Тени вторили ему. Санса пыталась дергаться, пыталась вырваться из плена песка — но тщетно. «Прикрой срам», — продолжали скандировать дети-чайки. И тут нет никого, кто бы мог ее спасти, вытащить из песка, обнять за плечи и увести подальше от бурного моря и этих полулюдей-получудовищ. Никого, кто бы сказал пару грубых слов паршивцу с ракеткой… Она была совершенно одна — да и бежать было некуда. Позади — толпа недочеловеков, впереди — черная бездна бушующего моря. Она не могла определить себе, что же страшнее…
А потом — потом ее выдернуло из песка, потащило по можжевеловым кустам, что вдруг выросли на берегу, переходящем в школьный двор, где в чудовищном танце переплетались дети-птицы, тени и еще какая-то нечисть.
Страх отпустил Сансу. Но надо было сказать. Надо было предупредить. Прилив отрежет им путь отступления. Неровная линия берега загибалась полумесяцем слева. Он дойдет до того места, где они стоят.
Стоят с кем? С братом? Было что-то до боли знакомое в этом запахе. Не то, не то. Ее уже так обнимали раньше…
Но времени так мало. Его почти нет. Прилив уже начал подбираться к их ногам. Санса боялась за себя, боялась за своего спасителя, которого она так и не успела разгадать. Она плакала, что-то кричала — если бы она не надела юбку, все бы было иначе. Потому что она нарушила обещание. Какое? И этого она не могла вспомнить. Какой мерзкий сон…
А потом вдруг стало спокойнее, и сон ушел, и все вокруг нее тоже рухнуло в смутное серое небытие. «Спи, у тебя есть все время этого мира. А я буду тут…»
Видимо, все это тоже было частью сна. Никаких доказательств того, что это могло быть и реальностью, Санса не нашла. А если? Нет. Этого быть не могло. И потом был договор. Был самоконтроль.
Санса чихнула еще раз. Как бы то ни было, спросить напрямую у единственного свидетеля, что мог знать правду, она не решится. Это было слишком неловко. «Я, случайно, не просыпалась от ночного кошмара, сэр? Вы, случайно, не обнимали меня этой ночью? Я, право, так вам обязана…» Фу! Нет, не будет она спрашивать. А сам он тоже не скажет…
Обдумывая все это, Санса попутно решила для себя, что уж раз ей сегодня нездоровится, то и будет она лежать в кровати. Хватит бегать. Ну кому она нужна? Только неприятности сплошные. Она взяла трубку и набрала номер тетки.
Серсея подошла не сразу. Она была в городе, вспомнила Санса.
— Да, здравствуй, голубка! Как твои дела?
— Доброе утро, тетя. Все хорошо. А у вас?
— Отлично, спасибо. Вырвалась вот ненадолго — зашла в салон, а то волосы стали, как воронье гнездо. Этот парикмахер Джоффри совершенно не умеет работать с длинными волосами. Вот и пришлось искать помощи на стороне… И как я не подумала, надо было тебя взять с собой! Поразвлеклись бы, поболтали бы по-женски… Джоффри дома нет, у него утренний концерт в сорока пяти милях езды, в соседнем городке. И Бейлиш с ним поехал.
— А… а Пес?
— Тоже там. Он-то куда денется. Это же его песья работа. Кстати, не докучал он тебе?
— Нет, нисколько. Мы поужинали, а потом я спать легла. Очень устала.
— Ну и хорошо. Послушай, может, мне за тобой все же заехать к обеду? Ну, сходим в какой-нибудь ресторан… Я тебя совсем не знаю, хотелось поближе с тобой познакомиться, просто по-человечески поболтать… Ну, что?
— Я… я, собственно, поэтому и звоню. Я простудилась вчера, ноги промочила. Тут дверь в гостинице заело, ну, и я простояла на улице. Не очень хорошо себя чувствую, хочу сегодня полежать в кровати. Простите, тетя. Мы можем как-нибудь в другой раз поболтать.
— Да, конечно. Ни о чем не беспокойся. Отдыхай. Увидимся завтра. У тебя есть лекарства?
— Да, от простуды у меня все есть, спасибо!
— Вот и замечательно! Отдыхай, лечись. Передам тебе вечером с Псом баночку меду. Старый дурак, что держит винную лавочку возле этого самолетного притона, делает отличный мед…
— Спасибо!
