- Мистер Де Виллер? Вас все ищут!
- А что случилось?
Но толстяк в этот момент достал маленькую рацию (у Хранителей оказывается есть рации?) и все тем же фальцетом практически заорал в нее: «Передайте Господину Де Виллеру, что мы нашли Гидеона! Он находится на втором этаже северного крыла!»
Рация ответно ожила: шшшшш… хр… хрюфррр… чщщщ…Драконов…фсс…
- Вас просят пройти в Зал Драконов, – расшифровал мне толстяк, улыбаясь мне, как идиот, и утирая пот рукавом пиджака со лба.
- Спасибо. Но вы не ответили мне, что случилось? – Меня уже начинало это нервировать. Неужели что-то серьёзное случилось? Гвен стащила второй хронограф? Разбила? Может в 1956 устроила революцию? Я чувствовал, как в груди что-то каменело и холодело от происходящего.
- Если честно, господин де Виллер, я ничего конкретного не могу ответить. Случилась какая-то внештатная ситуация, где по распоряжению вашего дяди, мы должны патрулировать во всех коридорах Темпла. И встретив либо вас, либо мисс Гвендолин, тут же направить в Зал Драконов.
- Угу… Спасибо, мистер…
- Ньюрбери.
- Мистер Ньюрбери. Еще раз спасибо.
Не дожидаясь, пока мистер Ньюрбери разомлеет от счастья, что я его назвал по фамилии, я чуть ли не бегом рванул в зал Драконов. Чем ближе я был к комнате, тем чаще мне встречались Хранители, провожавшие меня суровыми встревоженными взглядами.
Зайдя в зал, я увидел практически весь Внутренний круг тайной ложи.
- Гидеон, где тебя, чёрт возьми, носило? – практически заорал дядя Фальк.
- Я сидел в кабинете профессора Шульца и пил кофе, - получилось какое-то странное объяснение, но, зато, правда.
- У Шульца? Кофе пил? - Дядя так это произнес, как будто я брякнул что-то недостойное и не ложащееся в его понятия нормального ответа. В интернете часто такую эмоцию обозначали тремя буквами «WTF?», что расшифровывалось очень некорректно.
-Ну… мне надо было побыть одному… подумать. А что собственно случилось?
После этого дядя изменился в лице и яростно прорычал-прошипел, еле сдерживаясь, чтобы не перейти на крик: «Гвендолин пропала… Элапсировала.»
- Как пропала? Она же должна была элапсировать в 1956 год? – я чувствовал, как у меня отнимаются ноги и холодеет внутри.
- Видишь ли, Гидеон, произошла странная ситуация, - мистер Уитмен решил продолжить за дядю, так как тот был не в состоянии адекватно говорить. Мистер Джордж повел Гвен на элапсацию, но, не дойдя до двери, она исчезла, и ее до сих пор нет. По крайней мере, мы ее еще не обнаружили.
Я взглянул на мистера Джорджа, стоявшего в углу у окна. Он был бледен, и словно уменьшился в размерах. Мой мозг судорожно начал работать, переваривая то, что мне только что сказали.
- Это ведь невозможно. Она под контролем хронографа. Чтобы просто элапсировать без него, должно пройти больше 24 часов. А она со мной была вчера в 1956. То есть с прошлой элапсации прошел только 21 час. – Мой мозг выдавал информацию, будто в голове у меня был встроенный компьютер.
- Всё так. Мы сами обескуражены. Раньше такого не случалось ни с одним путешественником во времени. Тем более, если этот прыжок бесконтрольный, то она находится в прошлом уже два часа…– мистер Уитмен взглянул на часы,- 16 минут. Она только что побила рекорд леди Тилни.
Я чувствовал что в моей голове что-то не складывается. А точнее одно: как можно совершить неконтролируемый прыжок будучи под контролем хронографа? Может это отличие Гвен от других путешественников, ей надо чаще элапсировать, чем раз в 24 часа? Или дольше, чем 3 часа ежедневно?
Хотя нет. Стойте. Было уже 24 часа, когда Гвен элапсировала всего на час и перерыв был около 22-23 часов - знакомство с графом. Или нет. В тот день она уже перемещалась во времени. Поэтому этот случай можно не считать. Возможно, действительно Гвен требовалось либо больше находиться в прошлом, либо перерыв должен быть меньше. Но 2 часа 16 минут в неизвестной дате! Это действительно рекорд. Надеюсь, с ней ничего не произойдёт за эти два часа. Ведь с Гвен может быть все что угодно!
