Я посмотрел на улицу. На небе красовался рассвет, значит, заклинание сработало точь-в-точь. Ровно через двадцать четыре часа она исчезнет, и мое сердце вновь опустится в мир тьмы, откуда уже не выберется. «Клаус», - ее мелодичный голос заставляет мое сердце дрогнуть. Как же приятно слышать свое имя из ее уст. Я хотел прикоснуться к ее губам, но подавил в себе это желание – слишком рано.
Сегодня будет особенный день, созданный только для нас двоих. Я решил не медлить. Не хочу, чтобы она грустила. Я подошел к ней вплотную и, заглянув в глаза, пригласил на прогулку. Если я не смогу показать ей мир, то хотя бы покажу его волшебную часть.
Первая остановка – Французский квартал. Я считаю эту улицу самой прекрасной из всех, конечно же, после улицы Бурбон-стрит. Я показываю ей маленькие, красиво сооружённые живописные дома, которые, словно приклеенные, стояли слишком близко друг к дружке. Рассказывая об их истории, я краем глаза наблюдаю за девушкой, что словно ангел в белом с кружевами платье и цветом слоновой кости пальто шагает рядом со мной. Она улыбается, ее глаза светятся счастьем, такой я не видел ее никогда. Она заражает своим восторгом, наслаждаясь каждым домом, каждой улочкой, каждым проходившим человеком, наслаждаясь каждой секундой, вдыхая аромат спелых яблок и вишни, которые продают уличные торговцы.
Кэролайн подошла к одному из прилавков и в блаженстве закрыла глаза, вдыхая спелость разнообразных фруктов. Там, откуда она пришла, не было красок жизни, благоухания ароматов, ничего, кроме черных и белых тонов, наполненных самыми страшными воспоминаниями, которые заставляют тебя пережить все сначала. Снова и снова чувствовать, как кровь застывает в жилах, как сердце рвется на части, душа хочет тебя покинуть; ты пытаешься крикнуть, но во рту все пересохло. Ты беззащитен, ты ничего не можешь с этим поделать, только ждать, когда все прекратится.
После не большой прогулки по улицам мы решили зайти в кафе. По дороге я успел поделиться с Кэролайн еще парочкой историй о создании некоторых домов. Она увлеченно слушала рассказы, и, признаться честно, они очень сильно отличались от статей в интернете и рассказов из учебников. Кого слушать: тысячелетнего гибрида, который своими руками построил этот город, или достоверную информацию из школьных учебников, некогда просмотренных самой Кэролайн Форбс? Ответ прост как никогда: надо слушать меня.
Мы подошли к заведению. Сказать, что Кэролайн была в шоке - значит ничего не сказать. Место было поистине великолепно. Отделанное бежевыми кирпичами с перекрестной обработкой красного дуба, на котором раскинулись лозы дикого винограда, рядом со стенами стоят две деревянные лавочки с коваными извилистыми ножками, строение выглядит потрясающе, мы будто окунулись в Новый Орлеан тогдашнего времени.
Она удивилась больше, когда вошла в само здание: бежевого цвета обои с рисунками кирпичей и разнообразных деревьев, такие же перекрестные деревянные обрамления только уже из темного дерева. Весь декор был из четырнадцатого века, все кафе будто дышало им.
Мы сели за свободный столик, и к нам тут же подошел официант. Как ни странно, но молодой человек, работающий здесь, был одет как любой другой официант, и меню было таким же обычным. Я заказал мраморное мясо под соусом и бокал красного вина, Кэролайн последовала моему примеру.
Пока мы ждали заказ, я решил спросить всего один единственный вопрос: «Как я тебя видел?». Она не сразу мне ответила. Я ее понимаю, ей было слишком больно осознавать, что через несколько часов она снова станет призраком. Она ответила, что всегда была рядом со мной. Когда я увидел ее первый раз, она даже не знала, что такое возможно, поэтому исчезла. Потом от ведьмы на той стороне она узнала, что, если оба существа желают видеть друг друга, то это срабатывает. Она назвала эту магию каким-то очень замысловатым словом, но суть этой магии она поняла: мы не можем жить друг без друга. Мы две половинки одного целого, которые постоянно тянутся друг к другу. Наше притяжение не могут сокрушить даже миры. Мы будем тянуться друг к другу вечно… Я не стал ее расспрашивать больше. Покушав, мы пошли на пляж.
