Рождественская сказка о любви
Рассказ-трейлер к роману-серии «Достояние Англии».
В самом конце декабря 1738 года над всей Англией с нескончаемым упорством шёл снег. Хлопья были большие и липкие, порывами налетал холодный ветер, резавший лёгкие, и бедняки, у которых не осталось денег на дрова, утешали себя тем, что это на небе линяют святые ангелы. Природа словно хотела наверстать упущенное и усыпать всё королевство к празднику.
Город Бристоль получил свою порцию снега. Шквалистый ветер пронесся над Ирландским морем, от Ньюпорта до причальных стенок порта, завывая в оснастке стоящих на якоре кораблей и осыпая их палубы зимним покровом. В узких портовых переулках сырость по-прежнему пробирала до костей, но туман, обычный в это время года, постепенно рассеялся.
Высоко над землёй снег ложился на рельефы башен церкви Сент-Мэри-Редклифф, окутывая белыми шапками её ажурные каменные плетения и наглухо заваливая ниши – на резьбе оконных переплётов наросли сбившиеся на сторону снеговые подушки, и карнизы вмиг потеряли свою обычную прямолинейность. К Рождеству все дома в городе оказались благолепно укутаны на зиму, улицы стали белы и чисты, как новорожденные, а деревья застыли в торжественном и важном сияющем уборе.
С раннего утра кое-кто из горожан вышел разгребать снег перед своей дверью. Соседи перекликались друг с другом, и в голосах их чувствовалось предпраздничное нетерпение. Все, казалось, чего-то ждали, но непременно чего-то радостного, и такого, для чего бы стоило жить дальше…
****
После рождественской службы у миссис Трелони собрались гости, вместе с хозяевами их было девять человек.
Дамы принесли с собой в подарок свечи, празднично украшенные золотой фольгой, яркими лентами и цветной бумагой, и обсуждали их. Джентльмены, сидя на диванах и креслах, посматривали на дам и тихо улыбались. От зажжённых свечей всем стало светло и радостно.
Миссис Трелони обратилась к гостям:
– Мы отпустили слуг на сегодня. Но к столу всё уже готово. К тому же нас так много, женщин… Неужели мы не накроем на стол?
– Безусловно, дорогая, – сказал мистер Трелони, вставая. – Тем более что мы, кавалеры, вам поможем.
И они направились в столовую. Здесь оказалось холодно, хотя комната была освещена – на столе, убранном богатой белой скатертью, горели канделябры.
Миссис Трелони всплеснула руками и обратилась к мужу.
– И никто из слуг не растопил камин! Джордж, ты посмотри только! – в голосе её слышалась неподдельная досада.
– Ах, Труда, какие пустяки, не изволь беспокоиться… Сейчас мы всё устроим! – отозвался мистер Трелони.
Он подлетел к камину, заглянул в него и закрутился вокруг себя в поисках дров. Дров не было. Тогда он мило улыбнулся супруге и сказал:
– Вы, леди, идите на кухню, а мы займёмся дровами.
Миссис Трелони с миссис Уинлоу и юной Мэри, подхватив юбки, пошли из столовой. Сильвия двинулась следом за всеми, как вдруг мистер Трелони окликнул её в спину:
– Сильвия, дорогая, а где можно взять дрова? Покажи нам.
Девушка обернулась к нему – на капитана Линча она за всё это время не посмотрела ни разу, обращаясь только к Томасу и доктору Леггу.
– Да, конечно, пойдёмте, дядя, – ответила она и направилась из столовой.
– Капитан, помогите нам, – попросил мистер Трелони капитана. – А остальные пусть принесут и расставят стулья.
Когда за дровами ушли, доктор Легг сосчитал стулья – их оказалось ровно по количеству гостей и хозяев. Доктор недоумённо хмыкнул, пожал плечами и махнул рукой Платону и Томасу, останавливая их.
Спустя какое-то время в коридоре раздались шаги. Первым в столовую ввалился мистер Трелони, задом распахнув двери для капитана и Сильвии: капитан нёс корзину с дровами, а Сильвия шла рядом с ним, придерживая одно полено на самом верху. Это полено, положенное сквайром в последнюю минуту, почему-то никак не хотело держаться наверху и всё норовило вывалиться из корзины.
