Как выяснилось — ими даже не пахло, как и родителями, отосланными предприимчивой Ритой в гости. Их-то спровадить явно было легче: достаточно сказать, что сыну нужно повеселиться, и, вдохновленные тем, что слишком самостоятельный и серьезный ребенок наконец «вспомнил» о том, что он еще не умудренный годами муж, они были готовы предоставить дом даже на полное его растерзание.
В общем, рыжая мелочь в очередной раз подтвердила правильность решения Кира жить отдельно — в частности, от сестры, и теперь он считал минуты до момента, когда все собравшиеся превысят свою меру алкоголя и наркоты, перейдя в бессознательно-безопасное состояние. До последнего мига это делать было сравнительно легко: пока Рита не решила, что один сюрприз — хорошо, а еще парочка — те самые вишенки на торте. Еще чудо, что сестра не додумалась закатить пьянку в его собственной квартире (точнее, как выяснилось позже, она додумалась, но, руководствуясь аргументом «у тебя там не развернуться», отмела эту идею как не жизнеспособную).
Девчонка, провокацией Риты отправленная на импровизированную сцену, едва ли вызвала у него что-то кроме равнодушного мазка взглядом по достаточно стройной, даже спортивной — о чем говорил рельеф подтянутых мышц — фигуре. За весь вечер он вряд ли уделил ей в сумме больше пары минут своего внимания, как, впрочем, и всем здесь. Но всякий раз, когда она попадалась ему на глаза, вела себя иначе, нежели остальные: слишком спокойно, слишком тихо, и даже порция алкоголя, кажется, была единственной на целый час. Хотя на умницу-скромницу она не походила совершенно: ни позой, ни взглядом, ни даже внешним видом она не напоминала тех забитых девочек, что на вечеринках прячутся в уголок и оттуда поглядывают испуганно, молясь, лишь бы их не заметили. Скорее она просто вела себя как-то непривычно рассудительно для всегда безбашенной тусовки. Но и только. И это абсолютно не могло стать причиной, по которой ее стоило бы назвать другой: в том, что она была ничуть не лучше всех этих полных грязи и лицемерия личностей, не появлялось ни капли сомнения. Рита с другими дружбу не водила.
Скрестив руки на груди и бросив предупреждающий взгляд на сестру, довольно надкусывающую канапе, Кир вернул внимание зрелищу, якобы призванному быть подарком. Даже интересно, зачем было кого-то выталкивать на «сцену», когда здесь и без того уже крутились четыре элитные стриптизерши. С другой стороны, Рита ценила красивую картинку, и вряд ли бы заставила танцевать ту, которая к этому не имела ни капли способностей.
А способности у нее явно имелись.
Высокая фигурка, на мгновение замершая, начала движение так неуловимо-гипнотически, что в памяти едва ли осталось то, как подчеркивали удары ее бедра и отсчитывали неизвестный никому счет тонкие пальцы — все потонуло в насмешливом взгляде серых глаз, брошенном через плечо, прежде чем она повернулась к нему уже полностью и сделала несколько уверенных шагов, останавливаясь в полутора метрах. Он был прав — она не принадлежала к тихоням: такого цинизма и вызова в глазах у тех не существовало. Скорее она ставила себя выше всех собравшихся здесь и не желала примыкать к окончательно деградировавшим и толкающимся в вязкой массе дерьма, к людям, утратившим последние капли достоинства и морального облика.
Она не была чище. Не была лучше. Но была иного круга. Рита что-то упоминала о запретах?
Губы изогнулись в усмешке: это уже интереснее.
Красиво очерченное тело еще не оголилось ни на миллиметр, но даже так оно соблазняло сильнее выряженных только лишь в дешево-блестящие купальники стриптизерш, как-то померкших на фоне незнакомой девчонки. Впрочем, когда бы им знакомиться, если круг общения самого Кира никогда не сталкивался с кругом общения его сестры? И он, признаться, не решил, хочет ли знать имя выгибающейся перед ним девушки. Достаточно было получить свой — определенно, достойный — подарок и завершить все одной ночью.
Должно быть, она имела в этом опыт — гибкость и плавность движений завораживали, и каким бы пошлым сравнение с кошачьей грацией ни казалось, именно оно первым пришло на ум. Но та, кем она сейчас являлась, была опаснее любого хищника: жесткость и непримиримость натуры не скрывались никакой обманчивой мягкостью и покорностью. Даже опускаясь перед ним, она держала голову гордо, а глаза оттенка холодной стали безотрывно были прикованы к нему. Если бы взгляд был кинжалом, его кожа уже была бы разрезана на тонкие кровоточащие ленты.
