- Это ли не платье той дамы, что была обвинена в воровстве? – граф продолжал разглядывать меня с интересом, словно я была экспонатом в музее. Что это еще значит «не то ли это платье»?
- Да, то самое платье. Не держать же ее в темнице голой. Помилуйте! Нужно было ее одеть хоть во что-то! Вот и нашли платье… Как ее? Ах да, Марии Смит, - просто отвечает старик. Совершенно безразлично.
- Хорошая была казнь. Глянь, даже воротник не пострадал. У Льюса и вправду золотые руки, ни одной капли крови на ткани! Она была бы счастлива.
Кажется, меня сейчас вырвет. Перед глазами мелькала картина, как какой-то бедной женщине отрубают голову, она катится по земле, собирая грязь, а потом останавливается, смотрит на меня и выдает «Платье не пострадало»! И счастливо умирает.
Все-таки еще немного и меня и вправду вырвет. Вытащите меня из этого платья! Перспектива прогуляться голой по 18 веку теперь уже и не казалась мне такой бредовой. Я была готова одеть даже те лохмотья, что мне принесли в камеру, только не это платье.
- Итак, Шарлотта, ты утверждаешь, что ты рубин, - начал старик, положив локти на стол и сплетя пальцы. Он смотрел на меня так выжидающе, словно после слова «рубин» я должна была, как минимум сделать тройное сальто. А все, на что меня хватало, это держать рот закрытым, дабы не ошарашить их яичницей, которую я быстро съела утром. «Обед подан, милорд. Извините, что в таком виде, у Льюиса сегодня был плохой день. Ну, вы же знаете, как это бывает, когда капли крови все-таки остаются на платье. Бедный Льюис».
Да и как я собственно должна была на это ответить? Да если бы у меня спросили пароль, мой труп давно бы уже лежал в том подземелье и преспокойно себе гнил. В этом платье немало народу перемрет.
Черт возьми, когда же я вернусь в свое время? Мне так хотелось обнять маму, уткнувшись ей в плечо и пожаловаться на эту несправедливую жизнь. Я никогда не хотела быть здесь, не я, Шарлотта, должна была унаследовать этот чертов ген, испортивший мне всю жизнь.
И пусть никогда бы не смогла стать смелее, я бы не подвергала свою жизнь каждодневной опасности и Гидеон… Его бы я даже никогда не узнала. И что тогда лучше? Не знать боли и жить дальше? Или испытать все эти чувства, чтобы понять, что на свете есть прекрасное, даже если оно было все лишь ложью?
- Ты запугал девушку до смерти, дядя.
- Если она рубин, то ее должны были всю жизнь готовить к этому.
Голоса едва различимы, так глубоко я погрузилась в свои воспоминания. Ну, почему же именно сейчас? Оставьте меня в покое, просто дайте мне жить спокойно.
Я. Хочу. Домой.
- Ее рождение предсказали еще в 20ых. Как же звали этого высокомерного старика… Что-то связанное с новой модой… Вечно ходил угрюмым, - продолжал бурчать старик. Да он просто мастер бурчания!
- Исаак Ньютон, - все-таки ответила я, стараясь все-таки совладать со своим, охваченным ужасом, сердцем. И желудком.
- А! Верно! – воскликнул он так неожиданно, что я даже подскочила.
- Итак, что же нам с тобой делать?
Что угодно, только вытащите меня из этого платья. И здания. И века.
- Она очень много знает, вряд ли это проделки Флорентийского Альянса. Ты только глянь на нее, даже мой пес выглядит опаснее, чем она, - граф усмехнулся, вновь с задором осмотрев меня с ног до головы и задержав на мгновения взгляд на декольте. Кажется, его совершенно не волновало, что когда-то в нем убили женщину. Еще бы! У Льюиса же золотые руки!
Да что это еще за идиотское сравнение с каким-то псом?
- Благодарствую, милорд. Смею заметить, что вы тоже гораздо очаровательней, чем моя комнатная мышь.
Что я несу, черт возьми. Следом почему-то захотелось во всю силу закричать «Не отправляйте меня, пожалуйста, на виселицу!».
- О, спасибо. Значит, комнатная мышь…
Кажется, казни мне таки не избежать.
Надеюсь, у Льюиса сегодня хорошее настроение.
