Письмо получилось не совсем гладким, сумбурным, но у неё уже не было сил его править. Не доверяя слугам, Сильвия сама отнесла письмо в почтовое отделение. А поскольку то было закрыто по случаю праздников, то она не пожалела времени и отнесла письмо, к немалому удивлению почтмейстера, к нему домой, только чтобы оно с первыми же днями нового года ушло по адресу.
В этот второй день Рождества по всей Англии справляли «Boxing Day» – буквально, «день коробки или ящика» – ящика не простого, а с подарками, конечно. По традиции в этот день, день святого Стефана, в церквях открывали копилки-коробки с пожертвованиями, и их содержимое священник раздавал бедным.
О пожертвованиях и начала говорить миссис Уинлоу, когда пришла к своей старой подруге Гертруде Трелони. И уже потом миссис Трелони спросила у неё, пытливо заглядывая в глаза:
– Скажи, Сара, почему ты вчера не приняла приглашение доктора Легга проводить тебя? Джордж отзывается о нём, как об очень достойном господине… Он тебе не понравился?
Миссис Уинлоу заметалась глазами, потом уставилась в одну точку и, наконец, пролепетала:
– Ах, Труда, совсем не в этом дело.
– Да в чём же, дорогая? Скажи! – не отставала та.
– Я не знаю… Я почему-то так испугалась! – прошептала миссис Уинлоу. – Наверное, я уже отвыкла от мужчин.
Проговорив это, она посмотрела на подругу огромными зрачками затравленной лани. Миссис Трелони заулыбалась и облегчённо сказала:
– Ну, если дело только в этом? А к мужчинам легко привыкаешь, поверь…
– Нет, дело не только в этом, – вдруг твёрдо произнесла оправившаяся от смущения Сара Уинлоу, и веер быстро забился в её руке. – Мужчины всегда пропадают… Вот ещё вчера он ходил возле тебя, вздыхал и делал тебе комплементы, а завтра… После того, как ты отдала ему самое дорогое, что в тебе есть – тело, а главное, душу… Глядь – а его уж нет! Исчез, испарился, оставив тебя страдать и надеяться, что он ещё появится… Я так устала от этих надежд и ожиданий! Лучше быть одной!
Миссис Трелони застыла, не зная, что на это ответить.
Тут доложили о приходе новых гостей, и она, нежно обняв подругу, ушла их встречать.
****
Новый год капитан Линч, доктор Легг, супруги Трелони с юной Сильвией и миссис Уинлоу с дочерью Мэри встречали в загородном поместье лорда Бриффилда,
Дом лорда Бриффилда был огромный, старинный, тёмный, средневековый. Один только камень его заметённого теперь снегом двора, истоптанный, затёртый ногами многих поколений людей, по нему ходивших, выглядел старым и мудрым, как философский фолиант. Так и представлялось, что круглые высокие башни по углам замка возводились ещё для астрологов, и что сейчас там непременно бродят привидения, а загадочные ниши, полускрытые в цоколе, казались замурованными пыточными камерами. Но штат слуг был большой и хорошо вышколенный, а весело трещавший огонь в каминах гостевых комнат удивительным образом поднимал упавшее, было, настроение.
Наступал 1739 год этого поистине галантного ХVIII века, проникнутого преклонением перед женщиной, в которой по тогдашней моде всё должно было быть миниатюрно и в то же время округло и румяно. Придворные кавалеры не отставали от дам, используя в своём арсенале яркую косметику, пудреные парики, банты, высокие каблуки и обилие кружев. Мускулы, загар, грубые черты лица – всё это считалось не приемлемым для мужчин того времени, потому что являлось признаками презираемого труженика.
Поэтому, когда гости лорда Бриффилда увидели обветренных и загорелых капитана Линча и доктора Легга, а ещё мистера Трелони с его свежим шрамом на щеке, они оказались несколько шокированы, особенно дамы. Но уже через какое-то время общения с нашими джентльменами, а больше, конечно, под действием обаяния капитана Линча мнение их изменилось. А когда того избрали «лордом беспорядка», тут уже веселье не прекращалось ни на минуту.
И целый день в доме раздавался смех – многоголосый, шумный, радостный, и беспрестанно кто-то из гостей хохотал, упав в объятия соседа или соседки, кто-то всплёскивал руками, округлив глаза и зажав себе рот, кто-то, отдуваясь, обмахивался кружевным платочком, оглядываясь в беснующемся море вееров, высоких дамских причёсок и мужских париков, а дети в восторге визжали и прыгали по комнатам, потому что когда же и не попрыгать ещё, как в то время, когда взрослые, сами уподобившись детям, на тебя внимания не обращают?
