- Как твоя рана? - наконец, первым нарушаю тишину. И понижаю голос – громкий разговор могут услышать патрулирующие коридоры медсестры. – С мышцами, вроде бы, не все так плохо?
- Ну да… пуля пошла насквозь, потому что выстрел произвели в упор, - Саске пожимает плечами и пытается перевести тему. - Третий раз приходил Ибики - пришлось снова врать про ограбление. Они завели дело, но какой смысл, если оно таинственно прикроется уже завтра… это же Синтагма, в конце концов.
- Кстати, на нашей улице ведь установлены камеры наблюдения?
- Конечно. И мой гость прекрасно об этом знал.
Чуть-чуть двинув плечом, Учиха морщится. Типичный мазохист, блин! Может быть, ему просто нравится бередить болючее место? Господи, о чем это я… в этом ведь весь Саске.
- Сильно болит?.. – невыносимо хочется прикоснуться к его ране. Сделать хоть что-то – поцеловать, подуть, как делала мама в детстве. Только бы перестало доставлять ему дискомфорт. Жаль, что я не способен на подобные целительские чудеса…
- Просто ноет. Обезболивающее действует прекрасно, но… лучше просто не двигаться лишний раз, - Саске говорит отстраненно, словно его это вообще не касается. Сидит, сухо рассказывает о неприятностях незнакомого, постороннего человека. И я не знаю, что так задевает меня в этом демонстративном безразличии. Может быть, то, что он сам позволил этому случиться? И ни капельки не злится? А теперь мне приходится лелеять эту ярость за двоих.
- Тебе хоть полегчало? - немного помолчав, перевожу взгляд на кучку оригами.
- Не очень. Надо выучить что-нибудь новенькое. Кроме того, это хорошая тренировка для моей запылившейся моторики. Если ты все еще собираешься осваивать трюки с переодеванием и открытым огнем – нам это понадобится…
Саске чуть приподнимает бровь.
- Чему ты удивляешься, Наруто?
- Я… на минутку… на малюсенькую секунду подумал, что произошедшее выбьет тебя из колеи. Хорошо, что это не так.
- Никакие катастрофы мира не заставят меня отступиться, - Саске хмыкает, позволив себе сладковатую ностальгическую улыбку. - И тебя тоже, не так ли?
- Пожалуй. Ладно… раз все в порядке, я пойду. Тебе нужно поспать.
- Наруто…
- Ась?
- Что сказал врач?
- Куренай отправила анализы. И это… похоже на, блин, как там… дилата… чего-то там… кардиомопатию. Вроде бы так.
- Он рассказал что-то новое?
- Ну… Только то, что пока трудно сказать, нужна мне операция или нет. Нужно провести еще кое-какие исследования, прежде чем врач придет к окончательному решению. Вот.
- Как ты себя чувствуешь?
- Мне тоже дают хорошие лекарства. Боли почти нет, - кладу ладонь на грудь. – Медсестра сказала, если не понадобится операционное вмешательство, меня выпишут на днях. Только показываться надо будет регулярно и снова таблетки…
Я стараюсь, чтобы мой голос звучал непринужденно. Только вот эти спектакли уже давно не действуют на Саске.
- Иди сюда.
Глубоко вздохнув, покорно наклоняюсь. Саске при помощи здоровой руки осторожно притягивает меня ближе. Глубокий поцелуй и знакомый запах дурманят, мысли вмиг становятся вязкими, тягучими…
Он целует меня совсем как раньше и совершенно по-другому. Этот собственнический дух, хорошенько приправленный нотками тоски давно знаком нам обоим. Но…
Так бывает, когда человек, необходимый до физической боли, недоступен или может исчезнуть в любой момент. Исчезнуть навсегда – просто раствориться, оставив после себя тысячу следов-воспоминаний.
В его губах я чувствую горькую, больную зависимость. Чувствую страшное «я умру, если с тобой что-нибудь случится». Чувствую отголоски ужасной душевной боли…
И почему-то в мыслях всплывает вечно забытый мной тюбик зубной пасты, второпях скинутая одежда, скомканные полотенца, шампунь с идиотским названием «Эдемский Сад», который так сильно понравился мне по запаху. Еще книги – глупые детективы, ненагружающие мозг, или наоборот, нагружающие, философские заметки Пауло Коэльо.