Когда капитан и Сильвия стали проходить в распахнутые двери, мистер Трелони всплеснул руками и вскричал:
– Ах, как интересно получилось! Вы несёте дрова и остановились как раз под гирляндой из омелы! А по старинному обычаю, паре, остановившейся на Рождество под омелой, надлежит целоваться – иначе счастье никогда не придёт в этот дом в новом году!
Все подняли головы и посмотрели на верх дверного проёма. Там, украшая наличник, висела гирлянда из веток вечнозелёной омелы, перевитая красными лентами, колокольчиками и сосновыми шишками. На ветках среди узких зелёных листиков виднелись россыпи голубовато-белых ягод, из-за своего цвета кажущихся прозрачными.
Между тем мистер Трелони продолжил с воодушевлением:
– Омелу друиды считали священным растением и символом вечной жизни! Ведь правда же, доктор Легг?
Доктор, который не понимал ещё ничего, моментально откликнулся с необычайным энтузиазмом.
– Совершеннейшая правда, Джордж! А древние римляне ценили омелу, как символ мира!.. Так что – целоваться обязательно!
Тут Сильвия покраснела до самых корней волос и выпустила несчастное полено, которое со страшным грохотом рухнуло на пол столовой. Побледневший капитан поставил корзину и повернулся к девушке. Томас, стоявший у окна с тихой своей улыбкой, захлопал в ладоши. Мистер Трелони и доктор Легг громко, наперебой заговорили о Благовещенье, о трёх мудрецах Востока, о рождественском бревне, о святом Георгии и кровожадном драконе – ни капитан, ни Сильвия их уже не слышали.
Капитан шагнул к девушке, взял её руки в свои, словно бы для того, чтобы удержать, и потянулся к ней губами. Сильвия закрыла глаза и слегка откинула голову в сторону. Сердце её замерло и перестало биться, зато в голове забились сладкие недавние воспоминания…
Поцелуй был долог. В столовой наступила такая тишина, что когда с ветки омелы упала оторвавшаяся ягода, это показалось всем раскатом грома, и тут, словно, оцепенение спало, все шумно зашевелились и стали поздравлять друг друга с Рождеством. Сильвия ахнула, вырвалась из объятий капитана и бросилась из столовой, в дверях столкнувшись с миссис Уинлоу, которая инстинктом, присущим исключительно всем женщинам, сразу же уловила всеобщее замешательство.
– Что здесь происходит? – спросила она, и глаза её стали вдруг чёрными и бездонными, а верхняя губка приподнялась, как от нетерпения.
– Ничего особенного, Сара, – ответил мистер Трелони, галантно целуя её руку. – Просто мы принесли дрова и сейчас затопим камин. С Рождеством тебя!
И все опять принялись шумно поздравлять друг друга. Капитан сидел у камина ко всем спиной и укладывал на решётку крест-накрест тонкие сосновые ветки и прутья для растопки. И только Томас, который не спускал с друга своих тёмных пристальных глаз, заметил, что у капитана дрожат руки.
Вскоре огонь в камине разгорелся, весело и уютно потрескивая, а гости и хозяева, вместе с вернувшейся в столовую Сильвией, сели за стол.
****
Некоторые источники сообщают, дорогой читатель, что раньше на Рождество в старинных домах Англии принято было подавать запечённую свиную или кабанью голову.
Лично я в этом сомневаюсь… Вы когда-нибудь свиную голову видели?.. И что там прикажете есть? Пятачок? Это сколько порций?.. Хотя кто-то и считает, что в свиной голове заключены сплошные деликатесы – язык, мозги, щековина, а для любителей хрящики пожевать – уши.
Бр-рр!.. Даже подумать страшно, если всей еды здесь – три-четыре сантиметра от жирной кожи до кости, причём еду эту, чтобы сразу не остыла, надо ещё постепенно срезать маленьким острым ножичком. Нет, скорее всего, в этом блюде главным считалась та каша, в которой эта голова запекалась. Её, покрытую остывающим свиным жиром, наверное, и ели древние англы… Фу!
Так что, давайте, я вам лучше опишу рождественского гуся – вот это птица, так птица, хотя современные англичане почему-то предпочитают к Рождеству запекать индейку.
Согласно одной красивой легенде на Рождество 1588 года английская королева Елизавета I как раз наслаждалась жареным гусем, когда ей сообщили о гибели Непобедимой Армады – самого мощного по тем временам флота короля Филиппа II Испанского. Окрылённая этим известием, королева сочла жареного гуся благоприятной приметой и повелела на Рождество подавать ей всегда жареного гуся – на счастье.