Ну, сущий Бедлам, да и только!
И среди этого Бедлама капитан беспрестанно находил лихорадочные чёрные глаза Сильвии Трелони, которые безмолвно твердили ему, ему одному: «Люблю! Люблю тебя!»
К вечеру в замок приехали музыканты, и все в доме тотчас же поняли, что будет бал. Джентльмены принялись загадочно улыбаться, а дамы бросились к своим горничным, чтобы пересмотреть с ними в который раз наряды.
Ровно в восемь часов вечера лорд и леди Бриффилд объявили начало бала.
Музыканты заиграли торжественный и величавый менуэт. Общество быстро разбилось на пары. Хозяин с хозяйкой раскланялись друг с другом, начиная танец. И вот уже дамы кружатся с высоко поднятыми головами, меняются местами, кавалеры галантно смотрят на них – руки согнуты в локтях, кисти рук изящно приподняты, размеренные маленькие шаги чередуются с приседаниями и чопорными реверансами.
Капитан первый менуэт танцевал с Сильвией. Он ласкал её глазами из-под их поднятых рук. Он и Сильвия плавно скользили, отступали и наступали друг на друга, уходили и опять встречались, и везде, в каждом жесте, в каждом повороте головы на капитана смотрели сияющие глаза девушки, которые безмолвно твердили ему: «Люблю! Люблю тебя!»
А потом последовала череда всевозможных танцевальных тем – французских, немецких, английских. И в радостной суматохе бала никто из гостей, занятых танцами или беседой не замечал мисс Мэри Уинлоу, безысходно сидящую у колонны. У неё были закрыты глаза, и только нервное трепетание веера говорило о том, что она не спит, а всё чувствует и понимает, и если бы кто-нибудь из высоколобых и важных мужчин заглянул сейчас в её головку, то поразился бы горечи мыслей маленькой Мэри.
«Эффекта Золушки не бывает», – думала девушка, а веер в её руке ходил всё сильнее и сильнее… Не бывает! Не бывает! Всё это выдумали сказочники, чтобы заморочить нам голову… Вот я стою на балу в красивом платье, с причёской, а на меня никто не смотрит! И он не смотрит… А потому, что новое платье – не главное, а главное то – что я осталась прежней, испуганной и робкой, и стою сейчас, замирая от ужаса, как будто платье на мне старое, и причёска старая, и ничего тут не поделаешь, меня не сделает новой ни одна фея в мире! Ни одна. Ни одна.
У Мэри были закрыты глаза, поэтому она не видела, как в перерыве между танцами к капитану подошла её мать, и тот оглянулся на Мэри и направился к ней, пробираясь среди гостей. И скоро она услышала самый прекрасный для неё голос на свете, голос капитана Дэниэла Линча, который произнёс:
– Разрешите пригласить вас на следующий танец, мисс Мэри.
И она открыла глаза, уже полные слёз, ахнула и протянула капитану руку.
Бал разгорался, и капитан Линч танцевал с другими дамами, как истинный моряк уверенно лавируя в волнах кружев, пене тюля, море бантов и лент. Из наших героев не танцевал один только доктор Легг. Он стоял в углу за колонной, не спускал глаз с миссис Уинлоу и твердил, что танцевать ему совсем не хочется.
Но вот заиграли гавот, и Сильвия, только потому, что не спускала с капитана глаз, увидела, как тот настойчиво стал подталкивать доктора Легга в сторону миссис Уинлоу. И когда, наконец-то, доктор с миссис Уинлоу заскользили в танце, капитан увлёк Сильвию за самую дальнюю колонну и там, всего на одно мгновение, притянул к себе и поцеловал.
Потом он сделал шаг назад и страшно побледнел, что стало заметно даже в неярком свете канделябров – казалось, что вся кровь внезапно отхлынула от его лица.
– Я прошу вашей руки, – начал говорить он и тут же запнулся, уже побагровев под загаром. – То есть, не прошу! Не могу просить! Ах, чёрт, что я говорю!
Он совсем смешался и прошептал умоляюще, обречённо, прижимая руки к груди:
– О, пощадите! Ради всего святого.
