Держи косточку. Хороший пес.
Когда Джорджи распрямляется, Джерси решает, что вот так, голым, со сдвинутой назад шляпой и зажатым между сухими пальцами презервативом, он выглядит куда лучше, чем внизу в баре. Но кое-что ему все-таки не нравится.
– Тебе это не понадобится, – Джерси кивает на презерватив. Упаковка прозрачная, и, сложив статистику, Джерси может сказать, что Джорджи любит фиолетовый цвет.
– А ты, блядь, рот свой видел? – Джорджи брезгливо потирает верхнюю губу. – Я в такой рот свой хер без резинки ни за какие бабки не суну.
– Ты же знаешь, что это крэк, – Джерси неприятно морщится. Даже при его аккуратности иногда остаются ожоги от стеклянной трубки.
– А почем мне знать? – Джорджи передергивает плечами. – Может, и крэк, а может, сифилис или че еще.
– Сказания не болеют этим, – презрительно говорит Джерси.
– Я об этом первый раз слышу и проверять не собираюсь, – грубо отрезает Джорджи. – Так что либо в резинке, либо вали на хуй отсюда.
– О'кей, – но Джерси неожиданно легко соглашается. – Только тогда что насчет поцелуев? – он не без удовольствия смотрит на растерянность, появившуюся в глазах Джорджи. Дитя рекламной пропаганды. Им говорят только про секс, они не заражаются через целомудренные шалости на заднем дворе школы. – Расслабься, мальчик, я просто старый кокаинщик. И ты же доверяешь мне своих шлюх. А я всегда целую их, – напряженность в глазах Джорджи сменяется нерешительностью, а Джерси только посмеивается. И ждет еще немного, наслаждаясь тем, что Джорджи теперь очевидно не представляет, что делать, и одновременно не хочет этого показывать и хочет бравировать этим, не в силах выбрать. Но так как он все-таки решается подойти, Джерси не ищет нового повода для зацепок. – Садись, – просто предлагает он, откидываясь на спинку дивана и хлопая себе по колену.
– Зачем? – Джорджи подозрительно щурится.
– Затем, что я плачу тебе сотню сверху. Или думаешь, что за так ее получишь, Джорджи Порджи? – сарказм у Джерси особенно неприятный.
Взгляд Джорджи в ответ полон сомнений и злости, он словно приценивается к худым рукам Джерси, с пожелтевшей от возраста, пористой кожей, к его родимым пятнам, неприятному сочетанию проплешин и густых усов, к мягкому животу, с боков зажатому подтяжками. Джорджи явно не нравится то, что он видит. Но пять сотен делают свое дело: он кидает презерватив на диван и решительно забирается Джерси на колени, лицом к лицу. Непроизвольно морщит нос, готовясь вдохнуть прелый запах старости, пота и нестираной одежды. Но Джерси неожиданно и довольно свежо пахнет древесной корой, травой на срезе и, кажется, мягким мхом. И коньяком поверх.
– Я не всегда жил в городе, – негромко говорит он, замечая, как Джорджи начинает дышать свободнее. Рука с толстыми золотыми кольцами ползет по пояснице тихо и вкрадчиво.
– Я тоже, – грубовато отвечает Джорджи. Но он не пахнет Индией. Только потом, табаком и шалфеем. И смертью. – Чувствую себя мальчишкой на исповеди, – он неожиданно и сухо смеется, – "о, отец МакКензи, зачем это вы трогаете меня за жопу?" – очевидно, он нервически следит за движением руки Джерси и злится от этого. А потом набирает в легкие воздух, и взгляд меняется на решительный – как за секунду до того, чтобы с не удержанным бабьим визгом нырнуть с головой в ледяную прорубь.
Джорджи целуется странно, как на вкус Джерси: умение компенсирует напористостью, пытается протолкнуть дрожащий от напряжения язык как можно глубже и сталкивается с Джерси зубами. Джерси посмеивается, легко и животно умиротворяя и направляя движения его языка. И не ожидает, когда распалившийся только больше от этого нарочного умиротворения Джорджи резко кусает его за мягкую и расслабленную нижнюю губу.
– Что за дерьмо? – недовольно взрыкивает Джерси, прихватывая кожу Джорджи стрижеными почти под корень ногтями.
– Это мой клуб, – Джорджи, слегка отодвинувшись, говорит ясно и четко, а его холодные глаза откровенно смеются, – и правила здесь – мои. Правило первое: я не лижусь с гребаными карамельными педиками.
Он с удовольствием смотрит, как постепенно краснеет губа Джерси. Но сам Джерси только тихо улыбается в усы.
– Как скажешь, Джорджи-бой.