Солнце начинало спускаться за горизонт, предвещая конец дня. Легкий ветерок задул с реки, принося свежий воздух и создавая рябь на еще не замерзшей водной глади. Крик чаек слышался со всех сторон, их тени проносились по речному песку, который был усыпан малочисленным снегом.
Мы бежим по заснеженному песку и смеемся. Багряные лучи озаряют наши веселые лица. Я делаю вид, что не могу догнать Кэролайн, то и дело спотыкаясь и падая. Великий и Ужасный гибрид поддается такой хрупкой и юной девушке.
Проходящие люди с улыбками наблюдали за нами.
Я очень хорошо научился скрывать свои чувства. Такой веселый снаружи, что никто не может догадаться, что творится у меня внутри: душа отчаянно рвется, сердце, словно хрустальная чаша, начинает лопаться, образуя острые осколки, которые впиваются в душу. Огромный тяжелый камень давит на легкие, сбивая дыхание. Все, что я хочу сделать, так это взять свою маленькую девочку в свои объятья и никогда не отпускать. Зарыться носом в ее белокурые локоны, которые переливаются в лучах заходящего солнца, и сказать три простых слова: «Я тебя люблю». Так хочется быть с ней вечность, но наша вечность закончится через несколько минут. Снова начнёт кровоточить шрам, и разойдутся швы, обнажая рану.
Медленными шагами мы взошли на причал и стали смотреть на заходящее солнце. Кэролайн повернулась ко мне лицом и заглянула в мои серые глаза. Она хотела что-то сказать, но в последний момент перевела взгляд на горизонт. Я не ждал от нее никаких слов. Хотел последний раз держать ее в своих объятиях. Но Кэролайн решилась. Она повернулась и прошептала одну единственную фразу: «Я люблю тебя, Ник», а затем прикоснулась своими губами к моим.
Внутри все затрепетало от счастья и, в то же время, разорвалось. Слишком поздно…
Я закрыл глаза, а когда открыл их снова, рядом со мной уже не было никого. Я посмотрел на водную гладь и увидел, как последний луч солнца скрылся за горизонтом. Время вышло, последняя крупинка песочных часов упала на дно. «Прощай», - прошептал я в пустоту. Опустив взгляд, я увидел скромненький букетик ромашек на причале.
Шестнадцатое декабря – день, когда я смог почувствовать себя по-настоящему счастливым, и день, когда мое сердце разорвалось на куски.
Дорогой дневник, это моя последняя запись. Я открыл тебе эту тайну, так сохрани ее во что бы то ни стало.
И знаешь о чем я жалею до сих пор? Я так мечтал показать ей весь мир, и так больно осознавать, что у меня это не получилось…
========== Глава 5. Одинокие навсегда останутся одинокими ==========
Как удивительно, я не могу связать и пару букв, чтобы хоть что-то сказать. Язык онемел, горло пересохло. Эта маленькая обгоревшая книжонка высосала все мои эмоции, оставив внутри пустоту. Я не чувствую ничего, я опустошена. Перед глазами мельтешит букетик ромашек, который отец каждое шестнадцатое декабря носил на причал – память о ней, память о том месте, где он был счастлив, где услышал то, что так хотел, где был сломлен и где остался один.
Никогда не понимала папу так хорошо, как сейчас. Можно сказать, пазлы собрались в картинку, только одного кусочка не хватает – самого важного. Но все равно общий вид меня не радует – он заставляет мурашкам пробежаться по всему телу, задевая каждый миллиметр кожи.
Вечное единоборство темных и светлых тонов кончено. Свет уступил, надеясь, что так будет лучше, а тьма заставила в ужасной агонии жить, каждый день напоминая о ее смерти. Как можно это назвать жизнью? Существование – одно слово, чтобы понять, как человеку больно. А я не понимала. Верила, что это его сложный характер, который достался ему по наследству. Все его действия – это свет. Даже когда он ругался с Элайджей, он пытался заглушить основную боль второстепенной; приносил ромашки на причал – вспомнить, как она дарила ему теплые лучи счастья. И этот конец в дневнике слишком резкий. Он не описывает, что было с ним потом, а значит, история не окончена. Это то, что уже не описывается, что скрыто от взоров посторонних людей.