И совершенно не важно, что Гравелинское сражение английского и испанского флота в Ла-Манше произошло 8 августа по григорианскому календарю. А, может быть, легенда перепутала Рождество и день святого Михаила. Главное, что с тех пор на Рождество в английских семьях стало принято готовить гуся, а позднее эта традиция охватила всю Европу. А может, всё получилось совсем наоборот, и традиция из Европы перекочевала на острова.
В общем, это пустяки и совсем неважно!
Так вот, о гусе… Упитанный, но не жирный, зажаренный до румяной корочки, блестящей от мёда, которым он смазан для придания аппетитности, украшенный корнишонами, печёными яблоками и мочёными ягодами, под соусом из красной смородины рождественский гусь – это подлинное украшение стола, на которое все-все без исключения смотрят с чувством, по силе своей приближающимся к экстазу!
Ах, какие дивные краски! Какое звучное сочетание янтарно-золотистых, медово-карамельных и молочно-сливочных оттенков! Какая насыщенная гармония контраста с тёмно-синими сливами, коричневато-зелёными оливками и нежными листьями свежего салата, выложенными на блюдо! Боже мой!.. А если и дальше продолжить колористические изыски, то можно со всей определённостью сказать, что ко всему этому красочному пиршеству на художественное полотно под названием «Рождественский стол» просится красное бургундское вино в «старом стиле», высокотанинное и крепкое. И в заключение любой художник вам охотно пояснит, что для полного великолепия эта картина настоятельно требует звучных завершающих коньячных мазков!
В старину в Англии к гусю подавали отварной лук-порей с уксусно-масляной подливкой, маринованные артишоки, а после открытия Америки сюда добавился запечённый картофель. И испокон века в этот день пеклись пироги с гусиными потрохами, пироги из баранины с луком, пироги с телятиной и пироги с курицей. И, представьте себе, ещё и пироги с голубятиной: слоёная начинка из яблок, бекона, лука, баранины и, конечно же, рубленого мяса молодых голубей. И в центре этой румяной со всех боков роскоши – огромный золотистый гусь. Ах!.. Ах!.. Ах!
Вот приблизительно такой гусь стоял сейчас на столе в столовой. Разрезать гуся полагалось хозяину дома, что мистер Трелони и проделал, причём с исключительным искусством. Сначала он отрезал крылья и ножки, ведя острым ножом вокруг них – кожица гуся захрустела, на блюдо потёк сок, а по столовой поплыл густой, насыщенный аромат. Потом он разрезал грудку по центру от одного конца к другому, прорезая до кости, затем отделил сочное мясо ножом от костей, проведя от центра вправо и влево, и нарезал его порционными кусками. Первый кусок он галантно положил на тарелку супруге.
И если у вас при чтении этих строк, дорогой читатель, не потекли слюнки, то, значит, я просто плохо рассказываю!
Все смотрели на разделку гуся, не отрываясь, поэтому никто не заметил робкого и нежного взгляда юной Мэри Уинлоу, которым та смотрела на капитана. В этом взгляде была грусть одиночества и терпеливое ожидание всепрощающего, глубоко запрятанного чувства…
Обед, безусловно, удался. А в завершении был подан ещё плам-пудинг – одно из самых излюбленных блюд английского рождественского стола. В столовой погасили почти все свечи, облили пудинг ромом и зажгли, и он горел синим пламенем, пока весь ром не выгорел, и пока у пудинга не появился своеобразный, неповторимый вкус и аромат. А потом пудинг разрезали.
И конечно, вам интересно знать, кому досталось кольцо из пудинга?
А попало оно, по чистой случайности, между двумя кусками, которые отдали двум молодым леди – Мэри и Сильвии. Монета досталась Томасу Чиппендейлу, чему он немало удивился, серебряная подковка – мистеру Трелони, и он галантно передал её жене. А пуговицу обнаружила миссис Уинлоу, и она звонко смеялась, закидывая назад голову с высоко взбитой причёской. При этом её короткая верхняя губка приоткрыла ряд мелких жемчужных зубок, и мистер Трелони, ненароком, заметил, как зачарованно смотрел на молодую женщину доктор Легг.