И это возбуждало.
Бессознательно подавшись чуть вперед, когда стремительным движением девушка выпрямилась и отпрянула от него, Кир рвано выдохнул. Оставаться безучастным к представлению не получалось, но признавать поражение он не намеревался. Откинувшись обратно на спинку диванчика, он приподнял бровь, смотря в глаза танцовщице. Та, похоже, разгадала немой посыл: ладонь скользнула по бедру вверх, едва приподнимая край темного атласа и тут же позволяя гладкой ткани скрыть широкую полосу плетеного кружева чулка. Четыре удара сердца — ее шаги-повороты, один — мгновение, потребовавшееся, чтобы освободившаяся от высоких каблуков и поставленная ему на плечо ножка оставила его в сидячем положении. По инерции дотронувшись ладонью до узкой — стоит лишь сомкнуть пальцы, и она вся окажется в его руке — щиколотки, едва успел преодолеть несколько сантиметров вверх, когда давление стопы исчезло, и ладонь соприкоснулась с воздухом. Девчонка уже развернулась к нему спиной, устраиваясь между ног: заведенная назад рука в обманчиво-ласкающем жесте прошла в чертовом миллиметре от его щеки и почти_не_провокационно потянула вниз бретель платья, оголяя приподнятое плечо.
Останавливая намеревающуюся превратить соблазнительный танец в полноценный стриптиз девушку, он, пожалуй, даже слишком грубо сжал её запястье. Недоумение мелькнуло в серых глазах, находящихся в каком-то десятке сантиметров от его собственных. Губы разомкнулись, опаляя частым и тяжелым дыханием, намереваясь задать вопрос, но этого не потребовалось.
— Раз это мой подарок, я имею право им ни с кем не делиться, — достаточно громко, чтобы его услышали те, кто ещё находился в способном воспринимать слова состоянии, произнёс Кир, прежде чем встать и потянуть её за собой.
— Всегда подозревала, что мой братец собственник ещё тот, — откомментировала его фразу Ритка и, ехидно взглянув на подругу, добавила, — наслаждайся.
Готовая прикончить её за эту подлянку Воронцова мстительно сощурилась и сделала себе зарубку в памяти: так просто рыжей это с рук не сойдёт. Та же только улыбнулась, привлекая внимание гостей каким-то очередным безумным предложением: сейчас ей требовалось заставить всех забыть о существовании виновника торжества — тогда можно будет считать сегодняшнюю свою задачу выполненной. Она не стремилась навредить Сашке: напротив, она заботилась о ней, правда, по-своему, но уж как могла. Вот только сможет ли та оценить эту заботу — пока что было неизвестно.
***
В чем-то Рита явно была права: порыв, благодаря которому Кир сейчас вел ее подругу по темному коридору подальше от вконец осточертевшей ему вакханалии, отчасти был вызван нежеланием позволить кому бы то ни было еще смотреть на танец. И потому, что принадлежали эти минуты именно ему, и потому, что от грязных, отвратительно-похотливых взглядов, прикованных к девушке, тошнило. Вряд ли она нуждалась в защите, но среди болота этого дерьма она смотрелась чересчур другой. И крупицы человечности требовали отделить ее от остальных, просто позволить спокойно уйти — судя по букету негативных эмоций, она желала именно этого. Или, по крайней мере, не ощущала особого восторга от присутствия здесь.
Массивная светлая дверь с тихим щелчком распахнулась, и Кир жестом пригласил девушку внутрь. Та, замерев на секунду, чтобы смерить его насмешливым взглядом, проскользнула в густую темноту. Мгновением позже он последовал за ней, и щелчок замка раздался вновь. Звук включившегося рассеянного освещения вторил ему.
Вопреки Сашкиному удивлению, комната, в которой она оказалась, не имела никакого отношения к спальне, да и кабинетом не являлась: всего лишь достаточно скромная по своим размерам бильярдная, на удивление лишенная даже намека на диван, кушетку или хотя бы кресло. Что ж, у богатых свои причуды, ей ли не знать. Бильярдная так бильярдная. Обернувшись к виновнику торжества, она прислонилась поясницей к деревянной раме и выжидательно уставилась на него. Молодой человек, кажется, вообще игнорировал ее присутствие: с облегчением расстегнул ворот темной рубашки, размял шею и неторопливо приблизился к стеллажу с книгами. Дорогие переплеты явно занимали его ум сейчас куда сильнее, нежели ее скромная (хотя по танцу того бы даже она не сказала) персона.