Сильвия стояла, вся помертвев, не зная, что и думать. Наконец, капитан опять собрался с силами и выговорил:
– Я люблю вас! Боже, как я вас люблю.
На его глазах заблестели слёзы. Сильвия бросилась к нему, капитан сжал её в объятиях и опять поцеловал. Никто из них не смотрел наверх. Там, украшая наличник двери, висела гирлянда из веток омелы, среди узких зелёных листиков которой виднелись россыпи голубовато-белых, кажущихся прозрачными, ягод.
– Ты будешь меня ждать? – спросил капитан у девушки, оторвавшись от неё на мгновение.
– Да, да, да! – прошептала она ему, открывая глаза: дыханье капитана обжигало её и пронзало всё тело томлением. – Я буду тебя ждать хоть всю свою жизнь!
И тут, словно сговорившись, все часы в доме зазвонили полночь, и это была только середина бала.
****
На следующее утро капитан и мистер Трелони пришли в комнату к доктору Леггу. Тот уже оделся и сидел на своей высокой кровати, безвольно свесив ноги.
– Итак, доктор… Вы с нею объяснились? С миссис Уинлоу? – спросил капитан, и голос его был строг.
– Ну-у… Вообще-то, нет, – протянул нахохлившийся доктор.
– Всё, доктор, приготовьтесь! Сегодня ночью вы штурмом будете брать прекрасную миссис Уинлоу, – сказал капитан, и голубые глаза его азартно засверкали.
– Но если она меня не любит? – пролепетал покрасневший доктор, он окончательно сконфузился и не поднимал глаз.
– Любит-любит… Ещё как любит, – не отставал капитан и обратился к сквайру за поддержкой: – Мистер Трелони, скажите!
– Что? О, да… Жена мне говорила – любит, страдает, – моментально поддакнул сквайр, он принялся тереть свой шрам на щеке и добавил успокаивающе: – Кучу снега под окна слуги уже навалили.
– Какую кучу снега? Под какие окна? Господа, что вы затеяли? – прошептал доктор отчаянно, на нём лица не было.
– Не мы затеяли, доктор, а вы. А кучу снега – под окна комнаты миссис Уинлоу, потому что вы сегодня ночью полезете к ней в окошко, – лихо произнёс капитан.
– Я? – вскричал потрясённый доктор.
– Да, вы, – отрезал капитан. – А мы вам поможем! Верёвочная лестница к ночи будет готова! Моряк вы, в конце концов, или не моряк?
– Я? – опять воскликнул доктор и приосанился. – Конечно, моряк!
– А если вы моряк, так берите перо, садитесь и пишите, – сказал капитан.
– Что писать? – пролепетал доктор, окончательно растерявшись.
– Письмо. Любовное. Миссис Уинлоу, – скомандовал капитан и пояснил: – Нельзя же заставать даму врасплох? Пишите.
Доктор неловко спустился с кровати, сел, запинаясь, за стол, взял перо и придвинул к себе лист бумаги.
– Пишите, – настойчиво повторил капитан, он задумался на мгновение, поднял выгоревшие брови и стал диктовать. – Влюблён отчаянно, не сплю, ревную… Так не должно быть… Нам надо объясниться… Сегодня в полночь я буду у вас или умру!
Доктор стал старательно писать, наморщив лоб и склонив голову набок. Славное, доброе лицо его выражало сосредоточенность.
– Написали? – спросил его капитан. – Ставьте подпись.
Мистер Трелони быстро подошёл к столу и протянул руку за письмом.
– Давайте письмо, Джеймс, – сказал он. – Я его подложу в комнату к миссис Уинлоу.
Доктор нетвёрдой рукой передал ему лист. Мистер Трелони глянул в текст и помахал бумагой в воздухе, чтобы чернила просохли. Затем он сложил листок в несколько раз и сунул его за обшлаг рукава жюстокора.
– Я пошёл, – сказал он и быстро вышел.
– Боже мой, – пробормотал доктор, хватаясь за голову.
– Не «боже мой», а, чёрт побери! – сказал капитан, хлопая доктора ладонью по спине. – А теперь пойдёмте, посмотрим нашу верёвочную лестницу.
И джентльмены вышли вон.
А мистер Трелони нашёл супругу, сидящую в гостиной с остальными гостями, и незаметно от всех передал ей письмо доктора, которое миссис Трелони, прикрывшись веером, спрятала за корсаж платья.
