Я уже знаю кто я. Я лекарь. Умею возвращать жизнь, которая ещё не готова завершить путь. Мне достаточно прикоснуться к телу и я прикасаюсь к чувствам. Вот и ещё кусочек. Я эмпат.
Светает. Рваные тучи уносит ветер. Мокрая трава начинает благоухать. Раздаются первые робкие птичьи голоса. Потом бледнеют две луны, становясь тенями и розовеет равнина с редкими кучками кустарников и одинокими раскидистыми деревьями. Одно из них совсем не далеко. Я понимаю, что боги были к нам ещё благосклонны. Нас мог остановить не кустарник, пусть и колючий, но пружинящий, а узловатый ствол или могучая крона дерева чамлыбель. Его ещё называют радужным. Под, высыхающей и отваливающейся пластами, корой, находится древесина всех оттенков коричневого, зелёного и оранжевого.
Кора прекрасно годится для костра, а моего летуна надо согреть. И сварить ему отвар жакарана. Его светло-жёлтые цветы почти единственное растительное лекарство для вигоня. Кожу его спасли перья. Жёсткие и плотные. А вот удар мог повредить внутренности. Но кровотечения нет. Я чувствую. Только ушиб. И сильное физическое истощение. После ему потребуется еда. Много еды для восстановления сил. Мой лук был разобран и сложен в замшевый футляр. И он пережил падение без последствий. Придётся поохотится. Моя быстрая регенерация, похоже, тоже требует топлива.
Зверский голод и опасение, что обессиленный, как и я, вигонь не выдержит долго и сдастся, улетит в те небеса, где ждут его ушедшие предки, заставляют уйти ещё глубже в себя. Искать внутри то, что было отобрано чужой магией. Я уже и это смог понять. Но, видно, я слишком мало в своей жизни уделял внимание запретной магии. Отдавал предпочтение бесконечному многообразию лекарских направлений. Да и всему, что связано с природой. А ещё, точно помню, с нежитью. Зачем-то мне это было необходимо..
Лук я собрал. Напоил Витре отваром. Нарубил ветвей и построил убежище, накрыв слабеньким мороком. Мои магические силы уходили на восстановление урона, нанесённого чужой волшбой. А так как я физически напитать организм мог только сухими лепёшками, то держать щит над вигонем долго не смог бы. И такое укрытие было лучшим компромисом.
Лук в руке и болезненное бурчание в животе, со спазмами и судорогами, так же удовлетворяло потребность в неприятных ощущениях, для отката последствий проклятия. Я поднял голову вверх, втянул воздух. Потом встал на колени и, вдохнув ароматы витающие у земли, прижался к ней острым ухом. Легко и упруго вскочил на ноги. Меня уже возбуждал азарт охотника. Эти навыки, такие близкие к природным инстинктам, возвращались охотно и даже где-то радостно. И ноги понесли меня на юг.
Маленькие рощицы кустистых ягодников, которые почти все были пригодны в пищу только местным видам животных, обещали, что в каком-то из этих пушистых островков я быстро отыщу добычу. Об этом же говорили и ровные, как будто проведённые под линейку, тропки в траве. Они заканчивались либо норкой, прячущейся под круглый валун, либо ныряли в следующий колючий клубок кустов.
Здесь явно было много жрунов. Жаль только охотится на них лучше всего с охотничьим шагеном. Они отличались от домашних тем, что совсем не набирали лишний вес и очень коротким мехом, за что их называли лысые шагены. Они хорошо чувствовали себя в норах и очень ловко, не цепляясь шерстью, проскальзывали среди ветвей, напоминающих ловчую проволоку с колючками.