Иллюстрация к главе: http://static.diary.ru/userdir/2/7/0/2/2702624/79021515.png
========== 15 октября. 2011 год. Мистер Уитмен. ==========
Есть три рода подлецов на свете: подлецы наивные, то есть убежденные, что их подлость есть высочайшее благородство, подлецы, стыдящиеся собственной подлости при непременном намерении все-таки ее докончить, и, наконец, просто подлецы, чистокровные подлецы.
Ф. М. Достоевский
15 октября. 2011 год
Лондон. Вечер. Дождь. Все было в лучших традициях детективного кино. На безлюдной темной улице в свете фонарей и под зонтом стоял мужчина, укутавшийся в плащ. Лица было не разглядеть.
Дикий холод пронизывал его насквозь. В ближайших домах люди сидели в своих уютных теплых квартирах и после тяжелого трудового дня смотрели вечерние новости, заедая их ужином и запивая чаем с молоком. Никому и дела не было до этого высокого мужчины в плаще, одиноко ждущего чего-то или кого-то. Собственно на это и было рассчитано.
Наконец-то, из-за угла показался свет фар и вот уже подъехала машина. Она остановилась у тротуара и человек в плаще побежал к ней, закрывая свой зонтик. Еще мгновение, и машина поглотила его в своей черноте.
- Добрый вечер, Марли! Ну и погодка. Так по-британски, не правда ли? - внезапно весело зазвучал голос молодого человека в глубине салона. Было слышно, как дождь стучал по машине и как где-то на улице лаяла собака.
- Добрый вечер, милорд.
- Марли, умоляю…
- Добрый вечер, сэр.
- Вот! Уже лучше. Ну, Марли, ты меня обрадуешь сегодня?
- Да, сэр. Я привез всё. Сзади лежит коробка.
На заднем сидении лежала ничем не примечательная коробка из под кроссовок Nike. Человек в плаще протянул руку и взял ее к себе. Он сладко вдохнул в предвкушении, затаил дыхание и открыл. В коробке, завернутые в прозрачный целлофан, лежало несчетное количество бумаг: здесь были и пожелтевшие сшитые листы, и беловато-серые с напечатанными на машинке буквами, и совсем старые желто-коричневые от времени письма с остатками сургуча.
- Какие года?
- Изъяты листы с 1757 по 1760 с любым упоминанием Шарлотты и всех остальных. Здесь все. Даже письма, написанные позже событий 1757 года. Работа проделана моим дедом, сэр, - протянул Марли.
- Да-да, ваш дед Уильям был перфекционистом, мастером своего дела. Всегда все делал на сто процентов.
Незнакомец опять сладко вздохнул. На его лице вдруг возникла меланхолия, доселе никогда не возникавшая при посторонних людях. Марли видел такое не впервые. Голос мужчины вдруг поменялся, теперь его речь зазвучала тише, голос стал ниже, с хрипотцой, речь стала медленнее и даже можно было уловить отзвуки французского произношения.
- Ах, сколько воды утекло. Я уже и забыл, каково это быть в центре событий. Я столько ждал этого, здесь, в будущем… Помню,как я был взбешен, когда позже узнал, что Гвендолин соврала мне тогда, в том что ее зовут Шарлотта… Марли, вы читали их?
В ответ Марли промолчал, но покраснел так сильно, что жар его лица можно было ощущать на расстоянии от него.
Граф беззвучно засмеялся на реакцию собеседника.
- Любопытство – не порок. По крайней мере, пока вы на моей стороне.
- Конечно, сэр. Да никогда в жизни. Наша семья столько лет служит вам верой и…
Граф жестом остановил поток заикающейся речи Марли.
- Будет с тебя. Мне ли ты будешь говорить о преданности своей семьи? – граф на секунду замолчал, а затем продолжил, будто сам с собой разговаривая. Его взгляд был рассеян и устремлен вперед, словно в пелене дождя он вновь видел события минувших лет. - Твой прадед для меня изъял эти бумаги во время Второй мировой. Тогда архив эвакуировали из-за ночных бомбежек. Его перетаскивали с одного конца города в другой. Я тогда был на самой передовой, а затем получил приказ, чтобы я был сопровождающим при перевозке раненых в Гринвич. Именно тогда я и улучил момент, чтобы встретиться с твоим прадедом – Уильямом Джеймсом Марли. Дал задание изъять из архива хроники, да и вообще любые упоминания 1757 года. И вот спустя столько лет, они снова выходят на сцену. Точнее в небытие. Может у тебя есть какие-то вопросы?
