Что она делает?
Сидит, блять, представь себе.
Еще одно слово и я ебну тебе. – хрипло отвечаю я, закрывая жалюзи. – Она спрашивала про меня?
Ни слова, парень. Абсолютно ни слова.
Меня начинает лихорадить. И действительно, на что я снова надеялся? Уехал без предупреждений и до последнего верю, что она что-то спросит обо мне.
Наивный уебок.
Жаль. – спокойно отвечаю я, чувствуя, как сжимаются мои кулаки. – Я собираюсь пойти на показ с Марком.
Тебя вклинило? – интересуется Хоран с усмешкой, выдыхая воздух в трубку. – Какой еще показ?
Ты можешь, блять, не дышать в трубку?! – повысил голос я и открыл шкаф нараспашку. – Очередной показ «Топшопа» на Брайтон-стрит, чувак. Решил развеется.
Настолько плохо, что решил полюбить искусство моды? Ощутить его на своей заднице? Стайлс, ты – идиот. Ты осознаешь?
Я знаю. – отвечаю я и достаю фирменные брюки из шкафа. За ними тут же летят пиджак, галстук, носки, рубашка и запонки. – Надо как-то отвлечься. Меня колбасит. Мне хуево. Я веду себя, блять, как полный придурок.
Ты и есть придурок. – отвечает Хоран и смеется в трубку. – Извини, я, пожалуй, пойду поем. Время ужина, чувак, твоя Рикка уже ушла и….
С кем ушла? – перебиваю я, стискивая зубы так сильно, насколько это возможно.
Одна, твою мать. Одна. Я же обещал тебе.
Попробуй нарушить обещание. Я приеду и ушатаю тебя об стену.- с улыбкой ответил я и посмотрел на себя в зеркало.
Заткнись, Стайлс.
Приятного аппетита, Хоран.
Отшвырнув телефон в сторону, я посмотрел на себя в зеркало и растрепал спутанные волосы.
Нацепив на себя официальный костюм, я брызнул шею одеколоном, положил телефон в задний карман и вышел из комнаты.
Я по делам. – сказал я, обуваясь в коридоре. – Можете ложиться спать и не ждать меня.
Ты один? – поинтересовалась мама, нервно поправляя воротник от рубашки и приглаживая его своими руками. – Ты взял телефон?
Я не один.
Он наверняка с той девочкой с колледжа. – подмигивает мне Джемма, не замечая, как я перестаю дышать на мгновение.
Рикка, Рикка, Рикка.
Когда же ты оставишь меня хоть на минуту?
С какой девочкой? – тут же спрашивает мама, приподняв бровь.
Ключи здесь, права, телефон, деньги, какая-то мелочь. Я очень надеюсь, что мне не придется возвращаться не из-за какой-нибудь чертовой херни.
Гарри, почему ты молчишь?
Я взял телефон. – ответил я и распахнул дверь нараспашку.
С какой девочкой? – высовывается она в дверной проем в то время, когда я уже завожу машину.
С той, которая какого-то черта нужна мне всего лишь очень сильно, слишком часто и каждый ебаный день.- отвечаю я самому себе и выезжаю на дорогу.
Через час.
Вокруг царит атмосфера какого-то праздника. Все разговаривают друг с другом, пьют шампанское и громко смеются.
Я стою в сторонке и раскачиваюсь с пяток на носки. Марк стоит рядом, засунув руки в карманы.
Нам хорошо.
Заебали фотографы. – говорит он, махая подошедшему папарацци. – Ненавижу славу. Сучка страдает раздвоением личности.
Я ухмыляюсь и не отказываюсь от стакана дорогого напитка, который предлагает мне милая официантка.
Лучше бы остался дома, твою мать. – снова говорит он, махая уже другому фотографу.
Слушай, может, мы просто выйдем на балкон? – интересуюсь я и делаю глоток напитка. – Я уже ослеп от этих вспышек.
Никак, через пару минут начнется этот ебаный показ, чтоб его черти в аду разодрали.
Марк ругается, а я мягко смеюсь, сам про себя, разумеется. Я стараюсь отвлечься от того, что меня ломает изнутри. Просто выламывает. Окружающие модели в округе не интересуют, тачки, стоящие на парковки – не интересуют, Марк со своими проблемами – не интересует.
Я ищу любой подходящий случай, чтобы снова пойти и позвонить Хорану.
