Новинки и продолжение на сайте библиотеки https://www.litmir.me
========== Акт четвёртый. О прощении и прощании ==========
Как это часто бывало, когда он работал под музыку, она становилось его естеством и больше не казалась вмешательством извне. Он не замечал её, хотя один и тот же альбом окружал его, обволакивал ватой, заживляя все раздражения и ссадины. Мэттью перебирался с места на место: лежал там, тут, на столе, на тумбочке, на постели, на качелях, на полу.
Даже несмотря на чёртову музыку, в доме было пусто – но хотя бы не тихо. Убийственно наслаждаться тишиной ему было не всласть, как раньше. Хорошо, что по привычке голова блокировала воспоминания.
Вспоминать всех, с кем он когда-либо трахался под эти песни, было бы утомительно.
Мэттью не курил в доме, чтобы сохранять привычный уклад вещей. Ещё рано было окунаться в ледяную реальность, слишком рано. Он не замечал ничего вокруг себя, когда собирался на работу или готовил ужин – пакеты с замороженными овощами и польские йогурты стали его лучшими друзьями. Он подумывал о том, чтобы завести змейку. Его никогда не привлекали собаки или кошки. Никакая кошка не могла сравниться с… сравниться.
Он плавал в болоте своей жизни, точнее, создавал ощущение плаванья, ведь на самом деле вязкий и плотный слой грязи не давал ему и пошевелиться.
Мэттью в миллиардный раз кивнул головой на приветствия, толкая дверь колледжа от себя. В кармане ещё лежала открытая пачка тонкого икс-стайла с ментолом, который он никак не мог докурить. Одна ментоловая, когда разбирал особенно сильный кашель. Чёртова весенняя мокрота.
Высокие бежевые потолки и Шиван в дверях аудитории языка и литературы. Десять ступенек, пятнадцать, двадцать одна – поворот. Руки, дверь, замок, свет.
– Мистер Беллами, – сказал Стивен, как будто обращался к малому ребёнку. – Садитесь.
– Сажусь, – ответил он и в самом деле сел.
Мистер МакСтивен ничего не выпытывал, не спрашивал – он лишь вышел на минуту, сказать, что пара будет посвящена исключительно делам студентов, наказал учить к зачёту избранные темы и вернулся. Вкусный чай, который мистер Беллами купил для них. Пил, не узнавал вкуса. Горячая жидкость смочила разодранное горло.
– Это уже второй раз за год, как-то часто, не замечаете? – обычным тоном заметил он, как если бы обсуждал скидки в Сайнсберри.
– Точно, – хмыкнул Мэттью. – Стиви, кажется, я на пол-пути к могиле.
– Ох, дорогой, – его импровизированные объятья, руки, пахнущие его любимыми сигаретами, вокруг плеч – ещё никогда касания не были такими приятными и не несли в себе при этом никакого подтекста. – Мы ещё всех переживём.
– Переживём, – кивнул Мэттью.
Стивен забрал у него под шумок половину лекций, записал себе на лист, что и где, чтобы не забыть ненароком, и положил упаковку шоколадных трубочек между ними.
Мистер Беллами молчаливо отказался. В знакомой обстановке он чувствовал себя собой, собой недавним, а не тем ублюдком, в которого его превратил Ховард. У мистера Беллами было много работы. И он рад, что все это понимают.
Его даже не удивлял тот факт, что Стивен предусмотрел его ранний приход. Это было логично, а может и не очень. Ещё больше он был рад тому, что не увидит Ховарда ещё месяц.
– Мистер МакСтивен, – Беллами достал тонкую папку из кейса и подвинул её к другу. Тот только глянул на титульник и кивнул.
– Вы собираетесь на упомины? – спросил он.
– Стив, – откуда ты знаешь.
– Я знаю всё. Я просто хочу вас поддержать, мистер Беллами, – он заранее сжал губы, чтобы показать, что он не испугается противостояния Беллами этому его желанию, но у Беллами не было ни сил, ни желания. Конечно, он не хотел больше пить, но…
– Я так виноват, – он покачал головой. Стивен молча пил свой чай, и его молчаливая поддержка нисколько не мешала мистеру Беллами медленно приходить в себя.
Мистер Беллами не любил копаться в своих чувствах, поэтому просто позволил воронке рассосаться, и с нелёгким сердцем пошёл в лаборантскую.
Лицо Капраноса озарила тысяча светил, когда он увидел своего «босса».
– Босс, господи, наконец-то! Милый, дорогой, дра-го-цен-ный! – выпалил он. Когда мистер Беллами не нашёл ни одного язвительного слова, чтобы ответить, он понятливо замолк.
Мистер Беллами раскладывал свои папки и макбук по одному ему известному принципу и не мог не чувствовать ревностно наблюдающий за ним взгляд. Только бы Капранос не вздумал шутя приставать к нему – это могло закончиться скандалом посильнее.
Когда Капранос поднялся по привычке, мистер Беллами задержал его, ухватил за рукав рубашки.
– Расслабьтесь.