Шагены гнали жрунов на притаившихся охотников. Бегали те очень быстро. Когда естественный охотник выгонял шустрых толстячков из ягодных кормушек, они мчались напрямик, по специально протоптанным тропкам до следующего убежища. Охотнику оставалось только ждать, пока на него нагонят дичь. У меня такого помощника не было. Зато я знал другую хитрость. Залёг на самый высокий валун пластом, упёрся на локти и крепко зажал травинку между двумя большими пальцами. Дунул один раз робко и тоненько. Прислушался. Издали, с разных расстояний раздался ответный писк.
-Ага,- обрадовался я, значит правильно, не прошёл ещё у жрунов гон. И мазанул по камню широким листом каменки, на который набрал кругленьких шариков помёта жрушек. Потом свистнул травинкой ещё несколько раз. Когда ближайший ответ послышался в паре полётов стрелы приготовился.
Высоко в небе раздался крик хищной птицы.
-Вот, Саот его дери, конкурент! Ну, да ладно. Может даже к добру. Сыграет роль шагена. Будет гнать на меня дичь. А попробует покусится на моё законное, самого подстрелю.
Видимо голод загонял вовнутрь моё обычное нежелание совершать лишние убийства. Сейчас я был готов съесть сам и накормить Витре всем, что попадёт в мой прицел.
Кругленький серовато-бурый шарик, резво перебирая ножками, вылетел на прямую тропку к моему убежищу. Тщательно целиться в жруна невозможно. Только быстрая стрельба на инстинктах даёт возможность подстрелить этого вкуснейшего жирненького.. сейчас.. вжик! Стрела сбила с ног зверька Видно от голода я так тянул тетиву, что стрела унесла маленького зверька в высокую траву. А на перекрёсток вынырнули сразу два зверёныша и вцепились друг в дружку с разбегу. Полетели клочья шерсти. Визг стоял такой, что не слышно было крика падающего с неба хищника.
Стрела одарила одновременно с когтями струга. К счастью птица вцепилась в позвоночник не того самца, которого я выцелил своей стрелой. Но пока струг оторвал свою добычу от моей, пока, тяжело махая крыльями, попытался утащить её в сторону ближайшего чамлыбеля, я уже наложил новую стрелу и сбил обоих.
Возвращался я к Витре со связкой из шестёрки толстолапых обжор и довольно крупного струга. Я бы его есть не стал, а для вигоня любое мясо сгодится.
Сегодняшний день мы останемся на этом месте. И поглядим с чем проснёмся поутру. Я был доволен своим восстановлением. Но даже чувство сытости, вернувшееся приятной тяжестью в живот, не заглушило такого же сосущего чувства неосознанной потери.
Глава 3.
-На поляне весело полыхал костерок. Над ним побулькивал приличных размеров котёл. И запах он источал такой, что мой желудок исполнял что-то, типа речи полководца перед войском. Что-то визгливо-патетически-угрожающее.
Воргены пытались отвлечь меня от созерцания похлёбки. То ли боялись, что я глазами тоже есть умею, то ли не хотели, чтоб я слюной захлебнулась. Даже у Труми в кои-то веки выражение лица было менее страдающим.
Варг знакомил меня с друзьями. Я вспомнила их лица, когда вернулись воспоминания связанные с ним самим. Но я и тогда, и позднее на площади не узнала их имён. И, в свете того, что даже сумасшедшая потребность восстановленного тела в мясной пище, не отменяла, поселившейся в сердце, тоски, я была ему очень благодарна. Благодарна за то, что он вернул мне Труми. За то, что понял беду, чуть не уничтожившую меня. И за то, что не остался к ней равнодушен.
Труми объяснил мне что произошло. И что вернуть мою память полностью будет очень не просто. Он не мог рассказать мне многих вещей, но справедливо рассудив, что нарушение всех предыдущих планов явится прекрасной гарантией моей безопасности от врагов, которые так очевидно не желали мне ничего хорошего, я решила продолжить путь в компании Варга и его товарищей. Благо он не возражал. Даже, кажется был доволен такой перспективой.