И нахуя, спрашивается, я вообще приехал на этот показ?
Дерьмо блять.
Через пару минут мы вышли в просторный зал, разделенный на две половины. Черно-белый подиум, высший минимализм, высокая мода, дорогой парфюм и утонченный смех в сторонке.
Меня все бесит.
Развалившись на своем месте, я достал телефон и покрутил его у себя в руках.
Гарри, угомонись.
Засунув его обратно, я скрестил пальцы друг с другом и положил их под подбородок. Держу пари, что я просто усну через 10 минут после показа.
Однако, как бы ни так.
Я добросовестно хлопал после каждой модели, даже не смотря на них. Я честно отвечал на все вопросы, даже не прислушиваясь к ним. Я делился своим мнением, понимая, что никого оно не интересует.
Вокруг царила сплошная фальшь и наигранность.
Единственное, в чем я был уверен – я почти пережил целый день без Дейвидсон.
Вторая вещь, в которой я бы уверен сильнее, чем в себе – я чуть не умер без нее.
И если сегодня я не услышу ее голос перед сном, я действительно могу попрощаться с собой.
Потому что нервы не выдержат.
Нет, не так.
Я.
Я не выдержу.
Ну и как тебе показ? – спросил меня Марк, когда мы выходили в следующий зал на фуршет. – Стоит похвал, верно?
Потрясающе! - воскликнул я и похлопал друга по плечу. – Это действительно стоило нашего внимания.
Замечательно. – улыбнулся он и вошел в зал, затаскивая меня с собой. – Я знал, что тебе понравится. И следующий показ тебе понравится в сто раз больше, я тебя уверяю.
Я натянуто улыбнулся и неоднозначно кивнул головой.
Конечно, блять, мне понравится, Марк.
Но только не в этой жизни.
Еще спустя пару часов.
(Rihanna – Diamonds)
Хочется всех послать, в желудке тяжесть. Около двух ночи я вскакиваю с дивана, осознавая, что я сдаюсь.
Моя грудь поднимается от тяжелого дыхание, сердце щимит, глаза слезятся, руки трясутся. Ебаный неудачник.
Сбегаю со ступенек, на ходу непонятно зачем набираю номер Пейна – это значит, что мне и вправду хреново. У меня есть его номер телефона, который находится в его комнате в колледже. Я знаю, что он уже спит.
Выбегая на улицу без пальто, я иду по мокрому бульвару в сторону пустынной местности, крепко прижимаю телефон к уху, надеюсь на ответ.
Алло? – хриплый голос нарушает звук мимо проезжающих машин. – Кто говорит?
Я его разбудил.
Почему автоответчик не включен?
Я не знаю, что ему сказать.
Зачем я вообще ему звоню?
Я чокнулся.
Эээ, извини, что разбудил… Я, собственно, только хотел пожелать тебе доброй ночи, Ли.
Кто это? Вы спятили, мать вашу?
Я сбрасываю и приземляюсь на мокрую лавочку, сжимая голову в руках.
Сука, как же меня воротит. Я нуждаюсь в голосе Дейвидсон сильнее, чем в самых естественных нуждах. Моя крыша едет, как эта крутая тачка, проезжающая мимо меня.
Меня трясет, у меня удушье, я хочу пить.
Я хочу…
Дейвидсон.
Сижу неподвижно, обхватив голову руками, и выбираю между упаковкой лексомила (*снотворные таблетки) и мостом – а почему бы и не то, и не другое вместе? В Лондоне мостов нет, но у меня есть галстук от Марка Джейкобса, можно связать несколько штук, будет самое оно.
Я сидел на этой лавочке, не понимая, что мне делать. Я дал себе слова не соваться к Дейвидсон как минимум неделю, но я прожил всего лишь день.
Я безнадежен.
И мне жаль себя.
Я сгрыз все ногти, делать больше нечего.
Пойти, что ли, поужинать?
Встав с лавочки, я вновь пошел вперед к этой пустынной местности. Туда, где нет никого. Взял телефон в руки и послал нахуй весь мир, все просто потому, что я должен слышать ее.
Гудки долгие, бесконечные. Время тянется невыносимо долго в ожидании ее ответа.
Я начинаю считать до 10 и снова.
Ну? давай же, твою мать, возьми трубку.
Я знала, что это ты, Стайлс. – спокойный, тихий голос рушится на мои уши, и я стою как вкопанный посреди дороги и улыбаюсь, блять, я улыбаюсь!
