— О господи, Дэйв…
— Вот такая вот история, — Дэвид закурил новую сигарету. — После этого я решил, что срать мне на этого бога. Я не хочу верить в бога, который убивает детей, к тому же так жестоко. Бог-садист. Когда я сказал это отцу, он отвесил мне оплеуху.
— А твоя мать? — осторожно осведомился Патрик.
— После пожара и гибели Эстер она начала пить, — ответил Дэвид. — Отец пытался её образумить. Возил по врачам. Грозился запереть в клинике. Ничего не помогало. В один прекрасный день она напилась и утопилась в ванне. Прямо в ванне, Пат. Отец забеспокоился, что она долго не выходит, начал стучать в дверь. Она была заперта. И тогда он выбил дверь. Мать была уже мертва, рядом валялась бутылка из-под виски. Одному дьяволу известно, как она пронесла в ванную эту чёртову бутылку. Отец ловил её на подобном раньше, поэтому убрал из дома всё спиртное, — Дэвид вздохнул. — Как видишь, не помогло.
Патрик ничего не сказал в ответ. Только положил руку на плечо своего друга.
— Ладно, пора валить из этой глуши, — Дэвид красноречиво шмыгнул носом и начал отчаянно изображать попытки извлечь попавшую в глаз соринку. — А то говорят, в этих местах дикие звери водятся.
— Говорят, — отозвался Патрик. — Только вот люди пострашнее зверей будут.
— Странный ты, ей-богу, — Дэвид потрепал его по волосам. — Недаром говорят, что индейцы чудной народ.
— Возвращаемся в Денвер? — поинтересовался Патрик, заводя мотоцикл.
— Хер тебе, — спокойно отозвался Дэвид. — Будем кататься по шоссе, пока не остохренеет. Потом остановимся в каком-нибудь гнилом мотеле и напьёмся до белой горячки.
— У тебя какая-то нездоровая тяга к гнилым мотелям, грязным клубам и дешёвым шлюхам обоих полов, — усмехнулся Патрик.
— Чтоб тебя черти драли, ты прав! — засмеялся Дэвид. — Меня воспитывали как богобоязненного еврейского мальчика. Поэтому, как только я повзрослел, мне отчаянно захотелось дерьма. Настоящего дерьма, Пат. Которое на самом дне.
— От этого твоя страсть к мужчинам? — поинтересовался Патрик, застёгивая куртку.
— Чёрт его знает. Я не трахаю других мужиков после того, как у нас с тобой началось, если ты об этом. Только девчонок иногда. Но, думаю, ты меня простишь.
Патрик снова усмехнулся:
— Ох, Дэйв…
Дэвид подошёл к нему и погладил его по шее. Затем, взяв за подбородок, развернул лицо Патрика к себе.
— Скажи, индейцы когда-нибудь практиковали подобное? — спросил он. — Ну, такие отношения между мужчинами. Давно хотел тебя об этом спросить.
— Подобные обычаи существуют во многих индейских племенах.
— А в твоём?
— Ты так говоришь, словно я живу в резервации.
— Скажи.
— Бывает, — ответил Патрик и отвернулся.
— Я рад это слышать.
— Почему это?
— Не хотелось бы думать, что по меркам своего племени ты теперь запятнан из-за меня, — он наклонился и легко чмокнул Патрика в щёку. — А вот я буду гореть в аду как грязный содомит. «И с мужчиной не ложись как с женщиной; это мерзость».[2] Что-то вроде этого там написано. Вот только мне плевать. Я живу, как мне нравится. Получаю, что хочу. Как только я впервые тебя увидел, я сразу же решил, что обязательно тебя отдрючу. Потому что мне этого хочется.
— Поехали уже, — отозвался Патрик и легко сжал руку Дэвида.
Дэвид посмотрел на Патрика и подумал, что в этом хрупком молчаливом пареньке, как две капли воды похожем на Моррисона, столько внутренней силы, сколько ему, Дэвиду, и не снилось. И что несмотря на то, что он нагло пользует этого мальчика самыми извращёнными способами, Патрик по сути своей гораздо больше мужчина, чем он сам.
— Пат…
— Ну чего тебе?
— Почему ты позволяешь мне дрючить тебя, как сучку?
— Пошёл ты в жопу, Райхман.
— Я этого и хочу, как только остановимся на ночь.
— Гад ты, — покачал головой Патрик и, красноречиво взглянув на Дэвида через плечо, выехал на трассу.
— Сучка О’Хара, — не остался в долгу Дэвид, но Патрик не услышал его из-за рёва мотора.