Не смотря на избранный им способ восстановления моей памяти, дальше он повёл себя со мной очень уважительно. Иначе мысль остаться с ним и не пришла бы мне в голову. Я приняла его линию поведения. А повёл он себя как рыцарь принёсший присягу верности. А, поскольку, в кругу своих попутчиков, был чем-то вроде вождя, то принимал решения за всех.
Вот и теперь, огромные парни послушно кивали и представлялись мне по его требованию. А он характеризовал их, как командир, представляющий солдат военачальнику. Меня это слегка напрягало, но я утешала себя тем, что если люди себя так со мной ведут, даже зная, что я о себе почти ничего не помню, то доверять им можно безоговорочно. И это значит, что я тоже чего-то стою. А значит нечего заниматься глупостями. Надо брать себя в руки и пытаться вернуть себе то, что мне принадлежит по праву. Кто бы я не была, моя сила духа со мной.
Первым был самый старший в отряде. По возрасту. Он внешне выглядел суровым, пока не начинал говорить. А когда начинал, напоминал мне кого-то, раньше бывшего мне очень близким. И становился удивительно заботливым, хоть и ворчливым. Вот и меня первым усадил в тепло, сунул в руки кружку и плеснул туда пару глотков какой-то вонючей дряни и разбавив водой доверху, заставил хлебать мелкими глотками.
Керан Улкен,- назвался он по требованию Варга,- можно просто Керан.
А я, как ни странно, поняла. Керан - большая хищная птица. Ну, да. Похож. Спокойный. Гордый. В янтарных глазах одновременно и достоинство и хищная настороженность, и безмерная свобода. И почти маниакальная забота о потомстве. Кормить, растить, защищать.. А Улкен это большой. Сказали бы огромный и спорить не стала.. Даже покрупней Варга в плечах. Ростом чуть ниже. Да все они здоровущие. Мышцы под кожей как сырные головки катаются.
Вторым кивнул вихрастый, с какими-то тёмными клочьями в волосах, юркий и язвительный Бегерек. И ростом он ниже всех почти на полголовы. Имена воргены получают становясь взрослыми. До этого всех называют сосунками. И это правда. Матери не отказывают в молоке детям до семи лет. Хотя едят они другую пищу. Но сосут они не только женщин, но и таймах. Иногда, в голодные годы молоко разбавляют таймашей кровью. А в семь испытание и взрослость, не только у мальчиков, но и у девочек. Еду добывать самостоятельно. Слабые не выживают. Особенно у чужачек, уводом замуженых. Таким и был Бегерек. Так в степи называют крупное жалящее насекомое, изводящее таймашьи стада в начале лета.
Третьим оказался Джейрах. Его тотем - джейрах, степная антилопа. На первый взгляд ничего особенного в парне, но притягивает взгляд любой девушки. Ростом он с Варга. Грудь скрывает лёгкие. подобные кузнечным мехам. Поскольку бежать ровной рысью он мог наравне с лучшим таймахом и уставал не скоро. А усталость заставляла только на время схватиться за гриву своего скакуна.
История его рождения была печальной. Воргенка полюбила сына вождя племени. Отца Варга. Тогда он только в первый раз вышел на Весенние игры, где молодёжь искала себе пару. На этих играх парни и девушки проходят испытания и по их результатам выстраиваются в две шеренги друг против друга. И каждый может выбирать только в свою очередь.
Они были первыми в ряду. Парни веселились и друг толкнул сына вождя локтем, подбивая взять в жёны победительницу. И сильна она, и ловка.
-Если бы я хотел спать с воином, выбрал бы тебя,- засмеялся в ответ отец Варга. И вышел из строя. Молод был. Сила играла. Не спешил любить.