Я предсказуемый? – ухмыляюсь я и иду вперед, вперед, нет, я не иду, я лечу, я улетаю, мне хорошо, мне божественно.
Рикка ответила! Рикка ответила! Рикка ответила! Я уже совсем дошел до ручки, как баба какая-то.
Ты да. Я не могу уснуть. – спокойно говорит она и тоже улыбается.
Я знаю, что она улыбается.
Потому что ты должна быть в моей кровати.
Мне удалось притвориться равнодушным.
Внезапная тишина напрягает, и я сам напрягаюсь.
Я шел туда, где заканчивается город. Я шел по шумным улицам, где разноцветные машины перестают ездить. Я шел медленно, и в то же время быстро. Я шел туда, где Дейвидсон могла разговаривать со мной.
И я клянусь вам, я шел в самое прекрасное в мире место.
Я сам не знал, куда я шел.
Куда ты идешь? – внезапно спрашивает она. – Я слышу дождь.
Туда, где заканчивается город. – я вновь улыбаюсь и иду медленно, засунув руку в карман. Смотрю на горизонт, где солнца уже давно не видно. Мелькают фонари, красиво переблескиваясь вдалеке.
Почему ты не дома, Стайлс? Ищешь приключения на свой зад? Как всегда?
-Туда, где мы с тобой сядем на берегу моря и будем смотреть в горизонт, никуда не спеша, рассказывая друг другу пустяки и смеясь общим воспоминаниям, Дейвидсон. – я полностью игнорирую ее, мои скулы уже болят от улыбки, а в мышцах все приятно ноет.
Я был счастлив слышать ее.
Ты соскучился. – сделала вывод она и рассмеялась. – Господи, ты ведь и вправду соскучился!
Я вновь улыбаюсь. Я не улыбался никогда так много, потому что мне не за чем это было делать. Однако сейчас я не могу стать серьезным.
Потому что она со мной.
Она стала для меня тем нужным словом в беседе души с жизнью, без которого трудно понять себя.
А сейчас я все понимал.
Не понять свои чувства было чем-то явно невозможным.
Я все шел и шел, вперед. Вперед, снова вперед. Мне было плевать на дождь. Дейвидсон что-то там говорила, про какие-то витрины, про какие-то самолеты, боже, ну что мелит эта идиотка?
Была степь, звездное небо под ногами, был свет, и была тишина. И тогда я посмотрел наверх, пристально вглядываясь в синеву ночного неба, и понял, где же заканчивается город.
Дейвидсон, я пришел в тупик. – перебил я ее рассказ о каких-то кошках, посмотрев по сторонам. – Тут больше нет машин и витрин. И самолетов, твоих чертовых самолетов, тоже нет. Ты мне веришь? Тут правда тупик.
И что ты мне предлагаешь? – хмыкает она. – Придти и забрать тебя?
Будь ты здесь, я бы тебя зажал в этом тупике. – спокойно ответил я и сел на мокрый песок. – Я бы тебя не отпустил.
Ты уже отпустил меня, Стайлс. – ледяным тоном процедила она, вызывая у меня улыбку.
Только улыбку, и не более.
Я тебя не отпускал. Ты в надежных руках. Этим рукам я доверяю даже сильнее, чем своим.
Возникла неловкая тишина. Дейвидсон цокнула в трубку и, похоже, высунулась в окно.
Это было очень мило.
Она, по-видимому, захотела ощутить мою обстановк.
Я сегодня не видел тебя целый день, только утром. – сказал я, принимаясь чертить узоры какой-то палкой на мокром песке. - Я, наверное, буду ближе к звездам, чем к тебе сегодня ночью . Я, наверное, просто сдохну завтра, если не увижу тебя хотя бы во сне. Но я рад, что на свете есть расстоянии я более немыслимые, чем между тобой и мною.
Дейвидсон сделала глубокий вдох, а я мгновенно почувствовал, как ее аромат наполняет мой нос и благоуханием окружает мое тело.
Стайлс, если у нас отношения, то что за черт происходит между нами? – спрашивает она и снова смеется. - Мы любим и ненавидим, ревнуем, бесимся, смеемся и плачем. Ты уехал, чтобы доказать мне и себе, что мы не сможем быть вместе, но ведь, Гарри, мы не могли и не хотели друг друга отпускать.
Я прикусил губу, понимая, что теряю голову от ее слов.
