– Плохо же ты следишь за своей женой, если она спит, а не ждет тебя сейчас, – Рамси неприятно цепляется к словам.
– Я не вижу, чтобы и твоя жена ждала, – но Русе поднимает спокойный взгляд. – На супружеской постели, – он смотрит через плечо сына на широкую кровать, и Рамси хмурится.
– У нее есть свои комнаты.
– Как и у Уолды, – парирует Русе.
Они смотрят друг на друга молча и упрямо. С улицы и из-под двери несет кисловатой свежестью занимающегося в замке утра. Русе поднимается тогда же, когда Рамси двигается чуть назад в своей бадье, и вода тихо плещет по ее стенкам. Русе полностью одет, в кольчужный дублет с небеленой нижней рубахой, в крепкие суконные бриджи и высокие сапоги. И розовый плащ, шелестнувший по полу раз.
Потянув свободные завязки, Русе тихо касается сыновьего уха. Рамси кладет мокрую руку ему на бедро. Густые черные волосы по всему предплечью и чуток по плечу уже подсохли и торчат от холода, а в подмышке все мокро и сильно подает острым запахом щелока и свежего пота.
Рамси стоит перед отцом на коленях, глядя снизу вверх, и как только тот перестает распутывать тесемки на бриджах, берет в рот его мягкий член. Русе в ответ почти ласково запускает сухую ладонь в черные влажные волосы сына, полуприкрытыми глазами смотря, как сочно его полные губы охватывают маленькую головку, задирают тонкую шкурку. Языком Рамси проходится под этой шкуркой, там, где кисловато и солоно, лижет темную, почти черную венку за ней. Член подрагивает, набухая между обветренных до красных трещин губ; Рамси прячет зубы, когда Русе тянет его за волосы ближе, и с готовностью пропускает член по языку, утыкаясь губами в седой лобок. Нитка слюны течет на подбородок.
Русе мягко придерживает сына за затылок, направляя, помогая заглатывать, и смотрит сверху, как тот жмурится, скользя сжатыми губами по быстро наливающемуся кровью члену вперед-назад. Мягкие яйца покачиваются и тихо шлепаются о быстро ставший липким от подтекающей слюны подбородок Рамси. Русе дышит бесшумно и вслушивается во все звуки: в эти еле слышные шлепки, в шумное дыхание сына, в тихое причмокивание толстых губ и хлюпанье слюны во рту. Рамси послушно тяжелой худой руке сосет отцу, и его щеки снова слабо краснеют. Пальцы левой руки крепко жмут край бадьи, пальцы правой – под маленькой отцовской ягодицей.
Русе чуток ускоряет сына, чаще надавливая ему на затылок, не двигаясь сам. Короткие ресницы Рамси подрагивают; он покачивается в воде, и та бьет ему по голой спине мелкими накатами в ритм движений. Русе скользит по ней взглядом: вперемешку к белой коже прилипли волосы – как потеки черной крови, – а мутная вода едва прикрывает толстый зад. Русе хочет поиметь этот зад – до битвы, до битвы, звучит в его голове вороний клекот, – и сейчас самое время. Пока старательный Рамси не вытянул, не высосал хуже самой жирной и злой пиявки драгоценное белесое семя.
Русе снова тянет сына за волосы, слегка наматывая на узкую ладонь, но теперь от себя, и Рамси отстраняется, грубо ухмыляясь, и подбородок у него весь мокрый. Он вываливает свой здоровый собачий язык и принимается лизать отцовские яйца, мягко свисающие между седых бедер, и задевает носом упруго покачивающийся член. Когда Рамси так открывает рот, чтобы облизать лучше, у него видны торчащие желтые клыки, и Русе чувствует короткую, приятную вибрацию где-то в пояснице, когда этими клыками сын прикусывает его мошонку, оттягивая, смотря исподлобья. Но Русе все равно наматывает волосы сильнее, дергая Рамси вверх. Тот утробно и зло взрыкивает, поднимаясь, резко брызгая водой во все стороны, и Русе не без скрытого где-то под пустым лицом удовольствия оглядывает поднимающуюся мощную грудь, заросший черным волосом живот и твердо торчащий член, весь блестящий от воды.
