========== — Если ты меня забудешь… я напомню о себе! ==========
ОПИСАНИЕ: Почему же я не могу забыть тебя, Мирослава? Зачем ты так плотно засела в моём сердце, которое сейчас скулит, как пёс, брошенный хозяином? Хотя… знаешь, я и есть тот самый брошенный пёс. Белый Бим, что ждёт своего хозяина. Но мы же знаем финал этой истории, да?
***
Ставлю последнюю подпись на листе документа, что протянул мне Прохор, и откладываю ручку. Устало откинувшись на спинку дивана, прикрываю глаза, легонько надавливая на глазницы пальцами, чтобы хоть как-то прогнать резь в глазах, а потом смотрю на концертного директора.
— Ещё нужно что-то подписать?
— Нет, Егор, можешь ехать домой. Я завтра отдам документы Курьянову, и, надеюсь, что всё решится в твою пользу.
Киваю, не особо обратив внимание на слова Прохора, и поднимаюсь с дивана. Пока спускаюсь на первый этаж, надеваю ветровку, а потом, скорее по привычке, проверяю входящие на сотовом. Ничего. Никаких сообщений или пропущенных звонков. В груди разливается разочарование, смешавшееся с болью, что поселилась в моей душе несколько месяцев назад. А если быть точным, то пять месяцев назад. Именно столько времени прошло с момента, как Апрельская исчезла из моей жизни.
Внизу почти никого нет, лишь Светлана и охранник Жора, с которыми я прощаюсь, молча кивнув, и выхожу из лейбла. Подходя к двери, в отражении её стеклянной поверхности, замечаю как рыжая и охранник склоняются друг к другу, начиная о чем-то шептаться. Не составляет труда понять, что обсуждают они меня. С недавних пор все полосы модных журналов забиты лишь одной темой, а на таких телеканалах как МУЗ.ТВ и РУ.ТВ обсуждают мою персону так, словно я — закоренелый преступник.
А чем ты лучше, Булаткин?
Эта мысль мелькает в голове, а я с усмешкой на губах понимаю, что озвучивается она голосом Мирославы. Какая ирония. Помнится, в тот самый день она спросила то же самое, этот же вопрос, но ответ на него так и не получила. И не потому, что я не ответил, нет. Лишь потому, что сама не желала слышать на него ответ. Девочка с волосами, что вновь обрели сиреневый оттенок, больше не хотела искать во мне положительные качества, приняв мой облик морального урода.
— Егор! Постой… — с противоположной стороны парковки ко мне идёт Мельников. Он останавливается в двух шагах от меня, засовывая свой мобильный в карман, и спрашивает: — Как там судебный процесс?
— Не знаю, — жму плечами, касаясь пальцами брелока с ключами, лежащего в кармане. — Сегодня снова пришлось подписывать какие-то бумаги у Тимати, потом Прохор притащил что-то…
— Не парься так, — желая поддержать меня, Матвей кладёт руку мне на плечо. — Всё хорошо будет.
— А разве по мне видно, что я парюсь? — хмыкаю я, глядя в глаза Матвея. — Мне плевать на этого придурка, и на его заявление. Потребовалось бы, поступил так повторно…
Замолкаю, вспоминая тот день.
~~~
Паркую машину около кафе, адрес которого мне скинул Никита, и вглядываюсь через прозрачное стекло в заведение. Посетителей не так уж и много, человек десять всего, поэтому без труда нахожу Апрельскую. Отмечаю про себя, что она снова перекрасилась, а потом сжимаю в пальцах руль.
— Убью, — шепчу я, глядя, как левый тип, сидящий напротив Мирославы, склоняется к ней и целует. — Блять.
Не проходит и минуты, как я врываюсь в кафе. Громко хлопнувшая дверь привлекает внимание посетителей, на которых я не обращаю внимания. Перед моими глазами только центральный столик, занятый моей бывшей танцовщицей и её хахалем, одетого в синие джинсыи белую, явно дорогую, рубашку.
— Егор?
Мирослава смотрит на меня, замечая моё приближение раньше, чем этот урод, и вскрикивает, вскакивая со стула, когда я со всего размаху бью его в лицо. Парень цепляет рукой чашку, которая летит на пол, а после второго удара он и сам уже оказывается на кафельной плитке, покрывающей пол кафе.
— Парень, ты чё? — поднимает на меня голову, прижимая к разбитому носу пальцы, но это не спасает. Белая рубашка испачкана алыми пятнами, также как и пол. — Перепутал что-то?