- Ее родственники в курсе? - Мало ли где она окажется по возвращении? Зная Гвен, она в первую очередь кинется звонить маме или своей подруге, а не как по уставу Хранителей.
- Да, в курсе…- устало пробурчал Фальк, по его тону легко можно было продолжить «не считай меня идиотом». Мы еще послали новичков перебирать архив на возможное упоминание Гвендолин. Плюс Шульц, Зеновски и Барнатан патрулируют тюремные камеры в подземелье, если она попала не в двадцатый или девятнадцатый век. Ты, кстати, элапсировал сегодня?
- Нет, еще… У меня в запасе еще 4 часа.
- Так чего ты ждешь? – Взорвался Фальк. -Живо к хронграфу! Уитмен, проводите его. Не хватало, чтобы он еще у нас пропал…
Я молча развернулся и, не дожидаясь Уитмена, пошел к дверям, чувствуя молчаливые хмурые взгляды других Хранителей, которые были свидетелями истерики моего дяди. Если честно, я отлично мог понять Фалька и даже посочувствовать. Но в данный момент меня больше интересовала Гвен, и мне хотелось присутствовать при ее возвращении, потому что я дико волновался: за два часа может произойти что угодно, ну и хотелось ее защитить от нападок дяди, который, похоже, допускал мысль, что Гвен сделала специально это.
Я и мистер Уитмен хмуро думали каждый о своем, так мы молча дошли до хронографа. Войдя в комнату, я первый нарушил молчание:
- Мне бы не хотелось сейчас куда-либо отправляться…
Господи! Он, наверное, слышал как мой голос дрогнул в конце. Еще чуть и я расплачусь, как девчонка, от страха и волнения. За путь от зала до хронографа я продумал сотню вариантов развития событий с Гвен: от спокойного просиживания в коридорах Темпла до прокалывания ее шпагой из-за незнания пароля. Сделав глубокий вдох, я скрестил руки на груди, тупо уставившись себе под ноги. Лишь бы ничего не случилось с ней… Лишь бы она ничего не натворила.
- Понимаю. Но твой дядя прав, не хватало еще тебя потерять. Не волнуйся, Гидеон, к тому моменту как ты вернешься, она уже будет здесь. Я не думаю, что с ней что-то случится, где бы она ни была. Ты же знаешь ее.
В том-то и дело, что знаю. Потому что из всех членов тайной ложи она была самая неподготовленная! Она даже в свою первую элапсацию через хронограф умудрилась протащить сотовый телефон. А сейчас Гвен не пойми где, без кольца, без пароля, без каких-то ни было нужных знаний. С Шарлотой бы этого не произошло, в отличие от Гвендолин, она знала, что надо делать в такой ситуации, как эта.
- Интересно! Хронограф уже установлен и подготовлен, правда на дате 1956.
Я оторвал взгляд от своих ботинок и посмотрел на хронограф, стоявший в центре, на котором мистер Уитмен устанавливал мою дату элапсации.
- Подождите! – Меня словно осенило. Так может она успела элапсировать в 56-ой?
Мистер Уитмен оторвался от хронографа и взглянул на меня своими темными пронизывающими глазами.
- Исключено. На плёнке четко заснято, как Гвендолин исчезает возле двери. Она войти сюда даже не успела.
- На пленке?
- Ну да. Камера справа зафиксировала.
Ну конечно же! Камера из доспех, плюс еще две навесные под потолком.
- Все готово. Твой год стоит. Ты направишься в 24 июня 1948. Пароль… сейчас посмотрим по книге… вот! Dum spiro spero! Что означает с латыни…
- Пока дышу, надеюсь. – Закончил я за мистера Уитмена. Можно сказать, отличный лозунг для сегодняшнего дня.
- Точно, мой мальчик! Ты готов?
И мне болезненно захотелось сказать «только, если ты готова», но ее рядом не было и спрашивала не она.
Укол. Головокружение. И последнее, что я слышал, как мистер Уитмен говорил «Не волнуйся! Когда ты вернешься, она уже будет здесь».
