- Ты должен! – кричу. – Должен присматривать за мной!
- Нет, не должен, - меня бесит его отчужденный голос. Прощупывает пульс, внимательно вглядывается в мои глаза, - я должен следить, чтоб тебя никто не убил. Мне не должно быть дела до того, что ты сам делаешь с собой.
- Но тебе же есть дело!
- Есть, - кивает.
- Тогда почему? – голос с визга срывается на хрип, горло раздирает кашлем.
- Тихо, Джеймс, тихо, успокойся, - тяжелая ладонь давит на плечо.
- Ты меня бросил.
- Нет, Джим.
- Бросил!
- Успокойся, не впадай в истерику. Джеймс, я тебя обратно отвезу. – Кажется, не шутит.
Осторожно гладит по волосам, успокаивая.
- Это ты звонил в клинику?
Кивает.
- Значит, ты за мной следил?
- Это моя работа, Джим.
Работа. Все у тебя работа. Мда, эмоциональное состояние ни к черту – всхлипываю, вздрагивая всем телом.
- Ты не можешь, - он удивленно смотрит на меня, а я продолжаю, - ты не можешь быть такой холодной, бесчувственной сволочью. Ты не можешь.
Я, кажется, так и отключаюсь у него на руках, повторяя одно и то же. Во всяком случае, когда я открываю глаза – обнаруживаю, что лежу в своей кровати, а на электронных часах слабо высвечивается время – четверть пятого. Я, кажется, опять проспал полдня.
Окидываю взглядом комнату – не темно, приглушенный свет лампы разбавляет ночь. Правда неверные, будто двигающиеся тени, меня немного нервируют.
Себастьян спит в кресле, неподалеку от кровати.
========== Часть 12 ==========
Я режу его плечо – тонкие, ровные полоски пересекают загорелую кожу. Мне скучно и я режу его, потому что резать себя – нельзя. Совершенно точно нельзя – полковник опять отвесит мне несильную, хлесткую пощечину.
Это как ритуал, как сказка перед сном. Длинные пальцы лениво ласкают мою шею, а я только вожу скальпелем по коже, оставляя сетку припухших царапин. Хочется плакать от беспомощности – какого дьявола я так зависим от этой синеглазой чумы? Крови почти нет, удовлетворения тоже, но я утешаю себя мыслью, что сказка такой и должна быть.
Странная сказка для сумасшедшего. Потом он протягивает мне пару таблеток и стакан воды. За день приходится выпивать много таблеток.
Я медленно прихожу в себя, постепенно возвращается работоспособность и ясность мышления.
Но мне нравятся эти вечера – по-своему они даже уютны.
- Ты опасная дрянь, полковник.
- Иначе нельзя. С тобой – нельзя.
- Хуже наркотиков.
- Надеюсь.
Он убирает руку с моей шеи, как обычно игнорируя мое недовольство. Собирается уходить.
На самом деле полковник паршиво выглядит, я знаю, что он почти не спит, стараясь не оставлять меня в одиночестве надолго.
- Постой.- Бас недовольно оборачивается на мой зов. - Мне ужасно скучно, Бастиан…
- Не навеселился?
- Сделай что-нибудь. Я хочу, чтоб опять было весело.
- Какой же ты дурак…
- Эй, это моя фраза, - смеюсь.
Бас кривовато улыбается – наверное впервые за те дни, что я дома.
- Да, шеф.
- Сделаешь?
- Я что-нибудь придумаю.
Протягиваю руку, касаясь его бедра, мне нравится, что он не отстраняется.
- Ты жалеешь меня?
- Жалеть, если уж на то пошло, нужно меня. Ты делаешь то, что хочешь, а получаешь то, что должен. Все просто. Ложись, спи. Пожалуйста, веди себя адекватно – мне нужно уйти. Еще одна выходка и прикую тебя наручниками к кровати.
- Я, наверное, буду чертовски сексуально выглядеть.
Взгляд синих глаз оценивающе проходится вдоль тела: вижу, как задерживается на шее, на запястьях.
- Думаю, что очень сексуально, Джеймс. – Наемник отстраняется, направляясь к двери. – Не заставляй меня проверять.
Меня возбуждает даже мысль об этом.
- Я буду спать. Обещаю. И никаких глупостей, - задумчиво смотрю на свою забинтованную руку.
