневных забот. Когда солнце почти садилось, тот заходил в выцветшую золотом комнату и забирался на кровать, что стояла перед окном; за ним часто шумел дождь. Не говоря ни слова, они садились друг к другу вплотную и скрещивали ноги, залечиваясь на ощупь. Важно было гладить, замазывать, затирать, отогревать поцелуями. Затылок, шея, плечи, грудь и живот, поясница. Уронив голову Чонгуку на плечо, Тэхён заживал.