Доминик лёг на колени сразу же, отпивая прямо из горлышка. Не было ничего лучше в ту ночь, чем слушать Дэвида Боуи на пыльном полу и пить из горлышка дорогое вино. В какой-то момент начинало казаться, что потолка вдруг не стало, и в тёмном небе над головой виднелись тысячи невозможных планет, звёзд и галактик, пляшущих перед глазами. И рука в мягких, золотистых даже в темноте волосах, и Мэттью тоже лёг на спину, не волнуясь за свою и так мятую рубашку, подложив под голову руку.
Из того момента никак не хотелось никуда продвигаться в пространствовремени. Вино тоже отказывалось заканчиваться, а когда закончилось, вместе с кассетой, трудно было поверить, что эта бесконечная симфония и целая бутылка дорогого вина канули вот так вот просто, внутрь.
Доминик полудремал, улыбаясь. Поднялся на руках, чтобы поцеловать, и не смог оторваться. Мэттью замер с кассетами в руках, тихое шипение этого старого, чудом живого устройства.
– Губы – моя любимая часть тела в вас, мистер Ховард.
– Мэ-э-эттью, – протянул, как мольбу, Доминик. – Целуй меня. Никогда не прекращай меня целовать.
– Чувствуешь себя любимым, когда это происходит, правда?
– Да, – сокровенный шёпот, будто выдающий с одним слогом все тайны на свете, дёрнул марионетку-сердце.
– Этого я и боялся.
Доминику это показалось почему-то смешным, а Мэттью было плевать, почему именно. Он был красивым, когда смеялся.
– Ставь кассету.
– Мы будем целоваться под сборку Лу Рида?
– Где-то я уже слышал подобное, – Доминик сел на колени и окружил теплом своего тела, вязкими губами и лихорадочным дыханием.
Когда болели мимические мышцы, а вместе с ними и губы, они просто дышали друг другу в лица, и действо было таким подростковым, таким тёплым и детским.
– Руки болят? – вдруг спросил Доминик.
– Болят.
– Ложись.
И устроился сверху, дыша куда-то в сонную артерию.
– Как им не кажется скучным использовать одни и те же инструменты?
– Добавилась скрипка.
– Верх разнообразия, – пробормотал Мэттью, вызывая усмешку откуда-то снизу. В темноте он видел многое, но ещё большего не видел, поэтому снял очки и отложил их куда-то в сторону.
– У нас больше нет вина?
– Ага.
– Чёрт возьми, – протянул Доминик, ёрзая. – Мне так хорошо, я не хочу спать.
– Давайте поговорим.
– О чём?
Мэттью улыбнулся, зарываясь носом в пахнущие дымом и улицей и пылью волосы.
– Я просто обожаю электронную музыку.
– Я тоже.
– Как ты думаешь, почему?
– Почему я?
– Допустим.
– Потому что она меня двигает. Щипает за нервные окончания. Она ассоциируется у меня с импульсами, – он шумно сглотнул. – Путешествующие по проводам, импульсы. И голова, путешествующая в будущее. Двигают.
– Гитарные риффы заставляют меня зевать, – признался Мэттью.
Доминик хихикнул.
– Но ведь во всяком случае бывают исключения. Без понятия, от чего это зависит. Я знаю лишь, что меня качает хип-хоп. И что я люблю, чтобы трещало, скрипело, звенело.
– В этом плане я за трип-хоп. Слоутемпо. Что-нибудь, что качает… медленно.
– Если это качает медленно, то…
– Нет, не надо задевать эту тему, – хмыкнул Беллами, шмыгая носом. Пыль делала своё дело. – Хотя, без гитары, у нас бы сейчас не было пары бессмертных хитов. Дело лишь в каждом из нас и в том, на что мы готовы пойти.
– Всего лишь, – хмыкнул Доминик.
– Да, всего лишь. Я люблю его заочно. Он написал Библию, Доминик. Библию, которая состоит из песен.
– Отец Джеймс церкви святого Гора.
– Проповедую содомию и скепсис. Несу в массы мрачное просвещение.
– Учитель – священник, а частная Библия каждого учителя, это его дисциплина, – Доминик процитировал самого Беллами. Он начал водить указательным пальцем по его плечу, руке, боку. – Мне нравится эта цитата. Мне нравитесь вы, мистер Беллами.
Мэттью открыл рот, чтобы сказать ещё какую-нибудь глупость, но полушёпот откуда-то сверху испугал его до чёртиков.
– Мальчики? Вы здесь?
– Да, мам, – Доминик вздохнул.
– Я, конечно, постелила вам, но можете поспать и здесь, – было неясно, шутит она или серьёзно, но Доминик лишь зевнул.
– Идём, идём.
Кое-как почистив зубы и переодевшись, они тесно сплелись на узкой постели Доминика и тут же вырубились, чтобы проснуться от звука будильника. Мэттью недовольно бормотал, спихивая цепляющегося в него Доминика на пол, чтобы наконец выключил будильник. Он, конечно, очень любил эту песню, но не в восемь утра.