Флешки с музыкой. С самыми разными сборками: попсятина, рок, оркестровая. Саксофон и труба, вперемешку с виолончелью – единственное, что не так уж сильно бесит Саске. Любимая кружка со сколотым уголком, который иногда, в процессе чаепития зачем-то зализывается. И много чего еще… что может остаться после меня.
А после Учихи?..
Прекрасные грани его мира. Идеальные, но в чем-то небрежные и даже издевательски упрямые. Саске не задвигает тапочки под кровать, даже зная, что я могу об них запнуться в темноте. Не убирает мои вещи с пола – только отпинывает ногой в углы. И я даже знаю, какое у него выражение лица в этот момент…
Раздраженно-смешливое. Прекрасное.
Эти его заботливые ежемесячные чистки кухонной утвари! Сначала специальным средством, растворяющим жир, потом жесткой щеточкой, потом мягкой. И до зеркального блеска – тряпочкой. Кулинарные книги, сложенные неизменной стопкой. По размеру, пирамидой: от большей к меньшей. Вместо записок – журавлики из салфеток. Коллекционная перьевая ручка, подаренная женщиной, с которой он поделился собственным рецептом.
Как же давно мы вместе, если перестали замечать, насколько глубоко наши миры проникли друг в друга? Насколько они дополняются и как восхитительно сосуществуют, взаимодействуют?..
Отстранившись, Учиха ласково стирает слезы с моих щек. Видно, что он хотел бы и вторую руку задействовать, сжать мое лицо, запутаться в волосах, как делал это тысячу раз…
Моя смерть уничтожит его. А его смерть уничтожит меня. Потому что наши миры уже не в силах существовать друг без друга, как сердце без мозга и мозг без сердца.
Запереться бы вдвоем в белой комнате с мягкими стенами, круглыми углами и здоровой пищей. В изоляции, в безопасности, в клетке. Но нет. Нам подавай пули, ужасы, страхи и бешеный адреналин.
Риск.
Пока я плачу, Саске гладит мою грудь, тихо шурша больничной рубашкой. Ладонью – вниз, вверх, прямо над сердцем. Даже несмотря на то, что ему явно больно шевелиться.
- Я никому тебя не отдам, - шепчу, пристально вглядываясь в длинные опущенные ресницы, отбрасывающие тени на бледные щеки. – Если кто-то посмеет…
- Не посмеет, - наконец, он поднимает взгляд. – Кто захочет связываться с таким непредсказуемым идиотом как ты?
- Действительно, - мы одновременно улыбаемся и снова обмениваемся поцелуями. Именно обмениваемся – все честно.
В этот самый момент мне приходит в голову самая безумная идея из тех, которые уже успели там побывать. Она занимает все окружающее пространство, бьется и пульсирует, как новое сердце.
Саске бы убил меня за подобные мысли.
Убил бы… чтобы умереть следом.
***
На следующий день в мою палату заявляются Киба с Гаарой. Они оба напуганы до чертиков, так что приходится успокаивать их целый час, не меньше. Киба все время держит меня за руку, Гаара в процессе допроса несколько раз отзванивается приставучему Какаши. И только удается более-менее их успокоить, заставив поверить на слово, во время буксирования друзей к выходу на пути возникают Конан с Кабуто. Последний выкладывает присутствующим информацию о моих болячках и раздает советы по поводу лечения, как на духу. Как бы между делом упомянув еще и ранение Саске!
Далее на меня сыпятся вопросы о том, что случилось. Вообще-то Учиха просил никому не говорить, чтобы его не беспокоили лишний раз, но благодаря Кабуто все чудеснейшим образом выплыло наружу.
Когда-нибудь я отомщу ему за это. Хорошенько отомщу, рассказав его будущему ребенку всю подноготную, как только мелкий «Конабуто» начнет понимать человеческую речь!
А спасает меня врач, так вовремя прошедший мимо нашей шумной толпы. Он загоняет всех по своим местам – меня обратно в палату, этих придурков – в приемную, чтобы остыли. Спасибо доброму человеку.
Через три дня меня выпускают на свободу. Под тысячу обещаний выполнять все рекомендации и ни в коем случае не пропускать прием лекарств. Лечащий врач у меня отличный, пусть и строгий. Очень хороший, профессиональный дядька.