После столь откровенного диалога, неожиданное обращение графа, привело к тому, что Марли опять покраснел до корней волос.
- Вообще-то есть, сэр. Даже несколько… - смущенно пробормотал водитель.
- Так спрашивай!
- Милорд, а что будете делать дальше с ними? Покажете Хранителям?
- Упаси Бог! Не для этого твой дед шел на преступление. Может, сожгу их. Чтобы они бесповоротно были утеряны.
- Тогда, как же Алмаз узнает, где Рубин?
- Не знаю, Марли. Смешно, но я знаю только лишь концовку и начало пьесы. Думаю, что ее середину не знает никто, даже сами действующие лица. Вот он парадокс бессмертного путешественника во времени! Знаешь, Марли, иногда время я сравниваю со скрипкой. Великолепна музыка, когда ее исполняет виртуозно музыкант. Нет музыканта – нет и музыки. Так же и время. Кажется, судьба сама расставляет все точки над i, но на самом деле у нее есть я, тот, который написал партитуру и сейчас ловко исполняет по ней. Я знаю одно:
«Время — опасней реки не найти,
Рубин — вот конец и начало пути».
Иллюстрация к главе: http://static.diary.ru/userdir/2/7/0/2/2702624/79044659.png
========== Если есть чего ждать. Гвендолин. ==========
Можно и подождать, если есть чего ждать.
Сэмюэль Беккет. “В ожидании Годо”.
Я старалась сидеть настолько тихо, насколько могла. Хотя рвущиеся наружу рыдания всячески старались перейти установленную мною границу.
Этого не может быть.
Не может.
Еще несколько дней назад, моя жизнь была совершенно нормальной. Я не хватала звезд с неба, не отличалась умом и неординарностью, постоянно влипала в мелкие неприятности, которые только и способны вызвать лишь ехидные ухмылки со стороны сверстников. Я была непримечательной. Нет, я вовсе не была никем. Но была обычной.
Была соответствующей обществу, в котором жила.
Что же меня ожидает теперь? Смогу ли я дожить хотя бы до утра? Вопросы все приходили и приходили и вот уже казалось, что я никогда не найду на них ответы.
Я прислонилась к каменной стене камеры, куда меня снова закинули, как провинившуюся, и тяжело вздохнула.
Шесть часов.
Семь часов.
Восемь.
Девять.
Кто-то протиснул в маленькую щель решетки тарелку. Рядом с ней лежал огромный кусок ржаного хлеба, выглядевшим, однако, не вполне съестным, и в самой тарелке причудливо плескалась какая-то жидкая субстанция, по цвету отдаленно напоминавшая мне те удобрения для цветов, что покупала мама. Отвращение не смог перебороть даже подступающий голод.
Десять.
Я вытащила из сумки телефон, даже не зная для чего. Дисплей уныло осветил маленький кусок камеры. На экране блокировке часы уныло сообщали, что в Лондоне уже семь часов вечера. Мама, наверное, уже волнуется. Или ей уже сообщили, что вот уже десять часов, я пребываю в неизвестно каком времени. Хотя откуда мне знать, сколько у них прошло времени. Все, что мне удалось выяснить за пару дней моего присутствия в этой странной ложе, это то, что верить нельзя абсолютно никому.
Почему время всегда тянется, словно жевательная резинка?
Разблокировав дисплей, со вздохом поняла, что зарядки осталось лишь пятьдесят процентов. Хотя зачем расстраиваться? Зачем мне собственно нужен телефон в 18 веке? Разве что для того, чтобы побыстрее оказаться на виселице.
Виселица же сразу напомнила мне о бедной Марии Смит, чье платье теперь раскинулось на другом углу камеры. Я давно переоделась в свое, хоть и шокирующее 18 век, платье, вопреки всякому здравому смыслу. Голос мадам Россини так и твердил в моей голове в ее манере «Этье не аутьентичьнё!». Но с каждой минутой и этот голос утихал, едва в моей голове появлялся образ дамы, чью голову совсем недавно отрубили.