Ни один нормальный человек не встаёт в выходной после двух неполных бутылок вина в восемь утра. Доминик встаёт. Доминик ненормальный настолько же, насколько и сам Беллами.
Когда он выполз на свет божий, около полудня, лениво почёсывая затылок, то поёжился. На первом этаже было куда более прохладно, причиной чему вполне могло послужить открытое на кухне окно. Мэттью услужил себя стаканом воды из-под крана, которая оказалась не так уж и плоха – у него в доме стоял фильтр.
Выглянув из окна, он увидел Доминика копающимся на грядке. Фыркнув себе под нос, Мэттью допил воду. Никогда бы не согласился на это добровольное рабство – посадка, уход и сбор. Но Мэри любила огородничать, может, причины этого люди постигали чуть позже. Хотя, глупости. Причём тут был возраст.
Доминик же с удовольствием занимался землёй, выщипывал мелкие сорняки, подкапывал и выравнивал ряды. Облачившись в вещи более практичные, чем новая, пусть и мятая, рубашка, Мэттью вышел на задний двор.
– Доброе утро, мистер Беллами, – Доминик улыбнулся, оставляя лопату торчать из земли. – Хорошо выглядите.
– Вы тоже ничего, – ухмыльнулся он в ответ. Доминик был в уиллингтонах по колено, старых широких джинсах, по-модному заправленных в резиновую обувь, и спортивной куртке мамы. – Икона стиля.
– Сделайте себе кофе и приходите, – Доминик кивнул на качели, в паре метров от задней двери. – Прихватите пепельницу.
Мэттью кое-как управился с кофе-машиной (шум посудомойки откуда-то снизу сначала напрягал его). Он не привык к таким удобствам, к тому же, ему вовсе не трудно было помыть за собой пару тарелок. Ведь он не устраивал званые ужины раз в месяц и не приглашал никого домой. Такой порядок вещей вполне его устраивал.
Трудно было представить, что всего-то предыдущим вечером там, на кухне, что-то происходило. Она была такой же чистой, как и когда они только приехали.
Приготовленный машиной кофе, без заботы, но качественно, пах на редкость вкусно. Мэттью вытащил из пакетика самокрутку и вышел на улицу, накинув на плечи джемпер. Температура была вполне сносной, и даже казалось, что вне дома было теплее, чем внутри. Он неспешно пил свой кофе, курил и оглядывал фигуру Доминика, едва различимую среди растянутых старых вещей.
– Как ощущения?
– От чего? – сразу не понял Мэттью.
Доминик обвёл рукой вокруг себя.
– Нужно прибраться на вашем заднем дворе, мистер Беллами.
– Да, – протянул он себе под нос. – Не такая уж и плохая идея.
– Это же просто рай, иметь свой участок, – продолжал рассуждать вслух Доминик. – Я всю жизнь прожил в доме, и жить в квартирке, пусть даже и такой, как у Келли и Криса – ужасно. Даже когда мы с Крисом снимали половину, там было куда свободнее.
– Они-то довольны своим нынешним жильём?
– Да, потому что оно – их собственное.
– Это уже хорошо, не так ли.
Мэттью и правда чувствовал себя куда свободнее, спокойнее. Доминик умел поддержать любой разговор и, хотя говорил по большей части только сам Доминик, Мэттью не чувствовал ни малейшего намёка на раздражение. Давно ему не было так комфортно.
– Допивайте и помогайте мне.
– А что вы делаете?
– Собираюсь сажать морковь.
– Ненавижу копаться в земле, – фыркнул Мэттью, и Доминик скорчил обиженную мину.
– Переживёте.
Вымыв кружку и натянув джемпер, заодно отыскав упомянутые Домиником старые кеды, которые едва налезли на его ноги, он чувствовал себя так, будто надел платье, в джинсах, кедах и старом джемпере с эмблемой, пришитой на нагрудном кармашке, колледжа Оксфорда, который его выпустил когда-то давно.
– Я вот верю, хотя не особенно суеверен, что земля забирает все самые плохие эмоции.
– Да что вы, – ухмылялся Мэттью, пытаясь понять, будет ли удобнее сидеть на корточках всё время или ходить раком, чтобы потом невозможно было разогнуть спину.
Спустя минут десять, после небольшого курса обучения от Доминика, который менторским тоном, не хуже самого Беллами, указывал, как нужно закапывать семена и через какие промежутки, из окон кухни вдруг заиграла какая-то знакомая песня.
– И снова бойзбэнды, – Доминик закатил глаза и пояснил: – Мама готовит обед.
Едва дойдя до середины, Мэттью разогнулся.
– Зря вы не занимаетесь садовничеством, – хмыкнул Доминик, поднявшись на ноги, чтобы отдохнуть. И стоял он так уже минут пять.
– Теперь будем работать посменно? Вы сажаете – я смотрю; я сажаю – вы смотрите?
– Неплохая идея! – воскликнул Доминик. – Моя очередь?
– Вы невыносимы, ma joie.
Доминик лишь переступил через грядку и потянулся за поцелуем, осторожно обнимая Мэттью за шею грязными руками.