Первым делом я беру такси и заезжаю в аптеку, чтобы приобрести все необходимое: «любимые» блистеры, порционный контейнер, прибор для измерения давления…
Саске придется поваляться в больнице еще как минимум две недели - это мне сейчас только на руку. Пусть отдыхает, набирается сил и лечит лапу. Впереди у нас куча дел, уйма тренировок и эпическое возвращение к работе. Средства, отложенные на «черный день», скоро закончатся. Сосать лапу Саске не любит, а умение сосать что поинтереснее от безденежья не спасет.
Ладно, работа работой, но помимо этого есть еще и дела. У меня – одно. Самое важное, самое безумное.
Я ждал этого момента с таким нетерпением, что по возвращении домой в глазах троится от волнения. Приходится немного постоять, прислонившись спиной к стене. Это все равно не помогает, потому что я тут же начинаю носиться по дому, собирая все самое необходимое и подбирая одежду. Сейчас это важно. Правда важно.
Да, Саске был прав. Лучше пустоты на мне смотрится только черное. Особенно сейчас, когда лицо чуть осунулось, и под глазами проявились тени. Кинув взгляд в зеркало, останавливаюсь на минутку, пытаясь узнать в отражении привычного себя.
На-ру-то У-зу-ма-ки.
Почему-то в мыслях мое имя звучит и произносится голосом Саске. Его нежными урчащими интонациями – Наруто, и ехидно-злобными – Узумаки. Что не говори, я слишком сильно привык к своему сожителю.
Привык к тому, что Саске рядом и защищает от всяческих проблем. Теперь – это не работает. Я должен отказаться от прошлого.
Если я не справлюсь с задуманным, то влипну в дерьмо по самую макушку. Сам. Один. А если справлюсь…
Да. Надо просто верить. Кроме веры у меня ничего нет. И быть не может.
Отражение молчаливо мерцает синими от страха глазами. Надо оставить весь этот ужас здесь и сейчас. Я должен выйти из дома другим человеком. Тем человеком, который надерет задницу Хидану. Ублюдку Данзо. И всей Синтагме.
Вдох-выдох. Это всегда помогало, верно?
Узумаки Наруто мягко и зло ухмыляется мне. В синеве его глаз больше нет слабости – она стала по-настоящему ядовитой и крепкой, как мятный абсент. Теперь и мне некуда деваться. Потому, однажды сняв кандалы с загорелой шеи, обратно демона уже не загонишь.
Бешеный сердечный ритм постепенно выравнивается, и я чувствую, что готов.
Действительно готов ко всему.
========== О хороших учениках, тварях и Джокерах ==========
Всегда было интересно, о чем думал человек, распределяя роли в иерархии игральных карт? Хотел ли он придумать нечто гениальное или просто сходил с ума от безделья?
И кто же такой туз, если не единица? Венец, вершина группы, ее лучшее звено? Или казна. Так сказать, денежная власть. Ведь в нашем мире часто бывает так, что за деньгами остается последнее слово. Или оружие, типа бомбы? Бабах – и нет никакого врага…
Может быть, нам дают возможность самим решить, чем или кем для нас является туз? Самым дорогим, самым ценным, самым сильным элементом. Что ж, если в моей жизни и существует такая деталь, то сейчас самое время внедрить ее в игру. А вот козырная ли – время покажет.
Жаль, что я не смогу сдержать обещания. Скорее всего, после моего Отчаянного Похода Саске сделает из меня жаркое. Он узнает – я сам, лично обо всём расскажу. Конечно, если жив останусь.
Двери распахиваются легко и до неприличного шумно. Любому нормальному человеку должно быть стыдно за этот зашкаливающе-пафосный жест. Но нет. Ни капли. С таким-то навыком глупого поведения мне даже посоперничать не с кем в искусстве вторжения на частную территорию.
Первым на меня обращает внимание бармен. Яхико поднимает взгляд и удивленно вытягивает губы в ухмылке. Пока я иду через ряды столиков, преодолевая расстояние с непойми откуда взявшейся легкостью, на горизонте появляется еще одна фигура. Даже не знаю, стоит ли радоваться тому, что в первую очередь мне посчастливилось нарваться именно на него…
- Неужели мышонок собственной персоной? – Хидан садится на барный стул и скучающе подпирает голову рукой. Видок у него, конечно, самый расслабленный, но взгляд острее любых лезвий. – А, нет, не совсем…
Изворотливая тварь успевает избежать удара. Только ненадолго. Точно зная, что эффект неожиданности против Хидана не сработает, я задумал кое-что поинтереснее предсказуемой драки, из которой чертовски трудно выйти победителем.