Интрига завертелась.
****
Днём гости лорда Бриффилда, сами хозяева с домочадцами и их общие многочисленные слуги и служанки весёлой гурьбою пошли к речке кататься с горки, и там был смех, игра в снежки и перевёрнутые нарочно санки, горячий портвейн и холодные закуски, многочисленные озорные и томные взоры, нарочитые капризы дам и ревнивое соперничество кавалеров.
А по возвращении в дом они пели, свистели птицами, решали шарады и переодевались в старинную, оставшуюся от дедушки лорда Бриффилда, одежду, которую слуги принесли с чердака. Они играли в «А что это у покойника» и «Я садовником родился», они опять много шутили и смеялись, а капитан Линч, который был в этот вечер особенно в ударе, опять перетанцевал со всеми дамами подряд. Он пел, он свистел, он смеялся громче всех, но горящие глаза его при этом неотрывно следили за Сильвией Трелони, отмечая каждый её шаг, каждый её жест.
Под вечер разошедшийся капитан показал всем, что такое матросская жига – музыканты для этого взяли старинные скрипки, прозванные «жигой»-окороком за необычайно выпуклую форму. Доктор Легг не смог удержаться и составил ему пару, и они вдвоём очень лихо подпрыгивали, выбрасывали ноги в стороны, били ими друг о друга и стучали каблуками так, что столетние дубовые полы в зале гудели и ходили ходуном к особой радости детворы.
Ближе к полуночи все, утомлённые весельем, отправились спать. Все, кроме доктора и мистера Трелони, которых капитан пригласил к себе обсудить кое-какие вопросы. Но в комнате капитана наши джентльмены повели себя довольно странно.
Они подняли створку окна – снаружи пахнуло морозом. Холодный воздух, рванув со двора, быстро наполнял спальню. Капитан сбросил свободный конец верёвочной лестницы вниз и решительным жестом подтолкнул доктора к зияющему темнотой проёму.
– А если у неё окно не поднимется? – спросил побледневший доктор.
Он уже перекинул ногу и сидел на подоконнике верхом, морозный воздух клубами обтекал его ладную, длинноногую фигуру.
– Поднимется, – отрезал мистер Трелони и добавил: – Я уже всё проверил: окно в её комнате очень легко поднимается.
– Ну, Джеймс, вперёд! Время! – сказал капитан. – Мы вас держим!
Доктор перехватился руками с подоконника на выбленки верёвочной лестницы, лихо перекинул тело и, переставляя по-матросски ноги, стал спускаться в темноту.
Капитан перегнулся из окна наружу и глянул вниз: непокрытая голова доктора опускалась всё ниже и ниже. Наконец, тот остановился и, раскачиваясь, стал стучать в окно нижнего этажа, и звук этот оглушительно разнёсся по всему двору. Некоторое время капитан видел только доктора. Потом створка окна в комнате миссис Уинлоу, видимо, поднялась, потому что раздался испуганный женский вскрик, доктора обхватили, взметнув ворох кружевных манжет, две белые ручки, и тот весьма ловко, словно бы только тем и занимался, что лазил в окошки к понравившимся дамам, проник внутрь. Окно тут же закрылось.
Капитан втянул лестницу и опустил створку окна. Он и мистер Трелони посмотрели друг на друга и с облегчением выдохнули.
Утром за завтраком доктор Легг и миссис Уинлоу сидели рядом. Миссис Уинлоу краснела время от времени и косилась на доктора глазами подстреленной лани. Доктор неотрывно смотрел на неё, он не пил, не ел, а только предлагал миссис Уинлоу разные кушанья, приборы и напитки.
Миссис Трелони со своего места поглядывала на них с видом удовлетворённой королевы-матери. Девушки Сильвия и Мэри ничего не понимали и переглядывались, улыбаясь. Капитан и мистер Трелони не поднимали от стола глаз, а потом и вовсе ушли в кабинет хозяина обсуждать с ним политическое положение страны и курить сигары, которые лорду Бриффилду третьего дня доставили из Вест-Индии.
****
На следующий день все гости приняли участие в парфорсной охоте на лис – старинной английской забаве, в которой присутствовало всё, и быстрые скачки на лошадях с препятствиями, и неутомимые изящные гончие, летящие по снежному полю, как выпущенные из луков стрелы… А стая лорда Бриффилда насчитывала более семидесяти собак. Вы сами можете представить себе это великолепное зрелище!