Хаммел выгребает эти грёбаные блёстки ещё две недели.
Аккурат когда Блейн является в таком виде второй раз. А потом ещё и ещё, всё чаще.
Курт уверяет себя, что ему плевать. Они просто снимают эту квартиру вместе, они просто соседи, Блейн, в конце концов, просто би, он просто свободен и просто совершенно ничего не должен Хаммелу.
Курт перестаёт выгребать блёстки, позволяя им оставаться и на собственной коже тоже — плечи переливаются в свете лампы над зеркалом в ванной, будто он сам только что вернулся с самого гейского парада в Дублине. Или из клуба Лас-Вегаса.
На самом деле, Хаммел не имел ни малейшего понятия, откуда можно было приносить на своей коже такое количество блёсток. Серебристых блестящих крупинок, похожих на россыпи звёзд в небе пригорода Нью-Йорка — в самом городе из-за огней ничего не разглядеть, кроме белого кругляшка луны. Будто напоминание о том, что все мы созданы из звёздной пыли, из отголосков далёких и уже несуществующих гигантов, ставших чем-то до одури бессмысленным.
Ставших Куртом Хаммелом.
Он смотрит в зеркало придирчиво, гадая, чего нет у него, что есть у того человека, к которому от раза к разу уходит Блейн, возвращаясь настолько уставшим, будто разгружал товарные вагоны.
Красная помада? Грудь? Мышцы? Нет, скорее всего, это девушка. Густые волосы до пояса? Ноги от ушей? Что, мать его, что?!
В зеркале отражается кто-то тонкокожий и круглогодично бледный, похожий больше на фарфоровые куклы девятнадцатого века, чем на живого человека. На пергаментно-хрупкой коже век проступают фиолетовые узоры вен, под голубыми глазами — синяки. Если нормально спать, они исчезают.
Спать нормально не получается, потому что блёстки царапают нежную кожу и мешаются.
Курт ненавидит себя за эту чувствительность.
--
Курт лениво мешает ложкой клубничный йогурт, пока Блейн танцует по кухне под включённый телевизор. Крутят очередной клип Королевы Монстров, и Хаммел невольно начинает подпевать себе под нос. Андерсон отвлекается от омлета и оглядывается на своего соседа через плечо, едва заметно улыбаясь.
something, something about this place
something about lonely nights
— Не знал, что ты умеешь петь, — Блейн садится напротив и улыбается дьявольски белозубо, клыкасто. Курт думает, что у настоящих людей таких зубов не бывает. Хаммел вспоминает, что Андерсон сделан из настоящей звёздной пыли.
Курт вздрагивает.
— А смысл? — пожимает плечами он, едва заметно улыбаясь губами.
Блейн оказывается в смысловом тупике, не знает, как продолжить разговор, и отворачивается обратно к плите, уже не пританцовывая под попсовую, но не надоедающую мелодию. Курт празднует победу, крайне некстати вспоминая утверждение про выигранное сражение и проигранную войну.
Хаммел знает, что он проиграл её давным-давно, когда только согласился снимать квартиру с Андерсоном.
--
Блёстки рассыпаются мириадами галактик по ковру в ванной, тумбочке в прихожей, одежде, столу на кухне, а в один день Хаммел обнаруживает несколько в только что открытом йогурте. Это трудно терпеть. Сначала от этого Курту хотелось плакать, бить себя головой об стену до потери сознания, а теперь просто злит.
Бесит.
Хаммел швыряет стаканчик с йогуртом в стену и кричит на одной ноте, широко раскрыв рот и зажмурив глаза, сжав кулаки — точно дети, только без слёз, позволяя злости не копиться больше.
Терпение-то у него не бесконечное.
— Что-то случилось? Курт? — на кухне появляется заспанный и взъерошенный Блейн в домашних штанах и футболке — и он такой домашний, что у Хаммела щемит в сердце.
— Просто обжёгся, — Курт кивает в сторону вскипевшего чайника, невинно пожимает плечами и хлопает ресницами, принимаясь собирать йогурт со стены и пола.
Врёшь, Хаммел. Врё-ё-о-ошь.
Андерсон сонно чешет затылок и душераздирающе зевает — из спутанных кудрей на пол высыпается ещё немного блёсток, и Курт готов сейчас ударить Блейна лицом об эти блестящие пылинки, разбить ему его безупречные губы, нос, вымазать в серебристом и алом всё лицо, выплеснуть всё скопившееся.
