В пути им довелось наслушаться разных историй. Так, поговаривали, в Париж шли толпы разозлённых крестьян из окрестностей Лиона – возмущённые возросшими налогами, люди были полны решимости дойти до самого короля, чтобы сообщить ему о жестокости и алчности сборщиков податей. Слушая значительно приукрашенные рассказы трактирщиков обо всех этих беспорядках, Гийом не раз задумывался о том, сколь ничтожны его беспокойства и желания по сравнению с теми бедами, что переживали обделённые, голодающие люди, которые, работая на земле, не имели права хотя бы на один колосок. Они были вынуждены тайком продавать зерно, и несли наказание, если об этом узнавали доносчики сборщика податей.
Проходя по улице Медников, где более сотни лет назад был убит Генрих IV, Беранже едва успевал прикрывать и проталкивать Тома сквозь толпу, стараясь защитить от прокажённых, тянущих руки за милостыней. При этом он нёс все их вещи, поскольку Дювернуа и без того страдал, сильно натерев спину арфой, которую носил через плечо, обёрнутой в ткань. Грязь, смрад из-за помоев, которые горожане выплёскивали прямо на улицы, больные и нищие, валяющиеся там же – это выглядело настолько ужасно, что Гийом вновь был вынужден признать, как же хорошо, что Тома ничего этого не видит. Всадники на своих скакунах гнали по улицам быстро и небрежно, совсем не заботясь о том, что перед ними живые люди, а с одной богато украшенной кареты кучер даже специально соскочил, чтобы побить мальчишку, который едва не попал под колёса – чтобы наука была. Билл и так старался держать Тома как можно крепче и ближе к себе, но когда на его глазах промчавшийся всадник не глядя задавил старушку, он вцепился в руку Дювернуа мёртвой хваткой, и когда тот спросил, что случилось, и отчего такие крики кругом, ничего не ответил, но только свернул в ближайшую подворотню, чтобы немного отдышаться и прийти в себя.
То и дело поглядывая на Тома, Билл видел уставшее, но совершенно спокойное лицо, и лишь изредка арфист что-то спрашивал, будто чувствуя усталость любимого, и что лучше не донимать его сейчас расспросами. Это качество уже не раз поражало Беранже – голодный или уставший, даже заболев, он никогда и ничего не просил, ничем не выказывая плохого расположения духа. И хотя Гийом непрерывно держал его за руку, тем не менее, то и дело оглядывался, будто желая удостоверится, что Тома действительно рядом с ним. И сейчас, когда глаза слипались на ходу, а в животе ничего не было вторые сутки, Билл прекрасно понимал, что арфист находиться не в лучшем состоянии, но при этом не произнёс ни слова об этом. На улицах на них постоянно оборачивались, не давая раствориться в суете большого города, где, как думал Билл, на них никто не должен был обращать внимания. Но двое очень высоких, загорелых юношей притягивали взгляды, как смущённых женщин, так и любопытных мужчин, которые не стесняясь выспрашивали, откуда прибыли путешественники, и зачем. Гийом с интересом рассматривал парижан в ответ, как бы ни было, город был полон новых впечатлений, а особенно Беранже обращал внимание на моду, отмечая, как разительно она отличается от туалетов захолустных городов.
Так молодые люди подошли к воротам небольшой гостиницы, которую хвалили случайные попутчики за не самые плохие комнаты и вкусную еду. «Меленький паж» - так было написано большими красными буквами на большой деревянной вывеске. Замерев в нерешительности у порога, Гийом обернулся на улицу, где всё так же моросил неприятный, холодный дождь. Крепче сжав ладонь Тома в своей, он толкнул тяжёлую дубовую дверь, которая, со скрипом распахнувшись, пропустила путников внутрь.
POV Bill:
- Письмо не забудь!
- Ах, да… письмо?
- Гийом, письмо Станислава I для…
- Прости, я слишком волнуюсь! Конечно же, я давно его приготовил.
- Я буду молиться о тебе, любимый. Всё устроится.