А девушка обиды не простила. Ушла в наёмный поход. И привела оттуда награду. Пленного сидхе из южных. И пошла к шаману творить страшный обряд. Во время алой луны, посвящённой воргенскому богу войны, пленника вывели в степь, раздели и заставили бегать в одолень-траве, подгоняя ударами бичей. В кровавые следы ударов попадал сок и пыльца дурманящего растения. К концу поля прибегал уже не человек. Самец, охваченный одним желанием - получить самку. Считалось, что таким неистовым в страсти мог быть только сам бог войны, вселяющийся на время в тело, предназначенное ему в жертву. Которую он и получил, едва воргенка сбросила с обнажённого тела, зарычавшего мужчину, оставившего в ней своё семя.
Кто знает, вошёл ли в отца Джейраха тот бог, а то, что он был сидхе, мог увидеть каждый. Вот и сейчас зелёные глаза лукаво щурились, а во мне их красота рождала только обиду и недоверие. Я поглядела на Труми, не понимая своих чувств. Но он только покачал головой и я поняла, говорить не станет. Это что-то из моей потерянной жизни.
Четвёртого я оставила на потом. И он был этому рад не меньше меня. Поспела похлёбка, пахнущая травами, древесными грибами и водяной птицей кра, на гнездо которой чуть не наступил Варг, когда пошёл одеваться в приречные кусты. В суп пошли и яйца, ещё не засиженные. Сейчас только стук ложек по мискам, да одобрительное кряканье парней, глядевших с каким аппетитом я совала в рот обжигающую ложку, раздавались на опушке.
Жолбар похож на биргиннена. Только цветом как метёлки сухой травы и ростом вдвое меньший. Но по характеру свиреп и отчаян. Никогда не отступает. Впереди ли охотник, позади ли добыча, и с какой бы стороны ни находилась пара. Такой был четвёртый. С медовыми глазами, темнеющими к краю радужки. И выкрашенными в красный цвет, по воргенской моде, передними зубами.
Кетет ездил без седла и узды. Груз вёз на своей спине. Таймахов любил до безумия. Жалел. Уважал их свободу. Но упрям был по-хорошему, и вцеплялся в любое дело, как клещ. Черты лица все крупные, резкие. Голос тоже. Даже уши болели.
Вот таким было моё войско.
-Куда вы шли, Варг? До того, как меня нашли..- поинтересовалась я. Мне надоело спрашивать о себе и расстраиваться, когда тебе отвечать отказываются.
-К Трясине,- ответил он, не задумываясь.
-Ну и не станем менять планы,- резко вскочила я. А никто и не возражал.
Глава 4.
День кончился быстро. Садилось солнце. Небо у горизонта стало сначала алым, потом, темнея, протаяло в густеющей синеве лунками сразу четырёх разноцветных лун. Я лежал, прижавшись к тёплому телу вигоня, погружённого в лечебный сон. Сам же заснуть никак не мог. Сколько не занимал себя необходимыми и рутинными занятиями, оставалось чувство чего-то незавершённого.
Я не должен был бы сетовать на немилость богов. И, если ты попал под такое страшное проклятие, как забвение и умудрился в один день восстановить способности в таком объёме, как это удалось мне, то стоит богов поблагодарить.
Но, разложить по полочкам случившееся, стоит. Это похоже на уборку в доме. Когда находятся давно потерянные вещи. Если и не отыщется то, самое нужное, что заставляет болезненно сжиматься сердце от чувства огромной потери, то, возможно, найдётся место, где хотя бы припомнишь, что потерял.
-Удар запрещённого заклятья говорит о том, что есть маг, который идёт на меры, грозящие смертью или полным блокированием дара, ему самому. Значит причины, побуждающие его к таким действиям, очень важные. Хорошо бы понять, почему меня просто не убили. Убить молнией во время грозы просто и естественно. И не привлечёт внимания властей. Вряд ли кто станет искать следы магии на убитом молнией в грозу. Конечно, любой маг прикрыт щитами, особенно в такую бурю. Тоесть, если маг не так силён, чтоб пробить мой щит, а он не самого высокого уровня, то скорее всего забвение, относящееся к проклятиям, а не к чистым заклинаниям, использовалось в заготовке.