Капитан Линч, которому никогда ничего не доставалось в лотереях, сказал, что он и не рассчитывал, а Платон счастливо улыбался, как мальчишка, глядя на всех. А главный тост за праздничным столом был, конечно же, «Your good health!» – «За ваше здоровье!»
Потом гости стали расходиться.
– Как сегодня холодно, вы не находите? – сказал в прихожей доктор Легг, приближаясь к миссис Уинлоу с её плащом, подбитым пушистым мехом.
Миссис Уинлоу посмотрела на него расширенными зрачками, лицо её испуганно дрогнуло, она опустила глаза и ничего не ответила. Отвернувшись неловко к миссис Трелони и улыбаясь натянутой улыбкой, миссис Уинлоу стала торопливо закутываться в шаль.
– Позвольте мне проводить вас, – продолжал доктор тихо, стоя перед нею с жалко опущенными руками, на нём лица не было.
– Да-да, дорогая, – поддержала доктора хозяйка. – Пусть доктор Легг тебя с Мэри проводит!
– Ах, не стоит беспокоиться, сэр! – вскричала миссис Уинлоу. – Мы и сами дойдём прекрасно – все улицы сегодня хорошо освещены! До завтра!
И она, схватив дочь за руку, бросилась в двери.
Когда джентльмены вышли от Трелони, доктор сказал капитану с обречённой улыбкой:
– Женщины меня не любят.
– Перестаньте выдумывать, доктор, – ответил капитан.
Он натянул поглубже бобриковую шляпу с заломленным полем и обернулся из-за плеча на Платона и Томаса: идут ли они?
– Я уверен, что она это сказала, не подумав, просто от неожиданности, – продолжил капитан. – Так бывает, я по себе знаю… Ведь и мы, мужчины, тоже, впопыхах сказанём что-нибудь, а потом и сами удивляемся. Я уверен, что она уже сейчас раскаивается и сама не рада, что так вам ответила.
– Нет, не успокаивайте меня, капитан! – заспорил доктор с твёрдым убеждением в голосе. – Я чувствовал это всегда! Женщины меня не любят!
– Несусветная чушь, сэр! – вскричал капитан. – Просто мы, английские мужчины, не завзятые сердцееды, мы не велеречивы, и не больно-то обходительны. Для нас ухаживание за дамой, – словно хитрая игра, главная цель которой избежать оскорбления и неловкости для себя. Вот почему вы не настояли сейчас на своём?
– Ну! – Доктор заметно опешил. – Я подумал, что это не куртуазно по отношению к даме.
– Вздор! Вы должны были настоять на своём, причём сделать это куртуазно! – воскликнул капитан. – У вас бездна обаяния, Джеймс! Так что же вы им не пользуетесь?
Он внезапно остановился прямо посреди тёмной улицы и взял руку доктора в свои. При этом ничего не подозревающие Томас и Платон чуть не налетели на них сзади. Только капитан и доктор этого не заметили, потому что капитан прижал руку растерянного доктора к своей груди и сказал ему низким голосом, глядя на него из-под опущенных ресниц:
– Дорогая, зачем вы так говорите? Ведь если с вами что случится, я никогда себе не прощу, что не проводил вас… Вы хотите, чтобы я умер, мучаясь жестоким раскаянием?
И столько ласки было у него в глазах, причём ласки призывной и всё понимающей, что у доктора кольнуло сердце.
– Вот как вы должны были ей сказать, – продолжал капитан уже обычным своим голосом, отпуская руку доктора.
И они снова пошли по улице: двое – впереди, двое – сзади. Снег хрустел у них под ногами, ветер развевал полы одежд и скрипящие вывески мелких лавочек, встречающиеся по пути.
Какое-то время капитан и доктор шли молча.
– Она вам очень понравилась? Миссис Уинлоу? – вдруг спросил капитан, поводя плечами и кутаясь плотнее в плащ.
– Да… Очень, – глухо ответил нахохлившийся доктор в воротник своего плаща.
Он почему-то вдруг ужасно забеспокоился о том, как миссис Уинлоу с дочерью добралась до дома.
Тут капитан сказал:
– А холодно сегодня, однако, господа. Хорошо, что мы уже пришли.
И первым взбежал на крыльцо.
****
На утро следующего дня Сильвия написала письмо лорду Грею.
В нём она писала, что он прекрасный человек и достойная партия для любой женщины, но она просит её простить, если только это возможно, потому что ей никак нельзя выйти за него замуж – это просто не в её силах.