Все решает обыкновенный случай.
Дейвидсон, я…
Не перебивай меня, Стайлс. – рычит она и вновь начинает говорить.-И расстались мы конечно же не так как нормальные люди, а грязно, отвратительно, мерзко, с царапинами, истериками, сломанным телефоном, самым лучшим сексом, слезами у колледжа и падениями на асфальт. Сначала мы еще пытались сдерживать эмоции, улыбались и говорили ни о чем, всем свои видом показывая, что можем расстаться красиво и достойно. Достойно? Стайлс, скажи мне, достойно?
Да. – очарованный ее словами произношу я и рисую какие-то ебаные сердечки на песке.
Господи, прости меня, но я ебнулся.
Так вот, достойно… Наверное, как раз это слово подходит нам меньше всего. Согласен? А что теперь? – она на минутку затыкается, тяжело дышит, толи плачет, толи что-то еще, но пытается собраться с мыслями. – Ты не доказал ни себе, ни мне, что сможешь без меня. А теперь делай все, что хочешь, потому что я, мать твою, буду ждать столько, сколько понадобится тебе, чтобы понять, что я тебя жду.
Что? Дейвидсон, что ты несешь?
Ждать до тех пор, пока ты не приползешь ко мне и не скажешь, как ты теряешь бошку от одного моего слова. Что, я не права?
Ты каким-то образом права. – отвечаю я хриплым голосом, кусая свою губу до крови. – Дейвидсон, что происходит? Я сижу в тупике, рисую сердечки, ты плачешь, несешь ерунду, я кусаю губы до крови, мой галстук в песке, я дрожу от дождя, а небо, сука, такое красивое. Ты просто не представляешь, какое оно красивое.
Рикка молчит. Она всхлипывает с каждым вздохом, а с каждым ее вздохом всхлипываю я.
Нет, не подумайте, это просто от дождя.
Стайлс, я устала реветь весь день. Мои глаза скоро сомкнутся и разобьются в клочья. Что ты будешь делать с моими осколками?
Ослепнешь, говоришь? – ухмыльнулся я и откинул в сторону эту чертову палку. – А как же твое сердечко?
А сердечко уже давно разбито.
Осколки постепенно станут янтарными… У тебя янтарные глаза, Дейвидсон, ты в курсе? Они расцветут изнутри трещинками нежности, переполнятся теплом и вберут в себя весь золотой блеск — вот что будет. Тогда все это станет станет по-настоящему драгоценным. - тихо сказал я, сильнее прижимая телефон себе к уху. Я не хотел отпускать ее от себя. Я хотел слышать ее голос всю ночь.
Я дышал всем тем, чем дышала она.
Вполне уверен, что я просто дышал ею.
Как же глаза? Света не будет. Конец, Стайлс. Понимаешь?
А конец света… Что ж, если кончится свет, то я научу тебя любить во тьме.
Но я буду вся в шрамах.
Я встал с песка и вновь посмотрел на горизонт. Я ощущал себя в невесомости, мое дыхание повторяло дыхание Дейвидсон, ветер сковывал наши дыханья во что-то большее и уносил их с точностью и в горизонт.
Я научусь любить твои шрамы, Дейвидсон. – я улыбнулся. – Мне легко любить все, что связано с тобой.
========== Глава 17. ==========
POV Гарри.
Я ненавидел ее с такой силой, что каждая моя жилка сжималась от одного представления ее сильного взгляда. Я был уверен, что я страстно влюблен, но моя любовь отчасти становилась опасной. Со стороны она показалась бы настоящей, гневной ненавистью, однако не была ею. Я был в этом уверен. Эта ненависть сплеталась со страстной влюбленностью именно в том, что при всей своей неприязни к Дейвидсон, я любил ее в тысячу раз сильнее. Два языка пламени сплетались в одно. Два языка пламени можно было сравнить друг с другом. Переплетались, сплетались, угасали, снова загорались и переплетались.
Два языка пламени – это я и Рикка.
И от них уже никуда не денешься.
Не избавишься.
Не застрахуешься.
Не уйдешь.
Степной курган, охваченный бушующим пламенем, мог бы служить описанием моей души, когда я думал о ней. Меня тянуло всю в ту же степь, однако, в черную и испепеленную. Вот образ моего душевного состояния, вот тот самый поглощающий момент, когда после получасового размышления в тишине, я понял – как же тяжело мне любить и ненавидеть.