– Понял, – он улыбнулся, как блаженный, и заварил чаю.
Работа не хотела быть сделанной, и через каждый лист мистер Беллами потирал плечи, шею: всё на удивление болело и напоминало о том, что всё очень и очень плохо. Он не хотел и думать о каких-то там проблемах, его голова была затуманена странными миражами ощущений, и в таком состоянии он точно не мог сделать никаких толковых умозаключений. Он делал то, чем был обязан университету, и отказывался о чём-то задумываться.
– Идём курить? – спросил Капранос, и тут же получил в ответ кивок. Мистер МакСтивен пока что был занят своими подопечными, отрабатывающими практику, и поэтому Капранос был отличной компанией на это время.
Мистер Беллами задумался: нравилось ли мистеру МакСтивену то, что он читал о Ховарде? Студент стал для него отдалённым, странным призраком воспоминаний. Доминик Ховард, да, да, что-то такое он помнил.
Он испугался зияющей в груди дыры. Нужно было вдуть ещё шишку по возвращению домой. Хоть напряжение снять. Правда, расширившееся сознание никогда не преминет напомнить о том, какой вы ужасный человек, и оставит сидеть наедине с этим осознанием. Но предсказать эффект с точностью от и до тоже было нереально, поэтому терапия не отменялась.
Мистер Беллами жил весь день только мыслью о доме. О спасительной музыке, когда он будет принимать ванну, шуме стиральной машины и прожжённом в паре мест ковре.
Он пообещал себе принести мистеру МакСтивену хоть какой-нибудь презент, когда в конце дня вышел из своей аудитории, обходными путями пробираясь к выходу из здания, чтобы не наткнуться ни на кого из знакомых или преподавателей.
Это было тяжело, но он справился, расправляя плечи на холодном воздухе едва начавшегося апреля, и закурил тонкую ментоловую сигарету, предвкушая то, что почти мог потрогать руками. Он даже не заметил сам, как оказался на ковре у постели с косяком между большим и указательным пальцами.
Закашлявшись, он повременил со второй тягой, но, что удивительно, буря чувств в груди будто распределялась по сосудам. Они были плотным, полужидким маревом – синие, красные и голубые, – растекались по его голове и по телу, каждое занимало свою нишу. Больше было красного – мистер Беллами любил красный цвет – и огня в бёдрах, а синего – ледяного – в голове.
Он больше не думал о потерях. Он снова очутился один, там, где в его распоряжении была дивная свобода, где никто не мог его достать, увидеть или осудить, и он сжал себя рукой.
– Чтоб ты знал, Ховард, я хочу тебя выебать, даже когда ты этого не хочешь. Чтобы ты передумал и молился на меня, молился, чтобы я перестал делать это с тобой.
Он откинул голову на постель, как и тогда, и позволил воспоминаниям затопить сознание. Ховард был хрено́вым пассивом, но его щедрое «бери» восполняло все недостатки до упора. Он хотел, чтобы было, как хочет он, и эти варианты оказывались самыми желанными и точными. У него была чарующая задница, крепкие плечи и хитрый, изворотливый ум, который он не мог скрыть. Который блестел в его глазах, и только ленивый мог не увидеть, не понять.
Мэттью на самом деле был не готов отпускать Доминика. Пойти наперекор собственным решениям он тоже не собирался. Поэтому оставалось лишь одно – он сжал пальцы на головке – позволить судьбе нести его в своём потоке. А уж он выхватит, что ему нужно.
Он представлял себе, хотя и находил жалкими фантазии, как бы трахал его снова и снова, и весь мир бы содрогался от его радости. Мало бы не показалось.
Под конец косяка Беллами наплевал на приход, вытерся майкой и завалился спать, даже не открыв на ночь окно. Следующий день ожидал его с горсткой папок и студентов, которые обязательно будут рады его видеть. А он будет рад отвлечься. Основная масса уже улеглась, и ему совсем не хотелось возвращаться к чувству потерянности.
Он нашёл себе новую книжку для чтения с самого утра – новостная сводка осточертела. Королева завела твиттер, Кейт беременна – кого ебёт? Мистер Беллами в последние полчаса решил побриться, в наушниках божественное диско, и всё снова возвращалось на круги своя. Больше не к кому было прислушиваться, и он мог спокойно хоть умереть с резинками в ушах – никому не было до него дела. Но на работе его ждало кое-что получше.
– Я буду твоим оператором, детка, я контролирую всё, – протянул он тихо, прежде чем покинуть салон авто и отправиться прямиком в знакомое здание.
Ошивающиеся в курилке уже ко второй паре ребята поздоровались почти что всё, каждый счёл своим долгом безответно обеспокоиться о его делах, и мистер Беллами наслаждался соответствующим ситуации важным кивком головы и ответным «здравствуйте».
Мистер МакСтивен совершенно урезал свои сеансы перекуров, чего обычно не позволял себе. Точнее, ничему не позволял нарушать свой режим курения. В голове ещё звучала давнишняя мелодия, но мистер Беллами даже не задержался на остром уколе воспоминаний, которые просились войти, но разрешения уж точно получить не могли.