Вместо этого Хаммел улыбается. Андерсон кивает, делая вид, что поверил, и идёт досыпать.
--
Блёстки ещё не самое худшее. Худшее — когда однажды Блейн стаскивает рубашку в ванной, а потом внезапно заходит на кухню попить молока. По лопаткам и животу алыми цветами горят чужие поцелуи в красной помаде, такие частые и жадные, что Курту становится тошно. Помада вперемешку с блёстками пачкает одежду, но свою Андерсон стирает отдельно.
Курту очень хотелось бы, чтобы вместе.
Чтобы вообще всё — вместе.
--
Хаммел воет в ванной, захлёбываясь рыданиями, пока Блейн пропадает чёрти где и не слышит.
Курт думает, что не слышит.
Курт сгребает край футболки в кулак, пачкая ворот слезами, которые просто катятся по лицу — он не убирает застилающую глаза пелену, упиваясь той лёгкостью, которая приходит постепенно взамен камня в груди.
— Курт? Курт, ты в порядке? — по ту сторону двери Андерсон ломится в ванную, дёргая замок. Рыдания замолкают.
— Д-да, — хрипло раздаётся из ванной.
Блейн отходит назад и выбивает дверь плечом. Несложно — замок у них был так себе, если честно. Курт смотрит на него снизу вверх, затравленно поджав тощие ноги в просторных штанах к груди. У него покрасневший нос, заплаканные глаза — и на фоне полопавшихся сосудов голубая радужка кажется ещё ярче, ещё чище. Блейн думает, что мерзко говорить человеку, что он безумно красивый, когда плачет, потому молчит.
Андерсон садится рядом на коврик — ворс усыпан мелкими серебристыми блёстками, которые не вымываются ничем. Глиттерный апокалипсис.
— Что такое, Курт? — Блейн заглядывает в лицо с такой подкупающей заботой, что Хаммел снова кривит губы, едва сдерживая рыдания.
«Какого ж хрена ты такой хороший достался не мне?»
— Задолбали твои блёстки, — выдаёт, почти задыхаясь от прошедшей истерики, Курт.
— Прости. Завтра последний показ, я больше не буду, — Блейн мягко гладит его по плечу, чувствуя, как Хаммел дрожит.
— Показ?
— Это же мюзикл. Я тебе не говорил, прости, но моё лицо красуется на баннерах, и я думал ты знаешь, — Блейн похож на виноватого щеночка, и сил злиться нет. Курт чувствует, как камень в груди преобразуется во что-то другое.
Это не девушка.
Это мюзикл.
— Я хотел позвать тебя после показа в кафе. Сказать кое-что, — Андерсон очаровательно краснеет, и Курт прощает ему блёстки по всей квартире и красную помаду на рубашках. — Предложить.
— Что?
— Завтра, — Блейн опять улыбается коварно, точно дьявол, и Хаммел улыбается в ответ.
Андерсон предлагает ему встречаться на следующий же день. Весь испачканный в блёстках, но без следов красной помады на лице.
И у Курта нет никакого шанса отказаться.
Теперь рубашки они стирают вместе.
========== дрифт, !pacific rim au! ==========
epolets — мiсто спить
--
— Я не собираюсь снова забираться в этот гроб с ядерным реактором в груди. Это моё последнее слово, — брюнет зло стучит по столу пальцем, в бессильной ярости сделать хоть что-нибудь, кроме как сбежать, уйти как можно дальше и идти как можно дольше. Белые зубы стиснуты плотно, он скалится, точно волк — сходства добавляет короткий ёжик тёмных волос на голове. Он же точно не из этих мрачных краёв, а с солнечных берегов Калифорнии, а то и вовсе с другого континента: выдаёт смуглая кожа, разлёт густых бровей и совершенно не северное лицо.
— Ты знаешь, сколько стоит каждый из этих гробов, — Сью устало потирает переносицу пальцами. Она тоже злится — придушить парня на месте нельзя, не для того ему заказывали вертолёт и привозили сюда. — И ваш с Купером «гроб», — женщина изображает кавычки сухими, узловатыми пальцами. Блейн помнил их цепкую хватку на собственных ушах — и на волосах тоже. Отчасти потому и побрился: слишком жестокие методы выработки послушания были у маршала Сильвестр.