Рамси глубоко дышит, напрягая шею, недовольно потягивая волосы из отцовской руки, и Русе нехотя отпускает их. Пес почти рычит, но нельзя все время душить его. Пусть цепь чаще будет свободной. И Рамси согласно кладет тяжелые ладони на отцовские плечи, бережно пережимает, вылезая из бадьи, и чуть наклоняет голову, по-собачьи дергая носом. Внюхиваясь, сразу принимается лизать отцовский рот, пихает толстый язык между губ, удовлетворенно прикрывая глаза. Короткая крупная дрожь идет по его спине, когда Русе кладет руку ему на поясницу, чувствуя и стекающие капли, и мурашки, зажимая между пальцами складку на боку. Рамси шумно дышит, утыкаясь горячим членом в отцовский живот, в розовый бархат дублета, обтираясь головкой. Русе больно стискивает жирок на его пояснице и думает, что на бархате останутся пятна. Некрасивые, белые. Но Рамси только поддает бедрами, шлепаясь яйцами об отцовский член, почти ласково вкусывается Русе в рот – дай волю, закусал бы и щеки, и шею, и плечи до кровоточащей черноты, – и смазка подтекает еще, густыми пахучими нитями. Русе отводит голову.
– Повернись, – когда он говорит, его голос так же тих и ровен, глаза так же пусты, и только кожа на лице едва-едва порозовела.
Рамси опять рычит, дергая ртом, но Русе смотрит твердо, одним взглядом сдавливая горло режущей цепью, и Рамси подчиняется. Разворачивается и наклоняется, крепко хватаясь за бадью. Горбит плечи. Волосы черной кровью так и льются по его широкой спине.
Рамси знал, что так будет – раньше или позже, – и в глубине души понимает, что если бы отец лег под него сейчас, то это сократило бы число дней до его смерти не меньше, чем вполовину. Рамси уважает силу, а тянущая его глотку узда, сплетенная кровью и семенем, очень сильна. И когда отцовская рука идет по спине, поглаживая тяжелые мышцы, Рамси позволяет ей снимать несогласие и злость, словно нелегко отходящую кожу, позволяет открывать его, как он сам открывает чужие красные ребра.
Русе ведет большим пальцем по пояснице, там, где начинают расти мелкие черные волоски, уходя густой дорожкой вниз, между ягодиц, обхватывает ладонью толстый зад, оттягивая – промеж волос едва проглядывается темная кожа, – наглаживает всеми пальцами складки вверху бедер. Рамси чуть удобнее переступает голыми ногами – мурашки повсюду, даже под коленями. Он хрипло вбирает воздух и наклоняет голову, когда Русе касается холодными ладонями его разгоряченных ягодиц, разводя в стороны. Упавшие волосы закрывают его напряженное лицо.
Ворот дублета давит Русе на шею, под тяжелым плащом все жарче, и кровь греется, приливает к лицу. Он оглаживает белый, с мелкими красными язвами прыщей, зад; между толстых ягодиц так же, как и от всего тела, слегка пахнет щелоком и теплой, распотевшейся кожей. Русе сплевывает в густые волосы, прикрывающие темный вход, и мощная поясница Рамси вздрагивает. Чуть растереть большим пальцем – собственный член напрягся небывало сильно для его лет, – и Русе, придерживая у основания, потирает горячий вход уже головкой. У Рамси мелко дрожат расставленные ноги и поджимаются яйца. Русе надавливает первый раз; идет несложно, но очень туго, у Рамси белеют пальцы и краснеют плечи, он снова яростно взрыкивает, но Русе придерживает его за бедро – пальцы давят через жир на твердые, напряженные мышцы.