У его стола сидел Крис, рядом стояла Келли и держала его за плечо. Мистер Беллами почувствовал себя так, будто зашёл на заседание суда, который вершили над ним и начали делать это заранее, не дожидаясь его появления.
– Вы с первой партией уроков?
– Да, – Келли вскинула голову. Крис был в целом угрюм.
Мистер Беллами скинул пальто и тут же уселся перед ними, принимая плотные папки с планами-конспектами в руки и листая их. Он пробежался глазами по соответствию тем уроков планированию, составленному в начале папки, несколько раз одобрительно кивнул. И чувствовал себя не в положении в чём-то упрекать Келли и Криса, которые всё ещё делали вид, что ничего не произошло.
Доминику больше некуда было идти. Мистер Беллами знал это.
Пока он не угробил отношения ещё и с ними.
Он усмехнулся.
– Вы в порядке, мистер Беллами? – спросила Келли. Её беспокойный взгляд бегал по его лицу. Он кивнул.
– В полном.
– Это хорошо, – буркнул Крис.
– Ваши зачётки, господа.
Он расписался с немалой гордостью. Крис и Келли были одними из его самых первых студентов в университете, как и Эдвард, когда на него спихнули немецкий язык, а он не нашёл смелости вставить свои пожелания. Хотя не хотелось бы ему знать Ховарда так долго. Можно было рехнуться.
– Я отправлю к вам Шиван, но вряд ли она будет сильно покровительствовать, – он прочистил горло. В груди боролись между собой довольство и недоумение. Неужели они не собирались… лезть в его дела?
Он посмотрел на две добрые кивающие головы. Нет, не собирались.
– Вы – образцовые студенты. Клянусь божьей матерью Марией.
– Не стоит похвал, – Келли странно улыбнулась. – Ну, мы пойдём. Электронная копия у нас есть.
– Хорошего дня, – сказал Крис, поднявшись, и на этом они покинули мистера Беллами, тихо прикрыв за собой дверь.
Были ли они на его стороне? Считали ли, что Доминик сам виноват?
Мистер Беллами оказался озадачен тем, что, к его же удивлению, он не считал больше Доминика во всём виноватым. Корни всей этой ситуации росли из глубокого прошлого. Семь месяцев были большим сроком. Если бы Доминик не начал напрашиваться, а мистер Беллами не начал его стимулировать, то ничего бы так и не произошло. Хотя…
Он с досадой оборвал себя в своих же размышлениях. Нужно было немедленно приниматься за работу, чтобы успеть ещё пару студентов, прежде чем прочесть первую за две недели лекцию.
Капранос хорошо поработал с третьим курсом. Просто прекрасно. Мистер Беллами совсем не находил пробелов в их владении материалом. Он поставил себе на заметку при случае похвалить Алекса, который был более чем рад получать похвалу, хоть и относился к ней шутя, в ответ чаще усмехаясь.
Но даже любимая работа не могла заменить ему вечерний приём «лекарств». Он успел только подумать о том, что было бы прискорбно впасть в зависимость, прежде чем не поверил сам себе – день пролетел в один миг, а в руке оказался косяк.
Мэттью знал, что в наушниках его голову будут разрывать импульсы и объёмные фигуры, которые воплотит в жизнь музыка. Он также знал, что голос в голове заменит ему собственные мысли.
Он оправил свой чёрный костюм. Стены казались какими-то пожелтелыми и старыми, когда он касался их пальцами, на ощупь выискивая путь к свету. На столе лежала ручка, руки сами принялись что-то выводить на испачканном листе. Он надел своё пальто и шёл, шёл так далеко, как позволяли ноги. Он подошёл к дому, который имел поразительную схожесть с его собственным. Пальто казалось нелепо большим, когда он запахивался плотнее.
В доме был он. В облегающих трико, с какой-то тряпкой через плечи. Лёг, манил к себе. Мэттью сходил с ума. Он нащупал на плече крест, а позолоченная цепочка на шее обернулась удавкой. Доминик подзывал пальцем и улыбался, у него были большие-большие глаза.
С каждым ударом пульса в челюсть он расстёгивал одну пуговицу. Тень накрыла его, когда Доминик поднялся и подошёл – за его спиной была икона.
– Сделай меня своей Марией, – он смеялся.
Ничего не стоило запечатлеть на его губах цепкий поцелуй. Головой завладела смута, он чуть не потерял сознание, а когда попробовал потереть лицо, то не смог. На месте лица был уродливый скрещённый клюв.
И где-то сверху, в голове, кто-то шептал: «грешник, грешник, грешник».
Мэттью распахнул глаза и содрал с себя наушники. Единственным, что он слышал, было его же громкое дыхание и шелестящая из наушников песня. Постель была всё такой же мягкой. Он метнул взгляд на пепельницу, в которой лежал истлевший косяк, затем ощупал свой нос и в тихой истерике рассмеялся.