Ах, Тома, Тома, как же прекрасно, что ты сейчас не видишь моих вспыхнувших щёк и беспокойного взгляда, пытающегося утаить правду. Как хорошо, что ты не видишь, и не знаешь, что нет никакого письма и я не знаю сам, куда мне идти и что делать. Но обещаю тебе, любовь моя, что для тебя я сделаю всё. Не зря я прошёл весь этот путь. Я не сдамся, а для тебя сделаю всё, чтобы однажды ты открыл глаза и видел меня, видел таким, на которого смотреть тебе будет не стыдно. А пока… пока подожди. Не хочу тебя волновать, не хочу, чтобы ты переживал обо мне. Будь спокоен, полагая, что твой Нарцисс - не нищий уличный танцоришка, а будущая звезда королевского балета. Ведь скоро так всё и будет. И ты будешь счастлив, и я.
Я едва успел ответить Тому, совершенно забыв о том, что со мной должно быть рекомендательное письмо от лотарингского повелителя, с которым я и пойду в приёмную мэтра Лани. Вот она, самая невинная ложь, снова вынуждающая лгать и выкручиваться, обманывая единственное существо на этой земле, которое верит мне безоговорочно. Но кто же знал, что всё обернётся именно так? Кто знал, что он останется, а потом пройдёт сотни миль вместе со мной, а сам я буду не в состоянии оставить эту слабость там, в глуши, которая теперь кажется мне раем.
У меня нет ничего, кроме записки от мсье Дюпре, которую придётся отдать секретарю, чтобы меня, хотя бы, пропустили внутрь. Но как буду я доказывать самому Лани свои умения, я не знаю. Устроиться бы только в его школу, а там я буду стараться и, в конце концов, добьюсь заветных вершин. И когда через полгода я уже буду лучшим танцором при дворе, Том даже не догадается, что однажды всё было по-другому.
Получив нежный поцелуй, который так и манит остаться и никуда не идти, я покидаю наше убогое пристанище, направляясь в Лувр, где рядом с королевской финансовой канцелярией находится приёмная мэтра Жана Бартелеми Лани. Каков он, этот человек? Как примет, как отнесётся к моим умениям? Сочтёт ли их достаточными для того, чтобы позволить посещать свою студию? Париж. Осенний, мокрый, грязный город, где нет ни одной родной души, но где непременно исполнятся все мои мечты. Я буду первым, я буду лучшим, чего бы мне это ни стоило.
Тома до сих пор так и не признался, кем приходился ему некий Вильгельм? Наверняка, какой-то бывший возлюбленный, и наверняка бросивший его из-за недуга. Или… я не знаю. В тот самый первый раз нашей любви, он так мягко и сладко произнёс это имя, что до сих пор звучит в ушах, однако это было не впервые, когда я его услышал. Во снах своих Тома зовёт его так часто, а на все мои вопросы отвечает невнятно, заверяя, что не знает никакого Вильгельма. Возможно, этот человек причинил ему немало боли, или, быть может, умер, и потому в своих ночных кошмарах Тома зовёт именно его? Но зачем же мне не рассказал всё то, что так тяготит измученное сердце? Что за солнечный человек, который всегда дарит мне ласку и улыбку, всегда своевременно, чувствуя каждую перемену в моём настроении? И не просит покоя взамен. Не произносит лишних слов, и только иногда я вижу, что переживает он не меньше моего, но только нагнетать не будет, а переживёт это в себе. А как прекрасен он в любви! Таких я не встречал доселе, и если днём нежнее нет создания, то по ночам в нём просыпается тот дьявол, которого я боюсь и боготворю одновременно. С чёрными бездонными глазами, и с такой улыбкой странной, от которой тело насквозь прошивает дрожь. Я слишком часто думаю о том, как хорошо, что он незрячий. Если бы он видел взгляды тех, кто смотрит на меня, если бы знал, как незаметно могут ко мне прикоснуться, или шепнуть на ухо непристойность, уверен, он убил бы и меня, и их. Ведь он сказал в тот самый первый раз, что скорее он меня убьёт, чем отдаст другому. И это ни чуть меня не пугает.
Мысли утянули меня так глубоко в свои непролазные дебри, что я даже не заметил, что уже стою у ворот Лувра, где двое стражей чинно держат свои пики, не замечая ничего вокруг.