Джорджи не слишком умен, но это Джерси знает уже давно. Тупой ирландишка даже не замечает, как удлиняются и покрываются темной лоснящейся шерстью пальцы на его заднице, когда Джерси грубо берет его другой рукой за загривок и пребольно кусает между шеей и плечом. У Джорджи вздрагивают упертые в диван колени, и он резко отдергивается – Джерси чуть не вырывает кусок кожи над некрасиво торчащей ключицей, – смотря с ненавистью. И так глубокие морщины от носа к губам становятся еще глубже.
– Да. Как я скажу, – он резко сдергивает очки Джерси, оставляя сальные отпечатки на стеклах. Чуть стопорится, первый раз столкнувшись с открытым взглядом под ними: глаза Джерси голубые, с яркими вкраплениями зелени и золота. Но Джорджи не умеет бояться – и эта ошибка однажды стоит ему жизни, уже знает Джерси, – и решительно кусает его в шею, придавив за плечи. И Джерси это нравится. Потому что Джорджи это на самом деле нравится тоже.
Отмеченные родинками и пигментными пятнами пальцы больно давят на худые бедра, Джерси запрокидывает голову, когда Джорджи наваливается на него всем своим легким весом. К его жестким, истеричным, почти насильным поцелуям мешается горький вкус табака.
Джерси наконец снимает с Джорджи шляпу и бросает на пол, хватая всей пятерней лысый затылок, а зубами – верткий язык. Джорджи гневно мычит от боли, зажимая Джерси бедрами, и бьет кулаком ему в плечо. Но Джерси даже не замечает этого и дает Джорджи высвободиться, только когда тот напрочь обдирает язык.
– Джерсийская сука! – Джорджи сразу зажимает рот, и его голос звучит глухо и невнятно.
– Разве твоя мать никогда не говорила тебе не играть с дьяволом? – но Джерси только смешливо хмурится.
Джорджи не отвечает, гневно смотря из-под широких бровей, пока Джерси почти ласково, по-отцовски гладит его голые ноги.
Новые поцелуи еще больнее и злее, перемежаются рычанием. Джерси тискает маленький зад Джорджи, заставляя его ерзать. Следы зубов идут полосами и крапинами лопнувших сосудов, сливаясь с краской татуировок и родимыми пятнами. От плотно притиснувшегося тела у Джерси потеет грудь, все сочнее пахнет мокрой корой и мхом. Джерси чувствует как это, так и то, что член Джорджи слегка приподнимается, упираясь ему в ширинку.
– Завали сразу, Джерси, – с легким шипением от болезненно распухшего языка говорит Джорджи, и Джерси думает, что ему нравится, как его имя звучит из потемневших губ с ярким кровоподтеком под ними.
– Я ничего не говорил, Джорджи-бой, – он смеется перед тем, как Джорджи снова запускает язык ему в рот, наваливаясь и целуя мокро, с напором, будто пытаясь взять какое-то первенство.
Джерси находит ладонью его член, белый с черным узором, длинный, гладкий, размашисто проводит раз. Пальцы у Джерси короткие и грубые, но с человеческой плотью обращаются они бережно и хорошо, гладит он чужую пульсирующую венку под линией татуировки или с тугим хрустом выламывает ребро. Джорджи нравится, его член сочно тяжелеет от прилившей крови, поднимаясь еще. Джорджи приоткрывает глаза.
– Мы так не договаривались, Джерси, – его голос злой и хриплый, когда он говорит Джерси в рот. – Если с руками – гони еще сотню.
– Идет, – легко соглашается Джерси, и, кажется, Джорджи жалеет, что не попросил двести.
Джерси мастурбирует Джорджи неторопливо, всей ладонью наглаживая уже твердый член, двигая татуированную крайнюю плоть. Кожа на головке слегка влажная и нежная, Джерси гладит и ее, задевая нагревшимися кольцами, размазывая выступающие мутные капли. Джорджи начинает мягко покачивать бедрами, возможно, сам этого не замечая, вталкивая член в ласкающую руку и придерживая дыхание с каждым из этих толчков. Его сердце бьется очень быстро и гулко, словно человеческое, и в какой-то момент он перестает целовать Джерси, просто тяжело дыша ему в рот и трахая его руку. Но Джерси не возражает, разглядывая напряженное лицо и черную слезинку татуировки, поверх которой ползет легкая испарина.