[1]Действие последующих глав также происходит за два года до событий первой главы (за редким исключением).
[2]Искажённая цитата из Ветхого Завета.
========== Мастерская ==========
— Ты никогда раньше не приглашал меня сюда, — в голосе Дэвида слышался явный упрёк.
Патрик едва заметно улыбнулся. Как все собственники, Дэвид не выносил, когда его куда-то не приглашали, о чём-либо ему не рассказывали или с кем-либо не знакомили.
— Это моё тайное место. Входи. Разуваться не надо. Куртку тоже можешь не снимать. Здесь довольно прохладно в это время года.
— Прохладно — не то слово, — Дэвид поёжился и застегнул до конца молнию на кожаной мотокуртке. — Ужасный дубак. Как ты это выносишь?
— Мне не холодно, Дэйв.
Судя по выражению лица, Дэвид хотел, было, отвесить пару шуточек на тему вигвамов и индейских набедренных повязок, но отчего-то осёкся.
— Твой отец редко здесь бывает? — спросил он.
— Можно сказать, вообще не бывает, — Патрик раздвинул выцветшие шторы на небольшом окне. — Последнюю пару лет здесь бывал только я.
— Местечко для избранных? — Дэвид извлёк из пачки сигарету и начал её разминать. — Здесь можно курить, я надеюсь?
— Можно. Тебе всё можно.
Дэвид выразительно посмотрел на него:
— Поосторожнее с такими словами, мальчик. Заставлю ответить.
Патрик усмехнулся:
— Пошляк. Диву даюсь, как ты со своим отцом общаешься.
— Это довольно тяжёлый и болезненный процесс, — отозвался Дэвид. — Причём, для обеих сторон. И, видимо, это заметно.
— Просто вы… такие разные.
— Признайся, это его борода тебя так впечатлила? — теперь усмехнулся Дэвид. — Или что?
— Не знаю, — отозвался Патрик. — Но… Я даже подумал… Может быть, тебе не стоило нас знакомить… Это как-то…
— Грязно и непорядочно, о да! — Дэвид покачал головой. — Не неси херню, Пат. У старика начался очередной приступ любви ко мне. Это обычно ненадолго. Ему захотелось познакомиться с моим лучшим другом. Так что пользуйся возможностью. Если он хочет помочь тебе устроить выставку — пускай. Скоро этот приступ пройдёт, говорю тебе. И он снова начнёт орать, что я позор семьи. Будет пытаться пинками загнать меня в синагогу и насылать на меня армии раввинов и прочих высокоморальных до тошноты религиозных личностей. От всего этого у меня яйца ноют.
Патрик выразительно указал взглядом на широкий чёрный кожаный браслет, украшенный серебряной Звездой Давида[1], на левом запястье Дэвида.
— Для меня это не религиозный символ, — покачал головой Дэвид. — Ничего сакрального в этом нет. Мне просто нравится бесить антисемитов, детка, — он хлопнул Патрика по плечу. — Ну что, покажешь мне свои картины? Жажду приобщиться к миру искусства.
— Идём, — кивнул Патрик.
*
Как только они вошли в небольшую комнату, Патрик тут же раздвинул шторы.
В отличие от мрачноватой прихожей, эта комната казалась полной света. Возле одной стены стоял мольберт с красками, на небольшом столе были разложены карандашные наброски.
— Мои готовые работы там — в правом углу, — сказал Патрик. — В левом — то, над чем я сейчас тружусь, — легко, едва ощутимо он прикоснулся к плечу Дэвида. — Ты только не пугайся, о’кей?
Дэвид красноречиво взглянул на Патрика через плечо. «Кому ты это говоришь, детка» — говорил этот взгляд. Кивнув в ответ, Патрик откинул ткань, накрывавшую картину.
Дэвид ожидал увидеть что угодно, но только не это. Все картины были пейзажами. Но только на первый взгляд. При дальнейшем рассмотрении в каждом пейзаже легко было увидеть что-то ещё. Вот тут облака, причудливо складываясь, образовывали женское лицо, а там стайка летящих птиц напоминала изогнутые в улыбке губы. На одной из картин деревья складывались в фигурку сидящей кошки, а на другой волны реки выглядели словно протянутые руки.
Но были и другие картины. Они стояли отдельно от первых. Увидев их, Дэвид сразу же понял, что имел в виду Патрик под словами «ты только не пугайся». Это были страшные картины. Загадочно нависавшие над лесом тени образовывали нечто напоминавшее жуткую маску на одной из них, а бурлящий водопад при ближайшем рассмотрении казался изображением когтистых лап неведомого животного, раздирающих труп.