- Господа, мне нужно в приёмную мэтра Лани! – набравшись смелости, произношу чужим голосом – волнение сдавило всё внутри, а потом стало нарастать, когда ни один из стражников даже не обернулся на моё обращение. – Господа! Пустите меня! Мне нужно к мэтру Лани! Госп…
- Да не ори ты! Нашёлся тут… ты кто такой будешь?
- Моё имя Гийом Беранже, я из Марселя, учился у мсье…
- Эти все бабьи мелочи будешь там рассказывать, не интересно это нам. – грубо произнёс страж, отпирая ворота. – Бертран, проводи-ка ты мальчишку в бабий салон! Развелось тут вас, ни то девка, ни то парень… - продолжая ворчать, он запирает за мной золочённые ворота, неужели?
Теперь, названный Бертраном идёт впереди, а я иду за ним и слышу, как каждый удар моего сердца отбивается в голове, которая кружится от волнения. Неужели, неужели сейчас всё решится?
ТВС
_____________________
* - Окончания изменены мной на мужской род в нуждах сюжета. В оригинале строка звучит: «Чтоб только правой оказалась ты».
** - Король Пруссии действительно высказывался так. Хотя официально мадам де Помпадур не была королевой, она фактически приняла на себя бразды правления Францией.
(ссылка на саунд в комментарии)
========== Часть I. продолжение 7 ==========
То, что мой друг бывал жесток со мною,
Полезно мне. Сам испытав печаль,
Я должен гнуться под своей виною,
Коль это сердце - сердце, а не сталь.
И если я потряс обидой друга,
Как он меня, - его терзает ад,
И у меня не может быть досуга
Припоминать обид минувших яд.
Пускай та ночь печали и томленья
Напомнит мне, что чувствовал я сам,
Чтоб другу я принес для исцеленья,
Как он тогда, раскаянья бальзам.
Я все простил, что испытал когда-то,
И ты прости, - взаимная расплата!
(У. Шекспир, сонет 120)
POV Author:
- Так, как звали вашего, как вы говорите, учителя? – худой секретарь с острым носом и близко посаженными глазами, недоверчиво посмотрел на Гийома, бледного, как полотно.
- Мэтр Анри Дюпре, сударь… я же говорю вам, он двадцать лет танцевал в королевском балете, а вернувшись в Марсель, открыл свою школу танцев, и теперь преподаёт…
- Всем желающим, - ехидно подытожил секретарь, не отрывая взгляда от толстого коричневого реестра, который достал с полки, и сдув толстый слой пыли, принялся его листать. – Да, был такой господин, был… Так, вы говорите, он вам преподавал? И сколько же, позвольте поинтересоваться?
- Я занимался три года.
- Подождите здесь, мсье…
- Беранже.
- Одну минуту.
Когда секретарь, показавшийся крайне неприятным человеком, скрылся за дверями, провансалец облегчённо вздохнул. С самого начала, как он зашёл, один только взгляд секретаря не обещал ничего хорошего. Этот господин принялся уточнять у Гийома такие детали, как будто нанимал его в штат личных слуг короля, а не определял в танцевальную школу. Билл взволновался не на шутку, когда тот стал задавать вопросы о родителях, и ещё чуть-чуть, потребовал бы какого-нибудь письменного подтверждения и от них, но секретарь на том остановился, после чего снова спросил о мэтре Дюпре, и теперь оставил Гийома ожидать в полной неизвестности – на ответ, где и когда можно увидеть мэтра Лани, остроносый господин не ответил ничего.
Очень не вовремя накатили воспоминания о родителях, о матери, которая наверняка очень волнуется, поскольку он, Гийом, так ни разу и не написал ей, хотя уж скоро полтора года, как он покинул родной дом. Но сообщать ей было решительно нечего – он ещё нигде не устроился, и это сильно тяготило – похвастаться было нечем. И узнай мать, что её любимый сын живёт, можно сказать, бродяжничая, несомненно, будет очень расстроена. Ещё более некстати всплыл в памяти образ Тьери. Неожиданно Биллу очень захотелось узнать, как и чем живёт мальчик, которого он так жестоко бросил, даже не объяснив причин. Мысли о Тьери незамедлительно привели Гийома к воспоминаниям об Алехандро, и он вынужден был ещё раз признать, что это было самым сильным чувством за всё время, пока не…
- Мэтр Лани не может вас принять! – прогремел секретарь прямо над самым ухом, вырвав Гийома из плена воображения.