— Это ты перепутал, — произношу я.
Едва сдерживаюсь, чтобы не наброситься на него вновь, но он сам совершает оплошность.
— Мира, так это и есть тот дебил, о котором ты рассказывала? — шатен переводит взгляд на Апрельскую, что стоит в стороне, и усмехается. Его глаза снова обращены ко мне. — Ты была права, милая. Такой идиот явно тебе не пара. Молодец, что бросила его…
Толкаю поднявшегося с пола парня, и он летит на столик, который опрокидывается под шум битого стекла и вопли людей, сидящих рядом.
— Прекратите!
Мирослава, просящая нас остановить драку, пытается разнять нас и не попасть под удар, но ей на помощь приходят двое парней, что до моего прихода спокойно обсуждали что-то за угловым столиком. Лицо саднит, а по виску стекает теплая кровь, которой измазаны мои руки и сбитые костяшки. Сплёвывая, пытаюсь вырваться из рук молодого человека, держащего меня в стороне, но он не позволяет этого.
Вокруг становится слишком шумно. Что-то кричит прибежавший администратор, разглядывая нанесённый кафе ущерб, носятся официантки, пытающиеся собрать осколки посуды и не пораниться. Чуть в стороне, склонившись над своим хахалем, стоит Апрельская, стирая кровь с разбитого лица парня. Он прижимает к носу платок, пропитавшийся алым.
— Что ты здесь устроил? — девушка, выпрямившись, смотрит на меня. — Булаткин, я же тебе сказала исчезнуть из моей жизни! Почему ты снова всё портишь?!
Её голос дрожит, то ли от сдерживаемых слёз, то ли от злости. В покрасневших, блестящих глазах, цвета грозового неба, не могу ничего прочесть. Сделав первый уверенный шаг, девушка приближается ко мне, продолжая кричать и говорить о том, что я всегда всё порчу.
— Потому, что, блять, люблю тебя, Апрельская! — кричу я, обрывая её фразу. Она замолкает, неверяще глядя на меня, а мне удаётся воспользоваться её замешательством, вызванном признанием, и ухватиться за ее руки. — Пожалуйста, пойдём со мной, Мирослава… Давай забудем всё, что было? Пожалуйста… прости меня. Я всё сделаю, но только не уходи, останься…
— Егор, ты пьян, — качает головой Апрельская, спирая все мои слова на алкоголь, которого в моей крови нет. — Трезвым ты бы ни за что так не говорил.
— Мирослава, — поднимаю руку выше, касаясь её щеки. Сглотнув, Апрельская закусывает губу. — Мира, прошу… не исчезай из моей жизни. Слышишь? Я не смогу без тебя. Прости за все те слова, я был виноват. Не верил, боялся признаться самому себе… Ты же знаешь, что после Дианы я…
— После неё ты встречался с Соней, — говорит Мирослава, и я слышу в ее голосе обиду. — Не надо говорить мне, что у тебя не было никаких чувств к Выграновской!
— Но я не любил её так, как тебя. К Соне была симпатия, она не распаляла во мне таких сильных чувств, как ты, — я вглядываюсь в глаза Апрельской, пытаясь найти там хоть какой-то ответ, но натыкаюсь на недоверие и злость. — Мира, пожалуйста, поверь мне… Я готов на коленях стоять, но не смей уходить…
— Нет, Егор, ты…
— Я люблю тебя, — снова повторяю я, надеясь, что эти слова вернут мне её. Но она качает головой, закусывая нижнюю губу всё сильнее, и вырывается из моих рук. — Мира…
— Нет. Не смей приближаться ко мне!
— И ты останешься с ним? — указываю на шатена, что слушал весь наш разговор. — Думаешь, он сможет заменить меня? Ты же, чёрт возьми, любишь меня! Сама говорила мне, что никто, кроме меня, не нужен, а сейчас хочешь уйти с каким-то мудаком?
— Когда я призналась тебе, ты посмеялся, — вновь подходит ко мне Апрельская. — Помнишь, Булаткин? Ты сказал, что ничего для тебя не значу, а теперь пытаешься убедить меня в том, что любишь? Тебе нравилось наблюдать, как я мучаюсь, нравились мои слёзы! А сейчас я должна остаться с тобой?! Ни за что, Егор, слышишь? Я никогда больше не останусь с тобой!