Вторая рука ложится на живот, когда Русе входит наполовину, и уже не нужно придерживать член. Русе дышит осторожно, тоже обнажая желтоватые зубы, уже легче скользя головкой по гладкому, теплому нутру. Он знает, что Рамси больно, но любовь северных лордов всегда приносит боль. От дней Красных королей до этих дней. Русе ласково прижимает Рамси за живот, останавливаясь, щекотно и колюще касаясь его зада седым лобком. Если уж решил присунуть бешеному псу под хвост – будь уверен, что он не разорвет тебе лицо, заливая кровавой пеной, когда ты…
Рамси рычит, громко, выгнув плечи, когда Русе, продолжая крепко держать его, принимается часто вбивать бедра в бедра. Зверя берут по-звериному, до скорых, сухих шлепков кожи о толстый зад.
В остывшей спальне, где пробуждающееся утро оставляет резкие голубые тени, отец берет сына, нагнув лицом в бадью, до рыка, переходящего в вой. Член Рамси сочится с запахом мускуса, свежего, отмытого от крови мяса и деревенского молока, и он покачивается, сжимая острые зубы, жмуря глаза. Струйки свежего пота текут по рукам и с груди на живот – его капли смешиваются с оставшимися каплями воды. Едва заметным белесым паром дышит Русе, его холодные, полупрозрачные глаза прикрыты. Маленький член сочно и больно входит в зажимающийся зад.
Яйца поджимаются, подтягиваются, Русе чувствует, как уже близко ток семени. Да и как бы не близко, если он бедрами, всем телом чувствует мощную, звериную отдачу сына, если перекатываются крепкие мышцы под хорошим слоем жира, если под руками скользит сальная кожа. Русе никогда не спускал лишнего семени, на все свой расчет, но сегодня с Рамси ему тягуче хочется сделать то же, что с его матерью, будь проклята эта крестьянская кровь. Русе еще помнит, как длинные ноги матери Рамси, все в темном пушке, дрожали в росистой траве и как она плакала. Как он тихо пережимал ее горло и как было изуродовано краснотой ее отвернутое красивое лицо. Когда Русе спустил тогда семя, его руки тоже были мокрыми от холодной росы, и небо занималось белесо-серым. Таким же белесо-серым, как глаза его сына, который родился через положенный срок. Сына, которого он имеет сейчас и глаз которого сейчас не видит. Русе собирается исправить это весьма скоро.
У Рамси пару раз сильно вздрагивает спина, он резко отпускает бадью одной рукой – мышцы на другой мигом вздуваются, – лезет себе под живот. У Русе теплеют ладони от хлюпающего звука, с которым Рамси хватает свой член, от того, как он мокро принимается надрачивать, от того, как торопливо двигается его локоть и шумно срывается дыхание. В паху тяжелеет все сильнее, от прилившей крови туго сводит и так зажатый Рамси член. Русе сам не замечает, как расширяются его ноздри, как подергиваются зрачки, когда он слушает, обоняет, смотрит на Рамси, склонившегося, с хриплым шумом дышащего через рот. Узкие, чуть распотевшиеся бедра так и шлепаются об уже красный зад, когда Рамси с горловым звуком сжимает бадью крепче и заливает белым семенем свою ладонь. Оно густо течет между его пальцев, еще гладящих красную головку, брызгая и капая на пол. И Русе не видит этого, но знает, что это так, чувствует по тому, как – чувственно – сокращается Рамси, как подается навстречу, прижимаясь слегка вспотевшим задом к отцу.
Русе приостанавливается и тянется, снова придерживая сына за растрепавшиеся волосы, выходит плавно. Член подрагивает, немного грязный и весь набухший от крови, сочно и тяжело тянет. Яйца подтянулись, и в них тоже тянет, сводит щекотно и необходимо.
– На колени, – Русе говорит тихо, не зная, как слабо румянятся его щеки.