Иллюстрация к главе: http://static.diary.ru/userdir/2/7/0/2/2702624/79021515.png
========== Я всегда твердил, что судьба - игра. Гвендолин. ==========
Я всегда твердил, что судьба - игра.
Что зачем нам рыба, раз есть икра.
Что готический стиль победит, как школа,
как способность торчать, избежав укола.
Я сижу у окна. За окном осина.
Я любил немногих. Однако - сильно.
…
Иосиф Бродский
Четыре.
Че-ты-ре.
Ровно четыре чертовых часа прошло с тех пор, как я оказалась… Да, где я собственно оказалась? Мне даже не дали ответа на мой вопрос, просто отправили за решетку, словно я какая-то преступница. Да мне по их представлениям даже спрятать наворованное негде было, я же «оголенное дитя», как выразился один из Хранителей. Никто же из них даже и не догадывался, что эти лохмотья называются платьем!
Че-ты-ре.
Словно от того, что я повторяла это, что-то менялась. А вместо этого лишь возникали новые вопросы. Почему я здесь оказалась? И почему я не возвращаюсь обратно?
- Вот она.
К решетке подошел пожилой мужчина, смешно поправляющий пенсне. И я бы, наверное, даже вскочила с железного стула, если бы это был не девятый по счету посетитель. Как и все, он смотрел на меня осуждающим взглядом, впрочем, с неприкрытым интересом разглядывая мои голые ноги. Наверное, мне нужно было возмутиться. Но сил не хватало даже на то, чтобы почесать нос, что уж говорить об истерике.
- Как тебя зовут, дитя? – доброжелательно спросил он, вновь поправляя свое пенсне.
Вот тут мне пришлось призадуматься. Ведь он был первым, кто не просто подошел, а еще и задал столь простой вопрос. Из этого вполне можно было сделать вывод, что он был выше всех остальных по статусу. Я вздохнула, стараясь не выпалить тут же всю правду.
Привет, я Гвендолин Шеферд, прибыла из 2011 года. А у вас тут уже создали тайное ложе одного такого старика, который умеет читать мысли и душить на расстоянии? Нет? О, очень жаль.
Может, стоит представиться Пенелопой Грей, воспитанницей виконта Баттена и позволить их воображению дорисовать картину моего неожиданного появления в Темпле? Все, что мне нужно, это увидеть графа Сен-Жермена.
Поэтому для себя я решила, что лучшая защита – нападение.
- Какой это год?
Хранители удивленно переглянулись, словно я только что задала самый неприличный вопрос из всех существующих. Не хотело бы их расстраивать, спросив что-нибудь еще неприличней. Старик, однако, не растерялся, его доброжелательное лицо даже не вздрогнуло. Почему-то мне казалось, что я не первая, кто задает ему этот вопрос.
- 1757, - ответил он, подтвердив это кивком головы.
1757.
Итак, какие у нас выводы? Ложа была создана в 1745, эту дату я запомнила очень хорошо. Но моя встреча с графом произошла только в 1782 году, и он видел меня впервые, ожидая вообще на моем месте увидеть сногсшибательную и всегда-знающую-что-делать Шарлотту Монтроуз. Так что же мне делать теперь?
- Итак, как же вас зовут, дитя? – вновь спросил он, слишком дружелюбно, чтобы это было правдой. Не удивлюсь, если ночью он убивает котят в подворотнях.
- Шарлотта, - ответила я, втайне молясь на то, чтобы это не вышло мне боком.
- Шарлотта значит? – переспросил он. Я что, непонятно говорю?
- Послушайте, тут произошла небольшая ошибка, - я вскочила со стула и подошла поближе к решетке. Как же им все объяснить? – Я – рубин и это неконтролируемый прыжок.
Как же глупо это звучит со стороны. Старик, однако, снова не удивился. Может выпалить ему фразочки из того разряда, которые могли свести Джордано в могилу вместе со всеми его стразами и блестками?
«Трансцендентные кривые такие кривые – вы не поверите! О, а вы знаете, что турбулентность можно создать, облучив среду звуком высокой интенсивности?»
- Вы уже встречались с графом? – продолжил спрашивать старик. Надо бы спросить его имя. Не всем понравится, когда их каждый раз величают «стариком». Даже, если это происходит мысленно.