— Чувак, смирись, — усмехается шатен, подходя к нам. Он обнимает Мирославу, а потом целует её, не обращая внимания на то, что девушка сейчас не хочет целовать его. — Прости, коть… Твоя малышка теперь со мной, и советую исчезнуть из нашей жизни. Мы женимся, поэтому, если не отстанешь от Мирославы, наживёшь себе проблем.
Перевожу взгляд на их пальцы, замечая обручальные кольца, и чувствую, как внутри что-то обрывается. Поднимаю глаза на Апрельскую, в надежде, что она скажет, что это шутка. Но девушка лишь отводит взгляд, вновь закусывая губу.
— Ну, что ж, всего хорошего вам. Счастья, детишек и прочей семейной хуеты, — произношу я, криво усмехаясь. Голос свой не узнаю, словно безжизненныс стал, и из-за этого Мирослава резко переводит взгляд на меня. — Прощайте.
Выхожу из кафе, показав средний палец администратору, который кричал мне о возмещении ущерба. Пошли все нахуй. Внутри появилось чувство, с которым я не расставался после измены Дианы, и которое поселились во мне вновь. И оно называется болью. Ломающей все выстроенные барьеры болью, которая будет мучить меня ночами, и которая начнет съедать заживо днём.
***
А через несколько месяцев, встретив этого урода на парковке около ТЦ, я снова дал ему в морду, разбив головой этого мудака лобовуху его машины.
~~~
— Она так и не отвечает? — прерывая мои воспоминания, спрашивает Мельников. Отрицательно качаю головой, а Матвей вздыхает. — Ты изменился, Егор. Знаешь, сейчас я понял, что прежний засранец-Крид, который многих бесил своей самоуверенностью, нравится мне больше.
— Апрельская хотела, чтобы я изменился, — произношу, не отреагировав на шутку артиста. — В какой-то степени, она этого добилась. Ладно, я поеду. Устал сегодня.
— До завтра.
Сажусь в машину и, заведя мотор, выезжаю с парковки офиса, сворачивая на «кольцо». Каждый день, на протяжении пяти месяцев, пытаюсь дозвониться до Апрельской, но она не отвечает, умело игнорируя мои звонки. Сообщения все остаются непрочитанными, а попытки встретиться успехом не венчаются. Всё, что я знаю о жизни бывшей танцовщицы, это лишь её сорванная свадьба, на которую Мирослава так и не явилась.
Единожды я встретил её выходящей из кабинета Курьянова, когда жених заявил в полицию, сообщив об инциденте на парковке. С тех пор, кстати, и начался судебный процесс, который всё время переносили, потому что я улетал на концерты. Но Мирослава, быстро посмотрев на меня, стремительно направилась к выходу и, когда я выбежал следом, такси уже выезжало с парковки.
Не успеваю проехать на зелёный и торможу перед светофором, который отсчитывал секунды до нового разрешения ехать. Откинув голову назад, закрываю глаза.
Блять, каким же я был придурком! Апрельская могла бы сейчас сидеть справа, болтать о какой-нибудь ерунде и держать мою руку, свободную от руля. Я бы чувствовал тепло её ладони, а салон пропах ароматом кофе, который она так любила.
Мне нравилось её тело, то, как она касалась моей кожи, когда мы оставались наедине, и кусала мои губы, не позволяя даже на секунду оторваться от поцелуя. Она умела быть дерзкой, опасной, как дикая хищница, и домашним котёнком, которому нужна была лишь ласка. Апрельская помогла мне отпустить Диану, а я не смог её удержать. Своим поведением показывал, что наплевать на неё, хотя внутри понимал, что если Мирослава уйдёт, то во мне что-то сломается. Понимал, но продолжал вести себя, как последний урод.
Позади раздаётся громкий сигнал, и я, открыв глаза, замечаю в боковом зеркале отражение машины, водитель которой снова давит на сигнал. Торопливо жму на газ, а потом сворачиваю влево, поздно понимая, что еду в сторону дома Апрельской.
На подставке вибрирует сотовый, а дисплей высвечивает имя Полины. Отклоняю вызов, ставя мобильник на беззвучный, и сосредотачиваюсь на дороге. Глаза продолжают болеть, и иногда приходится закрывать их на пару мгновений, чтобы прекратить неприятную резь. Но всё же замечаю идущую по тротуару девушку, из-под капюшона которой выбивается сиреневая прядь волос. Торможу и, не закрыв дверцу, торопливым шагом догоняю девушку, хватая её за плечо.
— Мира!
Радость быстро сменяется разочарованием — это не она. На меня, вытаскивая наушники из ушей, смотрит абсолютно незнакомая девушка.
— Извините, вы что-то хотели?