Честно выждав две минуты, Воронцова прогнулась назад, чтобы дотянуться до лежащих треугольником шаров: один из них был тут же запущен в уже листающего какую-то книгу Кира. С меткостью проблем не было — снаряд угодил ему точно в предплечье, пройдя по касательной: и не травматично, и вполне ощутимо. Бросив в ее сторону недоуменный взгляд, молодой человек как-то задумчиво проследил за прокатившимся по всей комнате и глухо ударившимся в стену шаром, где и остановилось его движение.
— Так и будем стоять? — осведомилась Сашка, опираясь ладонями о бильярдный стол и не сводя глаз со своего оппонента. Тот пожал плечами.
— Можешь идти. Главное, Рите на глаза не попадись — живой отсюда она тебя не выпустит.
— Не поняла, — серые глаза сузились. — Куда идти?
— Куда угодно. Домой, например.
При напоминании о доме с его обитателями (точнее, обитателем) у Воронцовой свело зубы: то, как она поморщилась и отвела взгляд, от Кира не укрылось. Любопытство всколыхнулось едва-едва и тут же было загнано обратно. Ему-то какое дело до ее причин присутствия здесь?
— Я не выполнила задание до конца — дом подождет.
Сарказм и какая-то капля упрямства — все, что удалось уловить в ее голосе. И железные принципы — в самой фразе. Похоже, некоторые вещи для нее были чем-то большим, нежели просто игры пьяной молодежи. Или же виновато пренебрежение, которое он ей продемонстрировал, прервав на середине, а теперь вообще избегая?
— Боюсь, здесь со стерео-системами туго — могу только ноутбук предложить, — махнув рукой в сторону серебристого прямоугольника, оставленного на комоде возле мини-бара, он вернул книгу на место, про себя назвав девчонку эгоистичным капризным ребенком. Сейчас она успешно листала в онлайн-базе треклисты (спящий компьютер не был защищен паролем), постукивая ногтями по трекпаду. Выбор, судя по всему, особого труда не составил — музыка, чуть менее энергичная, нежели та, под которую она танцевала ранее, с некоторой задержкой из-за перебоев с сетью все же зазвучала, пульсацией уничтожая остатки тишины в комнате. И точно такой же пульсацией отозвалась кровь по венам, стоило взглядам опять пересечься — возможно, это был первый Риткин подарок, за который ее не хотелось удавить.
Болотно-зеленый атлас все же упал к ногам спустя пару десятков секунд, открывая взгляду классическое черное кружево белья и линии татуировки внизу живота. Крест, оплетенный лилией. Рисунок владел вниманием Кира лишь мгновение, но даже так успел отпечататься в памяти: что-то в нем определенно было. Но куда больше — крылось в той, что с некоторым превосходством сейчас пуговицу за пуговицей расстегивала его рубашку, остановившись буквально в шаге от края и пробегаясь пальцами по груди обратно вверх, едва царапая короткими ногтями. Холодное прикосновение, обрисовывающее выдающиеся ключицы, внезапно стало тяжелым давлением, но лишь на пару ударов сердца: оттолкнувшись от его плеча, она легко вспорхнула на бильярдный стол, на полупальцах выполняя несколько шагов-вращений к центру и оборачиваясь.
Она не была похожа на тех стриптизерш, что притащила Рита, хотя бы потому, что ее танец был взаимодействием. Она не просто завлекала телом, миллиметр за миллиметром оголяясь, вызывая животную похоть. Она подчиняла разум. Действовала как амфетамин, единожды испытанный. Поглощала, вызывала зависимость и желание сломать источник такого неправильного состояния.
Если это было ее падением, она все равно оставалась выше их всех.
И не сожалела.
Не сожалела, приближаясь к краю и коленями опираясь о темное дерево рамки. Не сожалела, цепляя за серебряное плетение, обвивающее шею смотрящего на нее. Не сожалела, обнажая мелкие зубы в некоем подобии странной улыбки, прежде чем они соприкоснулись висками, и ее неровное дыхание почти незаметно колыхнуло концы его светлых волос. И позволяя горячим рукам все же лечь на ее спину, чтобы мгновением спустя расстегнуть крючки бюстгальтера, тоже не сожалела. Только надеялась, что хотя бы это останется за объективами камер: она прекрасно знала, что ее выходку в гостиной все равно донесут отцу. Но той половины для него было бы достаточно, а для ее растоптанных сегодняшним вечером внутренностей — нет.