- А когда же я смогу…
- Не сможете.
- Но вы сказали ему то, что я вам говорил, ведь…
- Я всё сказал! - в который раз перебивая юношу, взвился секретарь, - Таких, как вы, знаете, сколько приходит? Толпы, милейший, толпы! Поэтому, будьте так добры, не задерживайте меня.
- Значит, вы мне отказываете?
- Да.
Гийом и не представлял, что может получить отказ, даже не повидав самого мэтра Лани. Он был уверен, что хотя бы посмотреть на него должны, поговорить, оценить, в конце концов, его умения. Но на деле всё оказалось куда проще – его принял не отличавшийся приятными манерами секретарь, и который явно не горел желанием ему помочь, и, возможно, даже не собирался идти к мэтру Лани, а просто постоял за дверью несколько минут. Конечно, в столицу из провинции стремились все, и Билл понимал, что будет нелегко, но чтобы настолько – это представлялось ему верхом несправедливости.
Окинув ухмыляющегося конторщика презрительным взглядом, Беранже развернулся и быстро покинул приёмную, громко хлопая дверями, на что услышал недовольное: «Понаехало деревни» вслед. Пересекая мощённую площадку, уже у сами ворот, он столкнулся с очень красивым дворянином, облачённым в небесно-голубые одежды, и с большим белым пером в красивой шляпе того же цвета. Их глаза встретились всего на миг, но этого было достаточно для того, чтобы Гийом смог увидеть, что у незнакомца они потрясающей красоты, как впрочем, и всё его лицо – мраморно-белое, без единого пятнышка, отдающее холодом. Уголок бледно-розовых губ едва заметно дёрнулся вверх, и дворянин продолжил свой путь, изящно опираясь на серебристую трость, считавшуюся очень модным аксессуаром, оставляя после себя шлейф дорогого парфюма.
Этот момент очень сильно задел Беранже. Он вдруг посмотрел на ситуацию со стороны, посмотрел на себя, одетого кое-как, что его даже не захотели пустить к Жану Бартелеми. Задумался, как выглядит он в глазах таких, как вот этот юноша, который наверняка младше него самого, но зато имеет в своей жизни всё, и ему наверняка не приходится унижаться и о чём-то кого-либо просить? А потому, стоило Биллу оказаться за воротами Лувра, он дал волю давно просившимся слезам. От досады, от усталости и от отчаяния, которые накатили на него, и которым он не давал выхода до сих пор.
«Маленький паж» располагался в небольшом переулке за улицей Могильщиков, и для того, чтобы туда добраться, нужно было перейти по мосту через Сену. Пересекая её, Гийом остановился и посмотрел вниз. После обильных осенних дождей река была бурной, и было даже видно несколько водоворотов. Глядя на тёмные воронки, Беранже погрузился в свои мрачные мысли, но отвлёкший его оклик какого-то мальчишки, который догонял роскошную карету с письмом в руке, быстро вернул его в действительность, тут же напоминая о том, что растерявшись, он не забрал у секретаря записки мэтра Дюпре, которая была его единственным поручительным письмом! Всего за несколько минут добежав до Лувра, Билл поспешил к воротам, но оказалось, только что была смена караула и новые стражи не собирались его пропускать.
- Я был здесь только что! Я забыл важное письмо у секретаря мэтра Бартелеми Лани! Вы обязаны меня пропустить! – причитал Беранже толстому караульному, который с самым безразличным видом смотрел на него по ту сторону витиеватой решётки.
- Иди-ка ты отсюда, подобру-поздорову, а не то…
- Вот он, вот! Мсье Аллар! – воскликнул Билл, завидев секретаря, который сгорбившись, приближался к воротам с папкой под мышкой.