— Обознался, — бормочу я, сглатывая ком в горле, мешающий разговаривать. — Простите.
Возвращаюсь к машине и занимаю место за рулём, со всей силы хлопнув дверцей, когда закрывал ее. Закрываю глаза, выравнивая дыхание, и унимаю тупую боль в области груди.
— Блять. Блять. Блять! — сопровождая каждое слово ударом по рулю, я сжимаю зубы, чувствуя внутри невыносимую злость на самого себя. — Какой же ты придурок, Егор… самый настоящий кретин.
Дисплей сотового снова загорается, но на этот раз в салоне продолжает висеть тишина. Номер Марвина. Игнорирую звонок парня, выезжая на проезжую часть и, наплевав на двойную сплошную, разворачиваю машину, едва не врезавшись в какую-то иномарку. По ушам режет противно-громкий звук сигнала, а водитель наверняка покрывает меня матом.
Дорогу к любимому бару могу найти даже с закрытыми глазами, поэтому, не приходит и двадцати минут, я въезжаю на платную стоянку и, захватив деньги, иду внутрь. Бармен быстро наливает виски, который я выпиваю залпом, и ставлю стопку на стойку, прося новой порции.
Прошло уже столько времени, а я никак не могу забыть её. Каждый день приносит такие страдания, какие, наверное, не испытывал и Прометей со своим вороном*. Просыпаться и знать, что где-то Апрельская тоже готовит завтрак или пьет утренний кофе, стало слишком больно. Мы в пределах одного города, но встретиться опять нам оказалось не суждено.
Выпиваю вторую стопку, за ней третью, четвертую… Не проходит и получаса, а я уже не могу стоять на ногах. Язык заплетается, из-за чего с трудом прошу налить еще. Но вот мысли в голове слишком активны, и поступают подло, подбрасывая мне воспоминания, связанные с Апрельской. Эта девчонка занозой сидит глубоко во мне, и вытащить её оттуда — нереальная задача.
Всё возвращается бумерангом.
Раньше я играл чувствами людей, плевал на их страдания и слёзы, а теперь сам сижу в баре, пьяный в стельку, и пытаюсь заглушить ноющую боль в области сердца. Как псу, хочется завыть, но лишь бы стало легче. Апрельская привязала меня к себе, а теперь, когда ее нет рядом, я бросаюсь из стороны в сторону, ища выход из лабиринта собственных чувств.
Словно Белый Бим жду своего хозяина, веря, что он придёт, но никто не возвращается забирать глупого пёсика, который, в конце концов, умер. Неужели и мне, чтобы избавиться от мучений, придётся умереть? Если это так, то я готов. Всё равно жить так сил больше нет.
Расплачиваюсь за всю выпивку и, еле стоя на ногах, иду к парковке. Уже забываю, где именно оставил свою машину, поэтому ищу её с помощью брелока с сигнализацией и блокировки дверок. Машина издает негромкий протяжный вой, и, пока направляюсь к ней, ради забавы продолжаю клацать на кнопку сигнализации. Выезжая, едва не задеваю две соседних тачки, но умудряюсь-таки задеть боковой стороной железные ворота. Услышав скрежет металла, негромко ругаюсь, но продолжаю ехать вперёд, из-за чего противный звук длится еще пару мгновений. На «бочине» остаётся, наверное, приличная царапина.
Дорога перед глазами очень скоро начинает двоиться, из-за чего сбавляю скорость, начиная ехать почти как черепаха. Машины позади вновь сигналят, недовольные этим фактом, но я открываю окно и, высунув руку, показываю «фак», продолжая ехать медленно. Включив музыку, сворачиваю на мост, а потом останавливаюсь и, сунув в карман мобильный, выхожу на улицу.
Внизу плещется река, отлеляемая от меня всего лишь несколькими метрами высоты. Перелезаю через перила, едва не упав в воду, но смеюсь этому и усаживаюсь на бетон, довольствуясь тем небольшим пространством, которое осталось перед ограждением. Мимо проходят люди, кто-то пытался поговорить со мной, но я слал матом, и вновь возвращался к разглядыванию воды внизу.
В голову пришла глупая идея позвонить Мирославе. Опять. И ведь знаю же, что не ответит, но продолжаю звонить. Только, видимо, сегодня день чудес, потому что девушка вдруг отвечает.
— Булаткин, что тебе надо? Прекрати названивать мне!
— При-ивет, М-Мирослава, — язык слушается очень плохо, и от этого фраза получается очень долгой.