— Ну, пока!
И Серсея повесила трубку. Санса облегченно вздохнула, позвонила вниз в буфет и заказала себе завтрак в номер.
Потом набрала номер матери.
Мать тоже подошла не сразу. Было ощущение, что она только что проснулась. Голос был сонный и какой-то протяжный.
— Мама, привет!
— Санса? Что ты так рано звонишь? Что-то случилось, детка?
— Мама, сейчас уже десять утра. Нет, все хорошо. А у тебя?
— И у меня. Только вот голова опять болит.
— Я тебя разбудила, что ли? Прости, пожалуйста.
— Ну, да. Это ничего. Если уже десять, то давно надо было встать… Хорошо, что разбудила.
— Ну, тогда расскажи, что у тебя и как.
— У меня? Да все у меня прекрасно. Как обычно. Вот только спится что-то. Это, наверное, таблетки…
— Таблетки? Какие еще таблетки, мам?
— А, эти, ну, успокоительные. Это мне психолог насоветовал. Чтобы кошмары не снились.
— Мам, ну зачем это еще?
— Потому что по ночам надо спать. А не рыдать. И не смотреть каждый день один и тот же кошмар. Как ты не понимаешь?
— Я понимаю. Очень даже, уверяю тебя. Но все же таблетки…
— Я их редко пью. Не каждый день. Когда особенно тошно.
«Я прожила чертовски долгую жизнь. Даже самой противно. Так что, если мне становится особо тошно — я все же курю…» — вспомнилась Сансе.
— Мам, пожалуйста, давай я приеду, а? Отпразднуем вместе день рождения. И никаких там таблеток! Будем друг друга утешать. И вместе не спать.
— Нет, не надо билет из-за меня менять. Я не разрешаю! В конце концов, я — мама. Вот и слушайся!
— Ну, мам…
— Нет. Осталось и так полторы недели. Гуляй пока. Кстати, как там твой визит к врачу прошел?
— Ой, не напоминай! Меня осмотрели. Всю. Ну и меня опять стошнило…
— Бедный мой зайчик…
— Мам, я уже не зайчик.
— Прости, очень большая барышня. И вправду, большая… Ну, и что врач?
— Да ничего. Сказал, синяк заживет через неделю, примерно. Дал мазь и таблетки. Вроде твоих. Обезболивающее и успокаивающее. Я одну выпила, а все равно кошмары снились. А бок болит, но не так сильно.
— Ну, лечись. И не налегай на таблетки. А то с твоим-то желудком не стало бы хуже.
— Не буду, если ты не будешь.
— Договорились. А еще что происходит?
— Да ничего. Вчера был дождь, я промокла и теперь у меня нос течет. Дома сегодня буду. Джоффри увлекся теннисом. Его возит на игры твой старый приятель, Петир Бейлиш.
— Петир там? Как интересно…
— Что интересно, мама?
— Это же… Нет, ничего. Просто давно не виделись с ним.
— Он милый. Говорит, я на тебя похожа. А еще меня переселили в другой номер. Из-за всех этих падений, ночных кошмаров и прочего я нервничаю, когда остаюсь одна. Ну, помнишь, как было, когда мне семь стукнуло, а Арья болела ветрянкой и спала с вами. Короче, тетя меня с понедельника заберет к себе, когда Бейлиш уедет. А пока ко мне приставили телохранителя Джоффри, чтобы он за мной следил. Он живет в смежной со мной комнате… У меня теперь такая громадная постель, что я могу спать на ней по диагонали. Или поперек.
— Постой-постой, какой телохранитель Джоффри? Клиган? Тот, что с обожженным лицом?
— Да, он. А что?
— Нет, так. Он мне очень не понравился, этот тип. Я видела его однажды, когда мы три года назад ездили в столицу. Помнишь, когда ваша тетя Лианна с вами оставалась?
— Ага, помню. Когда Джон Роббу нос разбил на Рождество. Хорошие были каникулы…
— Да, у нас несколько хуже. Мы останавливались у Баратеонов. Роберт тогда рассказал нам про свое новое приобретение. Кстати, не знаю, чего ради его Роберту насоветовал как раз Петир. Очень неприятный индивидуум этот Пес, соответствует как раз данной ему кличке. Было ощущение, что находишься рядом с диким зверем. Да и история его, скажем так, не очень-то хороша.