Кажется, его трогает мое тихое, безоговорочное повиновение – возвращается, склоняясь ко мне, шепчет доверительно:
- Мне нравится, когда ты такой.
Я знаю. Знаю, что тебя заводит ощущение власти надо мной.
- Одевайся.
- Как?
- Как хочешь.
Задумчиво смотрю на него. Он больше не носит безрукавки – я бы тоже не стал, если б мои руки были похожи на поле для игры в крестики-нолики.
- Так – нормально? – через несколько минут. Я быстро собрался, не терпится выбраться из импровизированного заключения.
- Подлецу все к лицу, - снайпер почти не смотрит на меня, заботливо накидывая на плечи бежевое пальто. Все-таки я смог воспитать в нем хороший вкус.
Кутаюсь в теплую шерсть, поднимая ворот, прячась от пронизывающего лондонского ветра, пока мы идем к машине.
- Куда везешь?
- Куда надо, - перебрасывает ко мне, на заднее сиденье, небольшой саквояж.
Я улыбаюсь, наверное, как ребенок, получивший неожиданно конфету. Внутри – набор моих любимых, заточенных скальпелей, две опасные бритвы с костяными, в серебряной оплетке ручками, тонкие кожаные перчатки. Мне больше ничего и не нужно для счастья – только жертва.
- Хочу чтоб ты отвлекся от своей постамфетаминовой депрессии.
- Ты где таких слов нахватался? – тяну к нему руку, касаясь щеки.
- В твоей карте так написано.
- Сожги ее. – Мне смешно. Действительно смешно, даже весело.
- Хорошо, - на мгновение отвлекается от дороги, чтобы повернуть голову и мягко обхватить мои пальцы губами и, даже, чуть прикусить кончики.
Мне нравятся эти короткие проявления чувств, это так ему идет.
- Кто у меня сегодня на десерт?
- Не думаю, что тебе на самом деле есть до этого дело. Главное, чтоб выглядело эстетично, ведь так?
- Так. Пусть все будет красиво.
Снять коттедж? Не в его стиле, но это действительно так. Комнаты небольшие, но достаточно милые. Наверное. Юноша, сидящий на диване – вообще очарователен.
- Нравится? – на ухо, мягко касаясь кожи губами.
Медленно киваю. Пепельно-русые, красиво остриженные волосы, серо-голубые глаза, в обрамлении пушистых, светлых ресниц, изящная линия шеи, перечеркнутая тонким роскошным ошейником – светлая замша и черненое серебро. Подхожу ближе, оценивающе рассматривая мальчика. Тонкие ключицы, хрупкие, будто фарфоровые.
Полковник проходит к стоящему у окна бару.
- Как тебя зовут?
Мальчик чуть испуганно смотрит на моего снайпера. Вопросительно смотрю на него же.
- Я сказал ему молчать. Можешь называть его Ноа. Мне он так представился.
- Мне не нравится, - хмурюсь. – Оно женское, и ты, - придерживаю юношу за подбородок, поворачивая его в голову то влево, то вправо, - не еврейская девочка.
- Тебе невозможно угодить, - Себ улыбается. – Поэтому я и сделал так, чтобы он молчал.
- Ну почему же, у тебя отлично получается мне угождать. Останешься?
- Я тебя смущаю? – наливает в низкий стакан немного виски.
- Вряд ли у тебя получится, даже если ты очень захочешь.
- Тогда останусь.
Отворачиваюсь от него, концентрируясь на мальчике передо мной. Тонкая, будто серебристая кожа.
На ней хорошо смотрелись бы рубины.
Заинтересованно смотрит на саквояж, переводит вопросительный взгляд на меня.
- Ты скоро узнаешь, мальчик-девочка. Бас, можно?
- Тебе правда интересно мое мнение? – я киваю. – Тогда нет, нельзя.
Это так удобно – он понимает меня, а я его. Хорошо.
Мальчик Ноа – не понимает, но ему и не нужно.
Снимаю, наконец, пальто, расстегиваю манжеты, закатывая рукава.
- Тогда никакого секса, мальчик-девочка. Во всяком случае с тобой, - лукаво кошусь на своего киллера. Он делает вид, что не замечает, усмехаясь в стакан. – Начнем. Он правда не закричит?
Серые, с легким небесным оттенком, глаза округляются.
- Ну неужели ты мне не веришь?
Пухлые красивые губы открываются, но ничего кроме хрипа – ни единого звука. Я не очень люблю когда они кричат – для этого нужно совершенно другое, особенное настроение.