Дэвид повернулся к Патрику. Во взгляде его ярко-голубых глаз было выражение ужаса и вместе с тем — восхищения.
— О’Хара. Ты хренов псих.
Патрик пожал плечами:
— Думаешь, это не стоит показывать людям?
— Ты не понял. Ты не просто хренов псих. Ты хренов гениальный псих. Я без понятия, как ты это делаешь. Я не художник. Но чтоб черти твою задницу драли, это самое великолепное, что я видел за свою сраную жизнь, за исключением мотоциклов, дороги и тебя самого.
— Дэйв, ты преувеличиваешь, — сказал Патрик, стараясь не подавать вида, насколько его тронуло это завуалированное признание в любви.
Дэвид схватил его за ворот куртки и притянул к себе.
— Не смей говорить со мной так, когда я выражаю свои чувства к тебе, индейский засранец, — сказал он. Их губы почти соприкоснулись.
— А у тебя есть чувства ко мне? — усмехнулся Патрик. — Или, может, тебе просто нравится делать то, что запрещает тебе твой отец?
— Ты немного перепутал, — губы Дэвида коснулись уха Патрика. — Это запрещает не мой отец, а Тора. Мой отец вообще ни сном, ни духом. Знай он об этом — он убил бы меня.
— Ты снова преувеличиваешь. Ни один нормальный отец не убьёт своего сына.
Дэвид тихо рассмеялся:
— Ты иногда такой наивный, Пат, — он взял Патрика за руку. — Мне нравятся твои картины. И будь я проклят, если ты не гений.
Их пальцы переплелись. Дэвид вновь посмотрел на Патрика.
— Почему ты со мной? — вдруг спросил он. — Мне сначала казалось, что ты нормальной ориентации. И это делало тебя ещё более привлекательным для меня.
— У меня нет ориентации, Дэйв.
— Это как? — не понял Дэвид.
— Вот так. У меня нет никакой ориентации. Я просто что-то чувствую к отдельным людям. Вот и всё. Почему обязательно быть какой-то ориентации?
— А кто-то, помнится, отпихивал меня руками и ногами. «Отвали от меня, Райхман, я не гей», — перекривил Дэвид.
— Я думал так. Тогда. Теперь нет.
Взгляд Дэвида вновь устремился на выстроенные в ряд картины. Затем он вновь повернулся к Патрику.
— Чёрт подери, я трахаю гения, — сказал он.
Патрик покачал головой.
— Ты что угодно испортишь, — сказал он.
— Это точно, — согласился Дэвид.
[1]Звезда Давида — символ еврейского народа и иудаизма в виде шестиконечной звезды, в которой два треугольника наложены друг на друга.
========== «Ангелы» ==========
— Тебе необязательно идти, если не хочешь, — Дэвид с какой-то особенной любовью протирал зеркала заднего вида на своём «Кавасаки Ниндзя».
— Я подумал, что это для тебя важно, — отозвался Патрик, зарисовывая что-то на клочке бумаги.
— А для тебя так важно, что для меня это важно? — усмехнулся Дэвид.
Патрик лишь взглянул на него через плечо и тут же отвернулся.
— Прекрати убивать меня своим альтруизмом, — продолжил Дэвид.
— Что такого плохого в альтруизме?
— То, что его не существует. Все люди эгоисты. Без исключений.
Патрик продолжил рисовать что-то на клочке. Дэвид закончил, наконец, протирать зеркала, уселся рядом с Патриком и закурил.
— Мне иногда хочется, чтобы ты мне от души вмазал, — сказал он. — А ты вместо этого сидишь и молчишь. И рисуешь там что-то себе, — он с усмешкой толкнул Патрика локтем под рёбра. — Знаешь, это бесит.
— Странное желание, — отозвался Патрик, глядя куда-то на линию горизонта.
— Ничуть. Может, мне просто хочется выжать из тебя эмоции.
— Тебе нравится доставать людей.
— Да, детка, — Дэвид поднялся на ноги, швырнул окурок куда-то в сторону и похлопал Патрика по плечу. — Что ж, отдирай свою задницу от этого хренова бревна и поехали, — он обернулся и взглянул на Патрика. — Раз уж тебе так хочется доставить мне удовольствие, я не буду сопротивляться.
Патрик лишь кивнул и пожал плечами. Дэвид изобразил гримасу, которая, судя по всему, должна была означать что-то вроде «о господи, опять!»
— Они классные ребята, — заверил он Патрика. — Тебе понравятся. Много пьют и зверски ругаются. Похабно шутят. Но это не мешает многим из них увлекаться чем-нибудь вроде психологии или философии. Как завернут что-нибудь — закачаешься.