Жженый дневник вновь попадает в мои руки, и я отчаянно листаю подгоревшие странички, в надежде, что там есть хоть слово. Страница за страницей я подхожу к самому концу. Ничего. Я не сдаюсь: возможно, я не заметила. В этот раз я пролистываю гораздо медленней и нахожу рядом с корешком дневника маленькие рубцы – эту страницу вырвали. Чувство облегчения накрывает меня, а в мыслях блаженная фраза - еще не конец. Эта страница спрятана в самом укромном месте, именно в этой странице эпилог его любви. Я сразу соображаю, где он может его прятать: в своей мастерской, где он хранит все свои тайны. Там, куда нельзя ступать другим людям, но я должна ворваться в его мир, чтобы забрать его из темных объятий. Стать ему новым лучом солнца, дать жизнь, а не существование. Чтобы, будучи счастливым, он смог найти в себе силы.
На мою удачу никого нет дома, но я все равно веду себя очень осторожно. Иду в противоположное крыло, где живет мой отец. Подхожу к двери и вновь ощущаю себя в шкуре преступника. Дверь заперта. «А ты что думала? – ругаю я себя. – Что, для тебя дверь должна быть открыта?».
Любая другая девушка на моем месте оставила бы эту затею еще с того момента, как украла дневник, прикрываясь тем, что это не ее дело, но я из великой семьи Майклсон, не знающей, что такое страх, я привыкла добиваться поставленных целей. Моя цель – вернуть отца, и я сделаю все, что в моих силах. Не отступлю, ни на шаг. Борьба будет до самого конца, пока сердце не остановится. Пока его сердце не остановится.
Мотивированная своими мыслями, я быстро нахожу ключ, который был спрятан на самом видном месте, ведь именно там никто не ищет. Довольная первым своим успехом, я мчусь к мастерской. Трудно осознавать, что, возможно, через несколько секунд последний пазл найдется, и я все пойму. Ключ вставляется в замочную скважину и с неприятным звонким лязгом поворачивается. Холодок пробегает по всему телу. Никогда не видела его мастерскую. Делаю неуверенный шаг, и с моих губ скрывается единственное слово: «О мой бог», которое эхом отлетает от высоких стен, на которые облокотились громоздкие стеллажи с многочисленными картинами. Ненасытные глаза бегают от одной картины к другой. Вот его мир, в который никому нет доступа.
Мысль о том, что я здесь делаю, заставляет меня оторваться ото всех рисунков и начать искать выдранный клочок листка. Недолго думая, подбегаю к дубовому столу, открываю все шкафчики и ищу, выкладывая из них все бумаги. Ничего не найдя, мчусь к стеллажам, перебираю рисунки, пока мне не попадается один портрет. На небольшом листочке нарисована девушка, стоящая около дерева и положившая на его толстую кору свою ручку. Ее сапфировые глаза проницательным взглядом смотрят на меня, но в них я не вижу злобы, в них печаль. Белокурые волосы ниспадали на ее бледные плечи. Белое платье в пол струилось мягкими волнами, а на безымянном пальце красовалось серебряное колечко с лазуритом в центре. Она освещала все вокруг себя, словно солнце землю.
Деревья показались мне чересчур знакомыми. Я подхожу к окну и мне открывается прекрасный вид на сад, напротив меня стоит огромный дуб. Моя рука самовольно поднимается, держа в руках рисунок, наравне с деревом. Точь-в-точь. Тут я замечаю обрубленные концы. Это тот самый листок из дневника. Я переворачиваю рисунок и читаю надпись: «Память о погибшей любви».
Вот он, эпилог. Память о том, что он ее любит, что она не просто человек, который отдал свою жизнь ради него. Это его монумент в ее честь. И пусть она никогда не увидит.
- Что ты здесь делаешь? – Слышу угрожающий голос подле меня. От него я вздрагиваю, как трусливый заяц от выстрела ружья. Собираюсь с мыслями, но они не хотят выстраиваться в правильный порядок.
- Хочу помочь, - первое, что вырывается из моих уст, когда я поворачиваюсь в его сторону. Его грозный взгляд прожигает меня, но я не дрогну. Я выполню свою клятву.
- Откуда у тебя это?
Я смотрю на свою правую руку, где зажат дневник, а потом на отца. Он в растерянности. Постепенно его глаза наливаются яростью. Мне влетит, это однозначно, поэтому я должна сказать первая, возможно, только это меня спасет.