Точно раньше она дрессировала цепных псов, с пеной у рта бросающихся защищать хозяина.
— Простаивает без дела.
— Он простаивает именно потому, что стал Куперу гробом! — Блейн кричит, срывая голос, едва не брызгая слюной, зло. Перед глазами — непроглядная красная пелена, видно только силуэты да очертания. Он за брата был готов глотку перегрызть любому, а кайдзю — не получилось.
Жизнь — несправедливая сука.
— Молчать! — Сью выходит из себя и хлопает ладонью по столу, сдвигая брови нахмуренно. Андерсон захлопывает рот, но дышит тяжело, будто только что пробежал кросс. Грудная клетка прыгает вверх-вниз, сердце стучит внутри, как ненормальное. — Блейн, это вопрос всех наших жизней. Не твоей и моей. Всего мира, — женщина отводит взгляд. Она знает, что ей осталось не так уж и много — носовой платок в кармане украшен алыми каплями крови.
— Значит, я буду самым последним эгоистичным мудаком в истории, — шёпот Андерсона пробирает до мурашек, он смотрит исподлобья, снизу вверх, а после поднимается резко. — Разрешите идти, маршал Сильвестр? — Блейн улыбается издевательски, точно капитан Америка с плакатов далёких сороковых годов двадцатого века.
— Да пошёл ты, Андерсон, — огрызается женщина, потирая виски. — Вертолёт только через неделю. Так что тебе придётся побыть с нами немного. Заодно познакомишься с личным составом. Выбора-то у тебя нет.
Дверь за Андерсоном захлопывается с такой силой, что штукатурка едва не падает с потолка над нею.
Едва — потому что штукатурки нет, одни сваи.
--
Блейн стоит с подносом сомнительного качества еды посреди огромного зала и смотрит. Смотрит-смотрит-смотрит. Это очень похоже на старшую школу — столики, разбитые на компании, но все общаются меж друг другом неизбежно. Среди людей снуёт туда-сюда парнишка в очках и на коляске — он в белой рубашке, рукава которой закатаны до локтей и оголяют цветастые татуировки. Следом за ним с тростью ходит парень внешности что ни на есть азиатской, и Блейн с головой ныряет в безумный коктейль национальностей.
За дальним столом сидит разношёрстная компания — мужчина с выбритым ирокезом в военной форме, хрупкая блондинка в точно таком же комбинезоне, девушка с густой чёлкой, повисшая на мужчине раза в два её больше, и ещё человек пять, если не больше. У Блейна плохо с людьми после Купера, но один из присутствующих за столом чем-то цепляет.
Он светлокожий, точно фарфоровый, и глаза у него — точно светлое небо Калифорнии, которого Андерсон не видел так давно.
Мужчина улыбается ему и хлопает по месту рядом с собой, будто приглашая сесть. Блейн оглядывается — но никого рядом нет, а значит этот жест точно ему был. Андерсон вскидывает брови, придерживает поднос одной рукой и тыкает в себя указательным пальцем другой. Мужчина за столом кивает и улыбается снова.
Блейн пожимает плечами и принимает предложение, садясь рядом с ним. Компания на мгновение замолкает, но только на мгновение — потом все набрасываются с расспросами.
— Меня зовут Рейчел, я работаю в рубке, — девушка с чёлкой улыбается широко. — А это Пак, Куинн, Финн, Арти и Майк отошли, а ещё…
— Бог мой, Берри, ты же уморишь его, — мужчина, пригласивший Блейна за стол, тихо смеётся, и Андерсон улыбается против воли.
— Это она специально, чтобы он понял, куда попал, — Пак расплывается в улыбке, протягивает руку и пожимает протянутую в ответ.
— Блейн Андерсон, — представляется он всем присутствующим одновременно, даже не пытаясь запомнить имена. Потом.
— Курт, — мужчина с фарфоровой кожей улыбается, и Андерсон понимает, что-то, что ему хочется потрогать его лицо.
Губами.
— А ты здесь по какому вопросу-то, лысый? — Пак скалится, и Блейн думает, что он чертовски похож на школьного хулигана, но, знаете, Андерсон давно уже не в старшей школе. И это фривольное общение ему нравится.
— Это ты мне говоришь? — мужчина усмехается, кивая в сторону ирокеза Пака, и принимается за нехитрый обед. — Прислали на егеря, со стены сняли, — Блейн утыкается взглядом в тарелку.