Разбивая так старательно укрепленные рамки поведения, подогнула ногу, свободной стопой скользя по бедру стоящего напротив Кира. Представляя возмущенно багровеющее лицо папы, внутренне смеялась и расстегивала ремень: последние пуговицы рубашки секундами ранее были безжалостно оторваны из нежелания возиться с ними дольше. И не могла точно сказать, полностью ли из стремления смести все родительские запреты и наставления, хотела сейчас молодого человека перед ней.
Ей было двадцать лет, она уже давно не являлась невинной девочкой, но до этого момента все ее связи имели под собой влюбленность.
Самого Кира ее мотивы абсолютно не интересовали. Достаточно было влечения к действительно превосходному телу и магнетизма, исходящего от него. Понимания, что от него вообще не хотят ничего кроме секса: ни тех-самых-возвышенных слов, ни излишнего внимания, ни обещаний. И сложно было спорить с тем, что гордость и некоторое превосходство, столь явно читающиеся в ней, отличные от пустой и дешевой стервозности, привлекали, заставляли задержать взгляд еще ненадолго, изучить еще чуть внимательнее. Заставляли признавать ее, а не воспринимать как одноразовую шлюху. Она хотела его тело, но иначе. И этого было достаточно.
Не отсчитывались секунды-вопросы, якобы созданные для того, чтобы проверить трезвость решимости каждого. Не изливались тонны нежности, призванной не испугать напором. Хриплый голос солистки заменил любые возможно-потребовавшиеся-бы слова людям, не знавшим даже имен друг друга. Беззвучно повторяя те же фразы, Сашка едва повернула голову, чтобы дотронуться губами до выемки между ключицами: по коже, вызванные легкой щекоткой, пробежались мурашки, и до того изучавшие узкую женскую спину руки скользнули ниже, надавливая на четко прослеживающиеся ямочки у поясницы. Полустон-полувздох — как главная реакция, подтвердившая одну из догадок: с ней и вправду следовало действовать не так, как с большинством. Еще один полустон-полувздох — в ответ на быстрый поцелуй за ухом, и уже ее холодная ладонь накрыла низ его живота, двигаясь вдоль темной линии волос.
Изгибающаяся перед ним девушка, с насмешкой в стальных глазах до пронзительной боли сжимающая и массирующая головку его члена, сбивала с толку, вызывая крайне противоречивые и не поддающиеся классификации чувства: то ли предлагала соперничество в странном поединке, но при этом он не мог — и не хотел — представлять ее умоляющей; то ли стремилась что-то доказать, но явно не ему, а какому-то отсутствующему здесь свидетелю; то ли — что пробивалось лишь краткими мгновениями — просто о чем-то просила. Но просьбы не вязались с ее образом, нарисованным получасом их (не)знакомства и семью минутами стриптиза.
Вынужденная вцепиться в его плечи, чтобы удержаться на деревянной рамке, когда он резко вошел в нее, Сашка еще сильнее прогнулась в спине, с извращенным наслаждением отмечая, что ни один из них не стремился особо доставить другому удовольствия, действуя скорее эгоистично и по собственным ощущениям, нежели по чужим, но назвать себя обделенным не смог бы ни один. Кир — она это прекрасно чувствовала — не меньше ее был рад отсутствию долгой прелюдии, хотя стриптиз можно было бы счесть за ее подобие. Да и то, что руководство процессом переходило из рук в руки, похоже, тоже не вызывало вопросов — они держались на грани, балансируя по острому лезвию, но каждый новый порез лишь вводил в кровь новую порцию экстази. Ошметки какого-то якобы-вечного чувства разлетелись по внутреннему миру, похожему на выжженный ад, и Сашка с равнодушной ясностью поняла, что ей было абсолютно наплевать, кто сегодня просил бы ее руки: взбесил лишь факт требований, предоставляемых папой ее потенциальному-будущему мужу. Но не отказ именно Грише.
Несвоевременное понимание на миг заставило замереть, и даже грудь, кажется, прекратила вздыматься на полувдохе. Кир, не имеющий представления о том, что с ней происходило, притянул девушку ближе к себе, бессознательно находя ее губы своими — в момент необходимости полноценной разрядки оказалось совсем не до принципов, и жадный, требовательно-подавляющий поцелуй, которого не должно было быть, все же случился. Отвечая в той же эгоистичной манере, ощущая пожирающий ее голод и возвращаясь к заданному ритму их тел, Сашка успела лишь бессвязно констатировать внутри себя, что сейчас она уже и не помнила о вечернем разочаровании. И о своих отношениях, длившихся до того момента, тоже.