Достаю бритву, вглядываясь в испуганные глаза. Это так мило, сексуально, возбуждающе. Ровно до тех пор, пока он не начинает отбиваться, неловко взмахивая руками.
Полковник, в пару шагов преодолевая разделяющее нас расстояние, просто засовывает ему ствол с глушителем в глотку и жестко шипит:
- Утихни.
- Ты даешь ему ложную надежду, любовь моя, – отталкиваю его руку с пистолетом.
- Не называй меня так, это чудовищно пошло.
- Ты прав, – натягиваю тонкие перчатки – если уж полковник их положил в мой саквояж, значит стоит надеть, - а это по-твоему не пошло?
- А рассекать с руками по локоть в крови и по полтора часа отмывать ладони? Это нормально?
- Мы не говорим о нормальности. Я говорю, что это пошло выглядит.
- А мне нравится, - он наконец-то убирает пистолет во внутренний карман куртки. – Развлекайся, шеф.
- Нет.
- Что? – нервно вскидывает голову.
- Не называй меня шефом, не сегодня.
- Хорошо, Джим. Развлекайся.
- Стой, стой, стой. Я хочу, чтоб ты был рядом. Совсем рядом.
Страдальчески морщится, бедный, брезгливый тигренок. Но, раз уж решил меня развлекать, придется пересиливать себя. Садится на пол, так, чтобы видеть меня, но не лежащего на диване юношу.
Мальчик плачет, обреченно и беззвучно. Белесые ресницы слиплись от слез, соленый ручеек тянется от уголков глаз к вискам.
- Что еще ты ему дал?
- Немного успокоительного, чтоб не реагировал слишком остро.
- Успокоительного? – смеюсь. – Немного?
- Ты чудовище, Джим, - он довольно морщит нос.
- Мне кажется, или тебе это нравится?
Молчит.
- Ну скажи, - надавливая плашмя бритвой на подбородок снизу, вынуждаю его поднять голову, столкнуться со мной взглядом.
- Ты выглядишь намного лучше.
- И на том спасибо, но… Ладно. Это все не твой конек. Смотри, - вытягиваю руку мальчика так, чтобы она была видна снайперу.
- Не хочу. – Отворачивается.
Мальчик открывает и закрывает рот, неритмично изгибаясь подо мной. Это приятно. Аккуратно разрезаю тонкую ткань футболки, обнажая молочно-белую кожу груди с выступающими нежно-розовыми крупными сосками.
- Ох, ты невозможен… - я даже не знаю к кому обращаюсь, обхватывая один губами.
Отрываюсь, делаю первый надрез, чуть ниже ключиц, длинный и тонкий, и режу я очень медленно, наблюдая, как сталь окрашивается алым.
- Это очень красиво…
- Раньше ты не разговаривал, – полковник любезно придерживает юношу, давя рукой на горло.
- Я хочу поделиться с тобой.
Вижу, как уголки его губ почти непроизвольно дергаются вверх, он сдерживается, но через несколько секунд все-таки широко улыбается, скаля зубы.
Давлю на бритву, загоняя лезвие глубже под кожу, наподобие той булавки, что до сих пор красуется у снайпера в виске.
Дрожь.
Кровь.
Мышцы сокращаются, агонизируя от боли.
- Джим…
Вздрагиваю от неожиданного прикосновения к плечам, фокусирую взгляд на еле подрагивающем теле подо мной. Плоть изрезана, испещрена сетью мелких, местами глубоких, порезов. На губах мальчишки кровь – он умирает. Кажется я глубоковато загнал скальпель в грудь.
- Я… Я не помню, как я все это делал.
- Успокойся, Джим.
Ладонь ложится на грудь, аккуратно расстегивая пуговицы, полковник настойчиво стаскивает с меня рубашку. По лицу мальчишки текут слезы, а по коже растекаются кровавые узоры.
Чувствую настойчивые прикосновения губ к плечам.
- Ты собираешься поиметь меня прямо на умирающем мальчике?
- Нет, нет, Джим, я не такой извращенец.
Он тяжело дышит, сжимая мои бедра, целуя шею; я чувствую спиной жар его тела.
- Идем…
- Подожди, я закончу.
Разрез на горле – как последняя милость, как подарок измученному телу. Я всегда заканчиваю им: не только потому, что это действительно самое красивое зрелище, какое только может довестись увидеть, но и потому, что в этот момент можно почувствовать себя неким ангелом, избавляющим тело от боли. И от жизни. Жить, это ведь очень больно.