— История? Какая история?
— Ну вот, я тебе и рассказываю. Погоди. Он воспитывался в приюте. В закрытом пансионе для мальчиков. А попал он туда, потому что отец совсем спился. И еще была эта история с их сестрой…
— У Сандора есть сестра?
— Была. Она умерла. Совсем девочкой. Наверное, нехорошо, что я рассказываю тебе такие ужасы, но это реальный мир, моя дорогая. Ее изнасиловали, очень жестоко, прямо рядом с их домом. И убили. От лица вообще ничего не осталось. Ей было пятнадцать, как тебе. Это как раз то, про что мы тебя всегда предупреждали…
— И что было дальше?
— У этого самого Пса есть старший брат. Его, кажется, зовут Григор. Он его старше лет на десять. Он полицейский, кажется, следователь. Нед его видел однажды, по одному делу, когда был в столице. Сказал, что такого раньше не встречал. Он огромный, очень сильный. В его управлении его прозвали Горой, за размеры. Ему даже машину делали на заказ — в обычной он не помещается…
— И?
— Короче, девочку нашел этот самый старший брат. Он уже тогда был стажером в полиции. Начал расследование. Но дело как-то замяли, вроде, сначала ничего не наши. А потом этот Гора вместе с несколькими своими коллегами расстрелял какой-то лагерь бродяг в лесу. Уничтожили порядка двадцати человек, в том числе женщины там были, и даже дети. Якобы, след вел туда, нашли какие-то вещи погибшей девочки. Но все это было не доказано. Гора попал под следствие и был отстранён на какое-то время. Дело закрыли. Потом его перевели в столицу. Но все бы полбеды, да…
— А, что-то еще?
— Да. Ходили слухи, что девочку в последний раз видели именно со старшим братом.
— А Сандор?
— Ему было, наверное, лет восемь тогда. Я так поняла из рассказа Роберта, что о нем заботилась как раз сестра. Мать умерла от какой-то болезни, когда он был совсем мал. После смерти сестры старший брат выхлопотал ему место в пансионе — какое-то полузакрытое военное заведение. Для детей военных, или что-то в этом духе. Он там рос до совершеннолетия. Несколько раз сбегал. Бродяжничал. Брат его находил и возвращал назад. Потом, когда Клиган-младший вышел из пансиона, уехал подальше от брата.
— А отец?
— Отец, кажется, умер, когда мальчику было лет двенадцать. От алкоголизма. В общем, та еще семейка… Так что, Санса, я тебя прошу, пожалуйста, будь с ним очень осторожна. Предельно. С таким наследием по части жестокости… Твой отец мне еще тогда сказал, что этот Гора, похоже, вообще не человек, а какое-то чудище из детских сказок, и младший, вполне возможно, пошел по той же дорожке. Плюс, он пьет. Роберт говорил, что он нашел себе в одном лице и собутыльника, и телохранителя для сына. Ума не приложу, зачем Роберту вообще понадобился телохранитель. Мы с отцом всегда были против подобных вещей. Ну, ты в чужом доме — там чужие правила. Но будь все же осторожна.
— Мам, я ничего такого не заметила. Он очень профессионально себя ведет. Никогда, ничего…
— Хорошо. Я знаю, малышка, ты обычно трезво оцениваешь людей, инстинктивно, но правильно. Но все же, ты еще очень молода. Держи всю эту историю в голове. И будь настороже.
— Хорошо, мама. Я постараюсь. Послушай, а дядя Роберт тебе не говорил про… Ну, про ожог на лице Клигана?
— Про ожог? Да, что-то, кажется, говорил. Это бы какой-то домашний несчастный случай. Кажется, в детстве он споткнулся и упал лицом не то на жаровню, не то на шашлычницу. Что-то такое. И это, конечно, наложило на него отпечаток. Как внешний, так и внутренний. Он такой злющий, просто в дрожь меня от него бросало… Ты его не боишься?
— Боялась поначалу. Но он совсем не такой. Он лучше.
— Лучше, чем что? Малышка, у тебя такое доброе сердце, что порой ты принимаешь желаемое за действительное. Девочкам в этом возрасте свойственно жалеть всех несчастных и обиженных. Но, мне кажется, это не тот случай. И внешность мистера Клигана вполне отражает его сущность.