Хидан неуверенно хмыкает, когда я вжимаю ему в шею собственное оружие, с немыслимой ловкостью выдранное из кобуры на поясе. Кожаный карман был лишь едва прикрыт рубашкой – еще одно доказательство, что сегодня я обречен на несказанное везение. Плюс, все-таки чему-то научился у наглых пальцев Саске.
- Пустынный Орел, не так ли? Большой и нелепый, для устрашения вариант наилучший?
- Какой хороший ученик.
- Где Данзо?
- Малыш, брось игрушку. Я тебе не по зубам. Тем более, ты даже на курок нажать не сможешь.
Приходится продемонстрировать свои добрые намерения, одним рывком прижав дурную голову к барной стойке. От столкновения лба с гладкой поверхностью вымытые бокалы тихо звякают. Якихо – мрачнеет, Хидан – зло выдыхает сквозь зубы.
- Терять мне нечего, котеночек, - изогнув большой палец, передергиваю рычажок. Заряжено. Прекрасно… - убить не убью, это правда. Но неужели у тебя есть лишнее ухо или отрастают новые пальцы, как у ящерицы?
- Ты не из тех людей, - ну, наконец-то он начинает воспринимать меня всерьез. Слабо дергается в захвате, и я перевожу оружие прямо под ушную раковину.
- И ты снова прав. Был не из тех людей. Не из таких, как ты.
- Ты хоть одну муху за свою жизнь обидел, Узумаки?
- Никогда не поздно начать!
- Ну давай, чего медлишь?
Наверное, я действую не так, как должен. Это не я – кто-то другой. Или все-таки я. Другой я.
Оглушающий грохот. Кровавая полоса на поверхности барной стойки «под мрамор». Звон разбитых бутылок.
Мы оглушены оба – и я, и Хидан. Разлетаемся, как разрубленная пополам змея. Он со звериным рычанием и с кровоточащей раной вместо уха. А я – в компании Пустынного Орла, дрожащих рук и сильнейшего головокружения.
- Тварь!
Шоковая пелена, пронизанная высокочастотным писком, спадает от приглушенного звука - голоса Хидана. Далее я слышу ругательства Яхико. И перевожу на него оружие.
- Заткнись.
Затыкается.
На звук выстрела никто не появляется. Я не удивлюсь, если эти двое одни во всем здании клуба. Видимо, слишком раннее время для выхода на охоту убогой нечести.
- Я спросил, где Данзо. Надо повторить вопрос?
- Ну-ну, не надо так буйствовать.
А нет, они не одни.
Почти ожидаемо в мой затылок вжимается прохладный металл. Страха нет – куда страшнее наблюдать за болезненными мучениями Хидана. Зато он больше не насмехается. И вряд ли рискнет.
- Опусти пистолет, - голос Хаку такой же спокойный и ровный, каким запомнился тогда, в больнице.
- Думаешь, я боюсь смерти? – самое время вспомнить о том, что я вроде как хотел воспользоваться планом. – Сердце может подвести меня в любой момент. Избавь жертву обстоятельств от возни с больницами, а Саске – с похоронами, сделай милость?
- Зачем ты явился? – да, голос ровный, но быстро меняется – от слова к слову. То невозмутимо-холодный, то едва раздраженный, то…
- К Данзо.
Вместо каких-либо новых угроз, Хаку прихватывает меня за подбородок сзади и обжигает кожу дыханием:
- Зачем. Ты. Явился?
- Поставить его на место.
- Думаешь, получится?
- Я попытаюсь. Терять мне нечего.
- Ты забылся. Я знаю, где живет Конан.
- Кабуто не так глуп, как ты думаешь. Сунешься к Элифесу?
- Саске не нужна еще одна дырка где-то в районе груди?
Как раз в том районе у меня кусает болью, но я не позволяю себе даже вздрогнуть.
- Минус он, минус я. Хотелось бы лежать с ним в одной могиле, но если закопаешь мое тело в какой-нибудь канаве – не обижусь.