Снайпер, терпеливо дождавшись, пока я отведу взгляд от замершего хрупкого тела, упорно тянет меня за собой, уворачиваясь от моих рук.
- Перчатки сними.
Чертыхаясь, стягиваю одну за другой.
Комната напротив встречает нас мягкой полутьмой, нежной, как прикосновение шелковой ленты, ложащейся на мои глаза. Я замираю, напрягшись.
- Ты же не боишься меня, Джим?
Нет, не боюсь, малыш. Заставляю себя расслабиться, хотя это нелегко: чувствуется мне – я сегодня ничего не буду контролировать. Ладно, ладно.
- Не бойся, - чувствую на губах его дыхание – с легким ароматом виски и едва заметным – сигарет. Тянусь к нему, делая шаг вперед. Сильные руки придерживают за талию, от них исходит тепло, которое я чувствую даже через рубашку.
- Ты так хочешь меня… - я не спрашиваю, я утверждаю.
- Тебе это льстит?
- С чего бы… Ты не такая уж важная персона.
Вскрикиваю – неожиданно зубы смыкаются на коже под ребрами.
- Поговори мне еще.
Ощущаю влажный жар его рта – даже не заметил, когда он успел стянуть с меня одежду. Пальцы непроизвольно вцепляются в светлые волосы, направляя его голову в нужном мне ритме.
Это шикарно: ничего не видеть – только чувствовать, чувствовать очень остро любое нежное, самое легкое прикосновение.
Властно, может слишком грубо, а может так, как нужно – не знаю, сминать кожу; приоткрывать рот, тихо вскрикивая, скрещивать ноги где-то на уровне гибкой жилистой поясницы. Я чувствую, как двигаются мышцы под загорелой, немного обветренной кожей; натыкаясь пальцами на вырезанные на груди буквы, испытываю необъяснимое, глубокое удовлетворение.
Я чувствую. Живу. Мне нравится.
Под спиной, плотный шелк покрывала быстро становится влажным от пота, воздух в комнате – жарким и спертым; истома, накрывающая все мое существо – горячая, чуть липкая волна; губы, прижимающиеся к тонкой коже на горле оставят, отстранившись, шикарный расцветистый засос – Себастьян не протестует, кажется, а может и не думает об этом, хрипло вышёптывая мое имя, вбиваясь в меня короткими, быстрыми и, будто бы неритмичными толчками. Но нет, я – чувствую ритм, не сразу, через несколько секунд и даже не я, а мое тело, самостоятельно, не спрашивая у мозга разрешения, изгибается в такт, а губы приоткрываются в очередном стоне.
На мгновение будто представляю картину со стороны – мне нравится вид двух переплетенных тел.
Он одевает меня. Никто и никогда не одевал меня после секса, это так странно – лениво изгибаюсь, помогая.
- Мне нравится…
- Что? – длинные пальцы ловко управляются с маленькими пуговицами, а разгоряченное тело прижимается ко мне.
- То, что ты делаешь. Это странно. Мне нравится.
Довольно кивает.
- Ты умный, Бас. Ну, или догадливый.
- А ты язва. Сейчас за задницу укушу.
Смеюсь – задница-то моя в безопасности, прокусить плотную джинсовую ткань даже этому тигру не под силу.
Наблюдаю, как снайпер с привычной небрежностью накидывает футболку, застегивает ремень на слегка потертых джинсах.
- Мне надо больше внимания уделять твоему гардеробу.
Киллер насмешливо поднимает брови.
- Я серьезно. Что ты написал на том листке?
Непонимающе смотрит, ничего не говоря.
- На том, на котором я написал, что ты самонадеянная сволочь.
- Свои предположения, - вздыхает. – На счет твоей реакции на мое отсутствие. Но, поскольку ты сумел превзойти все мои ожидания – все это бессмысленно. Предупреждая твой следующий вопрос скажу, что винтовку я забрал исключительно потому, что так было удобнее за тобой наблюдать.
- Ты за мной следил? – подпускаю нотку возмущения в голос.
- Я обещал, что тебя никто не убьет. Вот и все.
- Вот и все… - тихо повторяю.
- Что такое, Джим?
Поднимаюсь, поправляя ворот рубашки.
- Я, в общем-то, собирался тебя уволить.