- Это твой дневник, - глупо, но надо мыслить быстрее, - я вытащила его из камина и прочитала. Теперь я знаю все.
Мой голос не дрогнет – я училась у мастера маскировки эмоций. Понимаю, что много времени он мне не даст, начнет крушить все или заткнет мне рот. Господи, помоги мне. Так странно, именно сейчас обращаюсь к нему за помощью в надежде, что он услышит меня – противоположную сторону света. Но мы не выбираем, кто мы. Мы те, кто есть, и этого не изменить. Но, даже невзирая на свою сущность, мы можем пойти по другой дороге и почувствовать счастье, а не имитировать его.
- Что ты можешь знать? – Чуть ли не кричит на меня отец. В первый раз он поднимает на меня голос. Похоже, я зашла слишком глубоко, но, как я говорила ранее, отступать поздно.
- Я знаю о Кэролайн, о твоих чувствах к ней, - почти шепотом начинаю я, чтобы он понял, что я хочу договорить до конца. – Это не просто вампирша из Мистик Фоллс, она была твоей любовью, твоим светом. И я понимаю, что ты чувствовал на протяжении восемнадцати лет, осознавая, что ее убили из-за тебя. Это горе! Но даже сейчас надо жить дальше, а ты просто существуешь, отсчитываешь каждую секунду до начала следующего дня. Для чего ты хотел сжечь этот дневник? Чтобы отпустить ее? Ты не сможешь этого сделать, даже если бы ты собрал этот чертов пепел и отдал его на волю ветра, это не помогло бы, потому что настоящие воспоминания – они вот тут, - я подошла к нему и приложила свою руку к его груди, где в бешеном темпе билось разбитое сердце. – Чтобы действительно отпустить ее, ты должен освободить свое сердце, впустив в него другого человека.
- Тебе этого не понять!
- Да! Я согласна, мне этого не понять! И поэтому я хочу быть тем человеком, который займет ее место в твоем сердце, чтобы помочь! Дать тебе другую жизнь. Ты не сможешь жить, если оставишь ее в себе. Ей бы не понравилось…
- Да как ты смеешь говорить, что ей понравилось бы, а что нет? Да как ты вообще смеешь указывать мне, что делать? – Одним резким движением он убрал мою руку и стал наступать на меня. – Ты - моя дочь! И лезть в мою жизнь ты не имеешь права!
- Тогда почему ты лезешь в мою жизнь? Почему устанавливаешь в ней свои правила? – слезы потекли по моим щекам.
- Я твой отец.
- Нет, мой отец умер восемнадцать лет назад, а сейчас передо мной его жалкая копия!
Я хотела сказать еще многое в его адрес, но следующее его действие меня сбило с ног. Он обхватил мою шею и прижал к стене. Никогда он не применял ко мне физическую силу. Больно ударившись головой о бетонную стену, перед глазами заплясали черные точки. Пелена тумана застилает мои глаза, тело мякнет, и я понимаю, что не могу дышать. Руки охватывают его кисти, пытаясь избавиться от железной хватки. Тщетно. Он сильнее меня. Не могу поверить, что мой собственный отец убьет меня.
Медленно, растягивая удушение, он наклоняется мне и шепчет в самые губы:
- Тогда у меня больше нет дочери, - передавая этими словами всю ненависть ко мне, он отпустил меня и вышел из кабинета.
Больно. Меня проткнули раскаленным ножом, попав прямо в сердце, и теперь оно плавится, превращаясь в кровавое месиво боли и отчаяния. Я не в силах больше бороться, хочу умереть. Медленно сползаю на пол и обхватываю ноги руками. Слезы градом текут из моих глаз, и я не в силах остановить их. Не сейчас – хочу дать волю слабости. На что я надеялась? Что, когда расскажу ему про свою аферу, он скажет, что я молодец и расправит свои объятия? «Наивная» - язвит мой внутренний голос.
- Наивная, - вторю ему я.
Я просидела в его мастерской около двух часов, размышляя о своих поступках. А потом я просто поняла, где оступилась.
Облокачиваясь на стену, медленно встаю и ощущаю всю тяжесть своего тела. Затекшие ноги отказываются слушаться. Мне приходится немного подождать, чтобы они ожили. Так же медленно подхожу к камину и выбрасываю дневник в огонь – вот мой проступок. Надо было еще тогда оставить эту книжонку сгорать дотла.