- В 1782, - сходу отвечаю я. Интересно, если я прерву цепь существующих событий, я пропаду сразу или буду корчиться в муках?
Вопросы сыпались и сыпались, иногда я отвечала сразу, выдавая голую правду, иногда увиливала, стараясь придумать оптимальный вариант. Меня не тянуло гореть сегодня на костре инквизиции за ересь или за незаконное проникновение в «тайную ложу». Кажется, допрос шел еще один час.
Итого.
Пять.
Пять часов в 1757 году. Вот теперь паника уверенно подступала ко мне, через пятки пробираясь в сознание. Когда же я вернусь обратно? Я сидела на тех лохмотьях, что мне принесли, обхватив коленки руками и раскачиваясь из стороны в сторону, поднимая голову лишь для того, чтобы ответить на очередной вопрос старика, чье имя я так и не выяснила. Он не обращал внимания ни на то, что происходило за его спиной, ни на то, что я больше не могла говорить сквозь слезы. Горло болело, глаза саднило, казалось бы, сколько боли способно вынести мое сердце? Оно уже словно разорвано. Нет больше ничего целого, что можно забрать и восстановить.
Наконец-то старик ушел, прихватив с собой всех любопытных Хранителей (накричав на них так сильно, что я даже возликовала, узнав, что он не такой уж и дружелюбный, а значит и версия с котятами имеет место быть). Меня даже не волновало то, что ни один из них не попрощался и не дал мне никакого ясного ответа. Мне нужно было сосредоточиться и понять, что происходит.
Но и на это мне времени не дали.
Старик вернулся, неся с собой какие-то цветные тряпки, которые, однако, оказались простым, но изумительным выходным платьем.
- Я и граф Бенфорд ожидаем Вас в Зале Дракона, - он положил около меня платье и встал около решетки в ожидании, и даже не соизволил отвернуться.
Кажется, меня ожидает весьма бурное приключение во времени.
Вот бы мне еще и вернуться обратно в будущее, как раз в тот момент, когда я сниму платье. Что может быть веселее, чем предстать перед мистером Марли вот в таком вот виде.
Беднягу ждет инфаркт.
В Зале меня и вправду ждал граф, вот только его лицо я видела впервые. Потому что такое лицо я бы обязательно запомнила. Оно вызывало во мне какое-то странное чувство.
Он выглядел молодо, ему было от силы 25 лет. У него были черные, как у меня, волосы, собранные сзади, что безо всяких сомнений тут же напомнило мне Гидеона. Вот только глаза у графа были черными и издалека казались безжизненными, что заставило меня на мгновение окоченеть от страха. Он напоминал мне Ракоци более раннего периода.
Но едва я переступила порог, как он широко улыбнулся, отчего всякие страхи тут же улетучились. Нет. В его глазах оказалось столько жизни, сколько не соберешь в остальных.
-Шарлотта, верно? - сказал он, перед тем, как поднять мою руку и поцеловать в ладонь. Ей-богу, неужели Шарлотта такое странное имя для 18 века. Гвендолин, наверное, и вовсе звучит как “интегральное исчисление”. – Меня зовут граф Бенедикт Бенфорд II. И я счастлив познакомиться с вами.
Наверное, я выглядела как чокнутая. Потому что я была настолько шокирована, что только и могла, что, разинув рот, пялиться на него, совершенно позабыв о поклоне. Но едва я вспомнила о нем, заговорил старик. Таким саркастическим тоном, что я даже диву далась, откуда в таком маленьком теле столько иронии.
- Распутник он, а не граф, - пробурчал он, смешно усаживаясь за стол, посередине Зала.
- Дядюшка, ну же, прекратите говорить всякие глупости, - он смеется так звонко, что мне кажется, что еще немного и стекло разлетится вдребезги.
- Так изволь, племянник, вести себя подобающе, - вновь пробурчал старик. Серьезно? Этот жизнерадостный парень и этот ворчун родственники? Граф с улыбкой закатил глаза, глянул на меня с видом «Он такой зануда» и сел на стоявшую в углу софу. Она была темно-зеленой и так напоминала мне о 1956 годе, что в глазах неприятно защипало. Бессмысленные дни, потраченные на наивную веру. И глупое «мы ведь всегда будем хорошими друзьями».