– Доброе утро, Мэттью, – прокричали из окна. Он, смутившись, мягко оттолкнул от себя Доминика.
– Вы это специально, да?
– О чём вы, – Доминик ухмылялся так, что было понятно – специально, конечно же.
Мэттью не хотел лишний раз напоминать Мэри о том, что скрывалось от неё довольно долгое время. И о факте проживания у него Доминика, и о мелкой лжи. Всё это было так неприятно. Хотя он знал, что не сказал ничего обличительного или неправдивого, но Доминик врал иногда, и это было так.
Мэри была ему очень ценным другом, и хотя они не так уж и часто общались, уж тем более встречались лично, но она всегда умудрялась казаться самым милым и понимающим человеком в мире. Мягкая и бывало даже слишком впечатлительная, иногда невозможно было поверить, что она воспитала столь уверенного в себе сына. Хотя, возможно, жёсткую жилу в нём воспитало именно отсутствие отца, и это оставило отпечаток на всей личности Доминика.
Мэттью обещал себе впредь не быть столь категоричным, когда Доминик будет пытаться сделать всё по-своему и расценивать любой совет как нападение. У всего этого были свои корни.
Мы такие повреждённые. Бракованные, оба.
Глянув на Доминика, тоже согнувшегося пополам над очередным клочком земли, он получил подмигивание и вернулся к своей части работы. К тому времени, как Марина вернулась, Мэттью уже сидел за столом, умытый и уставший, и благодарил Мэри за каждый кусочек еды, который только мог съесть.
У задней двери, когда он вышел покурить после сытного обеда, его настигла Марина.
– Вы курите, мисс Вундебар? – он был слегка удивлён.
– Только лишь изредка, – ответила она, ни о чём не сожалея. – Не пойми меня неправильно, Мэттью. Но мне очень нужен совет.
Вот так, сразу к делу.
– Помогу чем смогу, – уверил её Мэттью.
И она пустилась в описание дела. Как выяснилось, она хотела организовать свою контору, но разделить дело с Мэри, которая почему-то была настроена очень негативно, отмалчивалась и в общем-то не помогала решить вопрос совсем. Это расстраивало Марину. Честно сказать, Мэттью так и не понял, почему она решила просить совета именно у него. Не то чтобы он знал всю подноготную мисс Мэри Ховард, или так уж сильно разбирался в людях, или в отношениях между людьми, или в чём угодно, относящемся к людям.
– Может, ты попробуешь с ней поговорить? Я подозреваю, что она может не хотеть меня обидеть, но тебе она скажет, в чём дело.
– Если получится, то я обязательно вам сообщу.
– Это наверное странно выглядит, но… ты внушаешь доверие, Мэттью. Ты классный, – вот так просто кинула она, затушила окурок и ушла.
– Классный, – фыркнул он себе под нос.
Мэри образовалась сразу же, но Мэттью так и не смог сказать и слова, как-то навести на разговор и вообще его инициировать. Уже после, когда они с Домиником принялись за уборку чердака, смену штор и мытья окон, он поведал ему эту историю, и Доминик пожал плечами.
– Думаю, она просто беспокоится, что подведёт Марину. Или что Марина бросит её, такую-плохую, а потом пожалеет. А сказать боится.
– Удивительно, – пробормотал себе под нос Мэттью, принимая шторы из рук Доминика. – Может, пустить всё на самотёк?
– Пускай разбираются сами, не маленькие, – Доминик хихикнул, и правда, комичность фразы превышала пределы допустимого. И Мэри, и Марина были старше их обоих, пусть в некоторых случаях разницы было всего три года.
– Это несколько жестоко.
– Не думаю, – Доминик пожал плечами. – Каждая пара находит опорные точки самостоятельно. Пусть Марина ей будет помощником, а не посторонние – с точки зрения отношений, конечно же, – люди. Каждый должен принимать такие решения сам.
Мэттью был глубоко внутри согласен с каждым словом, поэтому кивнул сам себе, и они продолжили убираться.
Понедельник наступил неожиданно быстро. Обстановка в доме напряжённее не становилась, всё же, иных недомолвок у Мэри и Марины не было, и они действовали, как часы. Едва выбравшись к столу в десять утра (вся предыдущая активность по дому здорово его вымотала), Мэттью стал свидетелем ещё одного серьёзного разговора (кто бы знал, как он не любил серьёзные разговоры).
– Доминик, мы… – Мэри начала наобум, резко, из ниоткуда.
– Думаем съехаться.
– И тут встаёт вопрос о доме.
Доминик на секунду выглядел обиженным ребёнком. Позже он сказал Мэттью по секрету, что всегда осуждал маму за то, что она не хотела обменять или продать дом, в котором все они втроём (включая Билла Ховарда) пережили ужасную череду лет.
Он вздохнул и, из всего, что ожидал от него услышать Мэттью, он выдал самый человечный вариант.
– Придётся долго помучиться, чтобы продать этот волшебный замок с хлипким чердаком.
Доминик не давал своим слабостям воли, чем вызвал какое-то даже умиление у Мэттью.