— Мама, перестань! Ты так поверхностно судишь! Ты же почти ничего о нем не знаешь!
— Но ты, похоже, знаешь о нем и того меньше. Ну и хорошо. Зачем он тебе? Скорее бы ты переехала к тете…
— Да, мама. Мам, мне принесли завтрак. Мне надо открыть дверь. Пойду поем.
— Хорошо, малышка. Береги себя. И лечи нос.
— Спасибо, мам. Скучаю по тебе. Пока!
— А я по тебе больше. Пока!
Санса бросила на кровать телефон, забрала у горничной поднос с завтраком, машинально поставила его на стол. В глаза ей бросилась записка, которую кто-то оставил на столе — она заметила ее только сейчас. Четким, с косым уклоном вправо, незнакомым почерком было написано:
«Пташка, держи это треклятое окно закрытым — с утра поймал в комнате четырех комаров. Наслаждайся своим мешком. И не бойся ракеток… Вечером будем знакомиться с твоими скелетами, если нет других планов. Могу притащить парочку своих, для веселья. И никакого шампанского…»
Подписи не было. Санса упала в кресло и разрыдалась.
Кажется, скелетов на сегодня ей было более чем достаточно…
========== XI ==========
Когда к дверям ночная мгла
Прилипнет в поисках тепла,
И ты, как в клетке золотой,
Молчаньем платишь за постой,
И огонек твоей свечи
Дрожит, и сердце так стучит,
Как будто в зеркале стекла
Ты тень былого засекла.
Тогда я у твоей двери,
Снаружи, как бездомный зверь,
Замру, — ты ставни затвори,
Как затворила прежде дверь.
Чтоб даже мыслью я не мог
Проникнуть через тьмы полог,
Чтоб не переступил порог
Я даже взглядом, между строк.
Порой встречаются миры, —
Пересекаться им не в масть.
Что я снаружи, ты — внутри;
На то не только наша власть.
Твой светоч даже за стеной
Мне душу опалил огнем,
И не вином я пьян, — виной
Что мысли все о нём, о нём.
Не подходи к двери в ночи,
Не слушай звуков в темноте,
Ты обо мне молчи, молчи,
Заклятьем — проклятой мечте.
Но знай, когда все зыбко, всё
Бессмысленно, и свет дрожит
От сквозняка, лишь тень спасет
Что у двери, вдали от лжи,
Безликим сгустком вечно ждет,
Трепещет от свечи твоей.
Ты дверь откроешь…
Тьма падет.
Глаза не отвести
Посмей.
За окном начинало уже вечереть. Санса, весь день просидевшая в номере — то валяясь в кровати с книжкой, то беспокойно переходя с ней на балкон — измаялась до последней степени. За все это время она прочла только две страницы первой главы — все тот же самолет бесконечно взлетал, и все так же тикали часы — Санса смотрела на слова на неровной странице, измятой ее же влажными пальцами, и не понимала даже отдаленного смысла того, что там было написано… Какой самолет? Какие часы? Часы? Сколько там времени, интересно… Сколько у нее осталось времени? Чего, собственно, она ждет?
Нет, надо закончить главу — Санса налила очередной стакан холодной воды из кулера, что стоял в углу, с перевернутой дном вверх бутылью наверху. Стакан тут же запотел. Из пластикового краника кулера сонно упали три тяжелые капли — две шлепнулись на поддон под поилкой, а третья повисла на краю крана странным серебристым украшением. Санса жадно глотала воду и тупо смотрела на тяжелеющую каплю — та набрала критическую массу и, в конце концов, упала туда же, где недавно приземлились ее товарки.
От холодной воды начало ломить виски. Санса допила свою воду и опять начала беспокойно бегать по комнате.
«…это реальный мир, моя дорогая.» Да, это был он, тот самый реальный мир. Который она отказывалась принимать, в который так боялась заглянуть, хотя ее туда тащили за уши. Мир, в котором ее ровесниц убивают и насилуют. В котором это могут даже сделать старшие братья…
Санса сжала ладонями виски, запустила пальцы в спутанные волосы, так, что стало неприятно. От боли мысли сделались чуть тише, но это было только мгновенное облегчение. Она лихорадочно прошла в ванную, взглянула на себя: глаза бешеные, на щеках красные пятна, на одной из них шрам от заживающей царапины.