Все происходящее было похоже на какую-то странную версию моего личного ужастика. Каждую секунду я ожидала обратного прыжка, но все так же оставалась загнанной запуганной воровкой в глазах всех тех, кто обитал в Темпле. А все, потому что не верить мне, кажется, уже вошло в привычку всех Хранителей любого века.
- Мы должны все тщательно проверить, прежде чем мы сможем представить Вас графу, - на прощание грозным тоном сказал мне старик, прежде чем приказать снова отвести меня в камеру. Мне же лишь приходилось кивать головой и выполнить его приказ.
Наконец-то, прошел еще один час. И еще.
Не в силах больше сдерживать слабость и головную боль, вызванную одним огромным многочасовым переживанием, я провалилась в сон.
- Пора вставать, - строго произнес мужской голос, что на мгновение я даже удивилась, отчего вдруг мистер Фальк оказался в моей спальне, да еще и так рано. Отказавшись прогонять сон, в котором я и Гидеон крали второй хронограф и пытались убежать во Францию, я лишь посильнее постаралась натянуть на себя одеяло, но когда-то его не обнаружила, тут же резко вскочила. Однако, не справившись с координацией, полетела прямиком на холодный каменный пол. Вокруг было разбросано сено, и я могла со стопроцентной уверенностью сказать, что в углу притаилась маленькая крыса, которая, едва я стукнулась о пол, скрылась в какой-то дыре. Постаравшись справиться со страхом, я тут же вскочила на ноги.
Я все еще была в темнице. Ничего не изменилось.
Я не вернулась домой.
Передо мной, вместо воображаемого мной Фалька, стоял тот самый граф. Его лицо озарила широкая улыбка, словно я только что сделала что-то совершенно не мыслимое. Наверное, со стороны мое падение выглядело весьма эпично.
- Уже день, а Вы все спите, - с упреком произнес он, но тут же строгий тон сменился дружелюбным, - И Вы все еще здесь.
Я была настолько шокирована, что не могла произнести ни слова. Мне казалось, что едва я открою рот, как из него будут вырываться либо ругательства, либо бессвязное мычание.
Но он был абсолютно прав. Вокруг меня все еще была камера. И судя по наличию около решетки графа, я все еще была в 1757 году. Что не особенно радовало.
- Это для Вас, - граф-черт-возьми-как-же-его-звали протянул мне огромную лилию и улыбнулся, наверное, своей самой обворожительной улыбкой. Но она не действовала на меня так, как ему бы хотелось. Вместо этого я ухмыльнулась и произнесла:
- Да, я тут уже битый час подумываю о том, чтобы обзавестись садом.
К лилии я даже не притронулась, и зависшая рука графа выводила меня из равновесия еще больше. Через секунду он ухмыльнулся тоже и положил ее к стене рядом с решеткой. Лилия нагнулась под собственной тяжестью, но не упала.
Наверное, я была похожа на нее. Едва мне казалось, что вот-вот я упаду от собственной тяжести, как этого не происходило. Вместо того чтобы просто убиваться от горя дома, жаловаться подруге, что парень, которого я любила лишь лгал мне, пить горячий чай и грызться с Шарлоттой, я стояла прямо посреди 18 века. Ничего нового, Гвендолин.
Живот заурчал, казалось, на весь Темпл. Я с тоской глянула на, стоявшую на полу, миску, но все же не двинулась в ее сторону. Не хватало мне еще отравиться и помереть прямо тут, даже не дойдя до приготовленной для меня веревки. Лучше бы этот граф вместо цветов принес что-нибудь более съедобное на вид и не вызывающее рвотные позывы.
- Итак, Шарлотта, может, все-таки скажешь мне, что именно ты тут делаешь?
Он так резко сменил тон, что мне стало не по себе. Ощущение было такое, словно со мной снова разговаривает Гидеон. Вот он нежно проводит своими холодными пальцами по моим щекам и по моему телу, словно проносится электрический заряд. За которым тут же приходит резкая боль.
Никогда никому не верь.
И, похоже, подмазываться к девушкам милым тоном, это привычка парней любого века.
- Стараюсь украсть хронограф. Я всегда стараюсь его украсть. Это мое хобби.
Мои слова, судя по всему, ввергли его в ступор. По крайней мере, по его лицу не было видно, что у него уже есть заготовленная фраза на этот случай. Всегда приятно разбивать всякую стратегию таких сластолюбцев, как граф.