— Я не сомневаюсь, Дэйв, — отозвался Патрик.
*
— Кто к нам пожаловал, — высокий длинноволосый мужчина в кожаном жилете и потёртых джинсах подошёл к Дэвиду и пожал ему руку, после чего от всей души сгрёб его в объятия. — Ну, здорово, брат.
— Я тоже рад тебя видеть, Джо, — отозвался Дэвид, хлопая приятеля по плечу. — Всё нормально у тебя?
— Путём. Знаешь про Билли Таккера? — лицо Джо помрачнело. — Разбился в субботу. Был в шлеме, скорость не превышал. Какой-то ёбанный пидор на «Хаммере» перестроился на трассе прямо перед ним, не включив поворотник. Чтоб их черти драли, этих пидорюг! Залезли в свои металлические коробки и думают, что могут так отгородиться от всего мира!
Дэвид опустил глаза. Да, он знал про Билли Таккера. Он узнал об этом ещё до того, как вести об этой трагедии разнеслись по всей байкерской тусовке. Потому что в два часа ночи ему позвонил отец. Какой-то знакомый коп сказал ему. И он счёл своим долгом среди ночи позвонить сыну, чтобы заявить, что рано или поздно он, Дэвид, так же расшибётся на трассе. Как Билли. Которого увезли в больницу, и врачи отделения реанимации как могли боролись за его жизнь. Авария произошла около часа ночи, а ровно в четыре утра Билли скончался, не приходя в сознание.
Чёрт возьми, а ведь он был моим ровесником.
Хренов «Господьбог» снова свершил свою справедливость. Ему снова кто-то понадобился. И не потому, что он сделал что-то плохое. Просто так. Привет, Билли, меня зовут Господьбог. Давай поиграем. У меня сегодня хреновое настроение, поэтому один пидор на трассе забудет включить поворотник и неожиданно перестроится прямо перед тобой. Само собой, ты не успеешь затормозить. В такой ситуации никто не успел бы. Даже Господьбог. Ты выживешь после такого, Билли? Игра началась.[1]
Дэвид поежился от этой мысли и положил руку на плечо Джо, вновь подумав о том, что не давало ему покоя уже несколько месяцев.
Надо составить завещание.
Случись с ним что — Сэм непременно похоронит его по иудейским обычаям. А этого Дэвид не хотел больше всего.
Проблема была в том, что все нотариусы Денвера прекрасно знали Сэма Райхмана, и сделать что-либо в обход его в этом городе не стоило даже пытаться. Значит, придётся сделать это в другом месте.
Надо составить завещание.
— Ладно, хорош о грустном, — сказал подошедший к ним Тони Лестер, один из основателей клуба. — Не расстраивай нашего мальчика, Джо, а то, глядишь — сбежит от нас.
Реплика была не случайной. В байкерском клубе Денвера «Ангелы дорог» Дэвид был одним из самых молодых.
— Не сбегу, — отрезал Дэвид. — Не думай так даже.
— Не злись, — ответил Тони. — Знаю, что твой старик трахает твой мозг. Потому и сказал так.
Холодные голубые глаза Дэвида взглянули на Тони в упор. Тот лишь кивнул в ответ.
— Без обид, брат, — повторил он. — И вообще, хватит о грустном. Жаль парня, но что тут поделаешь. Ты давай-ка с другом нас познакомь.
Кивнув в знак согласия, Дэвид представил Патрика друзьям.
*
Как ни странно, Патрик довольно быстро нашёл общий язык с денверскими байкерами. Последние от души полюбили его, что заставило Дэвида на пару мгновений ощутить острый приступ зависти: до недавнего времени всеобщим любимцем был он. Дэвида любили за независимый нрав, бунтарское поведение и острый язык; Патрика же полюбили за другое. Было что-то донельзя привлекательное в его замкнутой немногословной натуре. Он говорил мало, но по делу. И это пришлось по вкусу «Ангелам дорог». По крайней мере, большинству из них.
Однажды они сидели в баре. Ирландец по отцу, Патрик оказался настоящим индейцем в том, что касается спиртного. Алкоголь быстро бил ему в голову, и у него развязывался язык. В тот вечер он сидел за столиком, окруженный несколькими тоже не вполне трезвыми байкерами, и увлечённо рассказывал им что-то о традициях индейцев мохаве, с вождём которых, если верить Патрику, он был хорошо знаком и время от времени общался. Дэвид сидел за барной стойкой и задумчиво потягивал пиво, не сводя глаз с Патрика.