Джорджи вздыхает громче, чем обычно, крепче упираясь в диван за плечом Джерси и размеренней начиная двигать бедрами, непроизвольно напрягая ягодицы: Джерси все это время гладит второй – изменившейся – рукой его маленький упругий зад, то и дело хозяйски сжимая в огромной ладони, и чувствует это четко. Как и то, что сейчас самое время. Слегка, будто не нарочно Джерси задевает между ягодиц, там, где тоже неаккуратно подбрито; он чувствует мягкие волоски, переходящие в густую щетину ближе к зажатому входу – совсем узкому и шершавому на ощупь. Джерси касается его длинными черными пальцами и тоже пытается погладить, когда Джорджи снова взбрыкивает:
– А вот так мы точно не договаривались, сукин ты сын! – его щеки краснеют, и он с силой толкает Джерси в плечи. Но Джерси знает, что он уже делал это с Вивиан: та массировала его пальцами снаружи, а после, когда Джорджи с силой спустил, захлебнувшись воздухом, он ударил ее по щеке. Джерси знает, что единственное, чего все-таки боится Джорджи, – это потерять лицо.
– Ну ты же знал, на что шел, Джорджи-бой, когда заключал договор с дьяволом, – говорит Джерси, качнув головой, и хватка его изменившейся руки на тощей заднице становится очень крепкой.
– Я договаривался с тобой на сраный отсос, кретин! – и, кажется, Джорджи еще на самом деле верит в это.
– Я солгал, – просто говорит Джерси.
И снимает чары.
– Блядь! – рефлекторно реагирует Джорджи, отдергиваясь назад, на заботливо подставленную под спину лапу Джерсийского Дьявола.
Джерси переворачивает его мгновенно и грубо, но вместе с тем даже бережно, прижимая к дивану своим телом и устраиваясь между невольно разведенных бедер.
– Я не сделаю тебе больно, Джорджи-бой, – он говорит, покачивая сухим оленьим черепом. – Расслабься.
Но он все равно зажимает тяжелой лапой рот Джорджи, предусмотрительно оставив возможность дышать через нос.
– Они придут на крики, – поясняет Джерси, возвращая вторую руку Джорджи к паху, поглаживая. – А я не верю, что ты не закричишь, – огромная шерстистая ладонь легко накрывает сразу все, и слегка опавший член, и туго поджавшиеся выбритые яйца, и зад, и внутренние стороны бедер. Джорджи громко и гневно мычит, мотая головой и хватая Джерси сжатыми кулаками куда придется, но дьявол этого даже не замечает, наконец просовывая пальцы между напряженных ягодиц. Его шерсть достаточно жирная и слипшаяся, чтобы ему не было нужно отпускать Джорджи даже на секунду, и он лезет средним пальцем, касаясь сомкнутого входа и туго вталкиваясь в него как раз тогда, когда взбешенный Джорджи хватается за его рога. Джорджи вздрагивает всем телом, невольно зажимаясь, и яростно кричит в густой жирный мех. Джерси утробно смеется.
– Это всего лишь пальцы, Джорджи-бой. Не будь идиотом, я не буду трахать тебя на самом деле.
Кажется, Джорджи, чьи брови сошлись в одну гневно изогнутую линию, орет что-то вроде "Отъебись, блядь!", но, спасибо густой шерсти, Джерси слышит только "Унх-х-мф-ф!". Хорошо.
Джерси внимательно смотрит за открытыми ему глазами на темно-красном лице, осторожно двигая длинным пальцем внутри. Джорджи весь крутится, пытается бить его ногами или хотя бы сломать рога, но для Джерси это – что капризный ветер, щекочущий кожу. Главное, что, несмотря на всю истерику движений, тупой ирландишка все меньше зажимается. И из-за этого многое можно было бы сказать о нем, но Джерси никогда не скажет. Джерси только гладит, чувствуя пальцем ритмичный ток крови и находя наконец набухшее, напряженное место. Джорджи вздрагивает, накрепко, до белых пальцев вцепившись в его рога. Холодные серые глаза раскрыты так, что чуть не слезятся.
Джерси усмехается одним звуком и принимается ласково гладить это особенно горячее место, вперед-назад, чувствуя, как оно еще твердеет под пальцем. Джорджи жмурится, крутит головой и воет ему в лапищу, кажется, клацая зубами и пытаясь укусить. Он так яростно вертится, что Джерси даже не нужно ничего делать: глупый Джорджи Порджи и сам отлично насаживается, проезжаясь простатой по согнутому пальцу, и каждый раз еще громче крича. По худому, напряженному татуированному животу течет густая струйка, и Джерси утробно смеется, когда Джорджи наконец смиряется, отпуская его рога и хватаясь за спинку дивана.
Пальцы скользят по обивке, западают между спинкой и сиденьем, и Джорджи гнется худой дугой, а его сочащийся член сладко вздрагивает от каждого касания длинного пальца. И меньше всего увлекшийся сочной адреналиновой кормежкой Джерси ждет после этого звук взведенного курка. Он возвращает еще не понимающий взгляд к лицу Джорджи – сколько ненависти в его глазах, – а в следующую секунду левая глазница слепнет, и дикая боль вместе с пулей проходит через череп насквозь.