— Подожди, — недоверчиво тянет, кажется, Рейчел. — Так ты Андерсон?
Блейн кивает, не поднимая взгляда. Этого не нужно — он у него сейчас злой, затравленный, таким можно металл резать, не то что людей отпугивать.
— У нас сейчас всего три егеря. На четвёртом никто не ходит, — как ни в чём не бывало, продолжает девушка, и Андерсон ей благодарен. — Ходит Пак и Финн, ещё Холли и Эйприл из наших. Есть ещё русские, — Рейчел едва заметно кивает в сторону седоволосого мужчины, и женщины, уложившей голову ему на плечо. — Хворостовские.
Блейн вежливо кивает, чувствуя, как отпускает.
Всего неделя.
Что может случится за неделю?
--
Вода в душевых доков отдаёт металлом — повышенное содержание железа никому на пользу не идёт, но когда ты не знаешь, доживёшь ли до конца месяца, становится плевать на качество воды. Блейн стоит под душем, закрыв глаза, и думает. Думает, как этим ребятам удалось сохранить какие-никакие отношения. Как им не страшно?
Вода стекает по шрамам на спине — живого места нет, грубые рубцы пересекают друг друга, словно спешат-торопяться, но замирают во времени навечно. Блейн помнил, как говорил его брат о шрамах.
«Если ты хочешь что-то сказать миру, ты делаешь татуировку. Но если мир хочет что-то сказать тебе, он дарит тебе шрамы.»
Блейн думает, что пора бы миру заткнуться.
Шрамы на сердце не затягиваются.
Андерсон отфыркивается от едва тёплой воды, трёт кожу грубой мочалкой с остервенением и отчаянно хочет сбежать отсюда. Не нужно было садиться с ними обедать, можно вполне было поесть в одиночестве. В этом помощь окружающих нужна едва ли. Блейн выключает воду и прислоняется лбом к кафелю, закрывает глаза и думает. Он разворачивается, сползает спиной по стене и сидит на корточках, пока ноги не сводит.
Вернее, пока в душевой не появляется кто-то ещё.
— Если ты перемёрзнешь, то заболеешь. С медикаментами у нас тут плохо, а с гробами ещё хуже.
Блейн открывает глаза — над ним стоит Курт, протягивая ему полотенце. На нём чёрный комбинезон, не сковывающий движения, и Андерсона в шкафчике ждёт точно такой же. Тренировочный костюм пилота егеря.
— С кем ты ходишь? — Андерсон проходиться по ёжику полотенцем, а после разгибается и завязывает полотенце на бёдрах.
— Ни с кем.
— Но почему тогда ты носишь эту форму? — Блейн приподнимает бровь вопросительно.
— Я ищу дрифт-совместимого.
Андерсон щурится.
До Андерсона доходит.
— Сильвестр вызвала меня для тебя, верно?
В голове звучало лучше. Вслух — Блейн теперь словно проститутка. Но разве не так?
— Ты единственный, кто смог довести егеря в одиночку, — вместо ответа выдаёт Курт. На нашивке на комбинезоне значится «Хаммел К.»
— Не единственный, — Блейн не отводит взгляд, буравит насквозь.
— Сью, — полувопросительно выдаёт Хаммел, точно неуверенный в своём ответе прилежный ученик.
Блейн кивает и выходит из душевой, стараясь отделаться от мысли, как было бы хорошо, познакомься они при других обстоятельствах. Он бы совершенно точно подарил ему все звёзды с неба, увёз подальше на континент, укутывал в шарфы, они бы пели в караоке дурацкие песни…
Всё ломает разлом.
— Постой, Блейн, — Курт следует за ним в раздевалку, но Андерсон уже успевает натянуть трусы — серые выстиравшиеся боксеры не самое сексуальное зрелище, но скажите спасибо, что не «семейники» по колено. — Одна тренировка. Пожалуйста, — Хаммел едва не умоляет, и Блейн мимолётно думает, что он не против бы посмотреть на Курта такого.
Умоляющего.
— Одна, — вздыхает Блейн, просовывая руки в рукава и застёгивая молнию на груди.
Хаммел едва не прыгает от радости. Андерсон думает, что он это зря.
--
Блейн не знает, что происходит, но он будто предугадывает текучие движения Курта, ловко прикасаясь палкой к ногам, торсу и шее. Хаммел не отстаёт, контролируя силу удара с трудом.