Рамси поворачивается, как дикий зверь из нянькиных сказок, заросший, смотрящий исподлобья, но послушно отцовской руке бухается перед Русе на колени, садясь, задирая лицо и смахивая попавшие в глаза волосы. Он смотрит прямо, нагло и немного утомленно, его губы все темно-красные, лицо и грудь залиты румянцем, а толстый член между разведенных бедер еще сочится белоснежным семенем. Русе неотрывно смотрит на этот приоткрытый от дыхания рот и хочет вставить между толстых губ, но Рамси – не девка-поломойка, не сглотнет такое унижение. И Русе только пережимает свой член тремя пальцами, невесомо двигая шкурку, смотря спокойно. У Рамси дергается край рта, он глядит пристально – одни пустые бледные глаза в другие – и облизывается смачно, снова вываливая свой собачий язык, оставляя слюну в заветренных кровавых трещинках. Пальцы Русе сжимаются на мощной сыновьей шее, он смаргивает, и первая струйка семени пачкает прыщавый лоб. Остальные попадают Рамси на полные красные щеки, остаются белым наискось черных бровей, пачкают мокрые губы. И Рамси жмурится, хмурится, инстинктивно слегка отворачивая лицо, но Русе держит крепко. Единственный раз он заливает сына семенем, и этот раз он хочет запомнить. Как с его матерью.
Русе замечает мелкую дрожь в напряженном запястье, только когда семя перестает течь, оставаясь последними каплями на его пальцах. Он стряхивает их и отпускает Рамси наконец, и тот сразу тянется к бадье вслепую, набирая воды, смывая отцовское семя. Русе дышит через нос, стирая с члена, что осталось, и заправляясь.
Они молчат. Рамси отмывает лицо и вытирает мокрые руки о бедра, последний раз шумно выдохнув, после попросту приваливаясь к бадье и прикрывая глаза. Его лицо выглядит уставшим и сонным, без любого выражения на нем яркие черты молодости, заплывшей жирком и слабой щетиной, выглядят четче и резче. По плечам идет слабая дрожь, и Русе замечает густые россыпи мурашек, от холода ползущих по прыщавой до пятен коже.
– Оденься, – он говорит негромко.
Рамси приоткрывает глаза и лениво, устало смотрит. Потом просто качает головой. Минутами раньше он слушался, но не сейчас.
Русе явственно чувствует холод от худого оконца, хоть ему во всех одеждах и тепло, и между бровей снова на мгновение ложится легкая морщинка. Он расстегивает пряжку плаща, снимает его с плеч, оставаясь в одном запачканном дублете, и опускается на колени. Рамси внимательно смотрит на него.
– Иди сюда, – без тепла в голосе, но и без холода говорит Русе.
Рамси двигается навстречу, и розовая шерсть волнами течет по полу, накрывает его полные ноги, мягко ложится на покатые белые плечи. Русе аккуратно застегивает пряжку, стягивает толстый плетеный шнур, расправляет мягкие складки, и Рамси тихо, утробно смеется, довольно кутаясь в отцовский плащ.
– Здесь в самом деле холодно, холоднее, чем у Станниса в портках, – говорит он, подбирая ноги. И перестает смеяться. – Я принесу тебе его голову, – он произносит это серьезно, смотря на отца своими холодными бесцветными глазами. Русе молчит. Но не возражает, когда Рамси утыкается лбом ему в плечо, плотнее запахиваясь в плащ.
И хотя Русе последний раз сидел на полу еще ребенком, сейчас он не торопится встать. Уолда не ждет его в супружеской спальне, и до утра еще есть час или два. Час или два, которые могли бы быть в мехах на жесткой кровати, когда ее деревянный край до красных следов упирался бы в ноги. Час или два, в которые Рамси мог бы жестко двигаться в ритм с барабанами, бьющими где-то в снегах. Час или два вороньих криков в ушах и самой глотке.