Их с сестрой разделяло всего два года, а казалось, что вечность.
Да и родственные связи по внешности прослеживались с трудом. Как принято говорить, кто-то похож на маму, кто-то на папу. Ромуальду по наследству достались светлые волосы и голубые глаза. Челси – чёрные волосы, а глаза карие. Единственное, что общего наблюдалось – любовь к определённой причёске, длиной чуть ниже плеча. Чисто внешне на родственника Челси гораздо сильнее походил Джулиан. Он, правда, стригся достаточно коротко, но обычно и не в длине волос дело.
Ромуальд не придерживался определённого стиля в одежде, Челси обожала красную помаду, лак от фирмы «Chanel» и красные же приталенные пиджаки. Активно поддерживала образ бизнес-леди, но при этом позволила себе оставит в одном ухе сразу три серёжки, как дань подростковым годам и увлечению неформальными течениями. Впрочем, за волосами количество серёжек никто не видел, особо не присматривался и не считал.
Ромуальд предполагал, что к моменту, когда появится на месте встречи, Челси уже будет там. Как только он подойдёт к столику, она оторвёт взгляд от своего Macbook, выразительно посмотрит на часы и заметит, что ждёт уже порядочное количество времени. На тарелке, стоящей перед ней, будет лежать несколько кусочков пиццы, которую она обожает и поедает постоянно, будто другой еды не существует. На первый взгляд покажется, что Челси в хорошем настроении, и с ней можно запросто договориться, но как только разговор действительно начнётся, всё пойдёт по проторённой дороге, без импровизации и возможности совершить шаг вправо или влево. Так было неоднократно, так будет и теперь.
Расстановка сил, нарисованная воображением, от реальности мало отличалась. Челси хранила верность своим привычкам, любимым местам, одежде, маркам техники и косметическим брендам. Еде тоже.
Челси сидела спиной к входной двери, потому появление родственника пропустила, да и вообще казалась необычайно занятой. Пиццу не поедала, вместо этого стучала пальцами по клавишам, отвечая на электронное послание, попутно прижимая к уху телефон и что-то объясняя своему собеседнику. Когда Ромуальд замер рядом с сидением, Челси не стала бросать выразительный взгляд на часы, вместо этого перестала печатать и махнула рукой, милостиво разрешая садиться и ждать, пока у гуру музыкального бизнеса не освободится пара минут на переговоры.
Решив хоть немного скрасить себе время ожидания, Ромуальд потянулся к блюду с любимой едой сестры и взял себе один кусок. Особых изысков там не наблюдалось, стандартная «Маргарита»: соус, сыр и базилик. Плюс тесто, конечно, без него никуда. Челси вошла в раж и останавливаться не собиралась, потому её спор с невидимым собеседником мог продолжаться до бесконечности. То ли она нарочно это устроила, то ли судьба дала Ромуальду шанс, чтобы подготовиться к серьёзному разговору, правильно расставить акценты и не теряться, когда его начнут методично смешивать с грязью, стоит только упомянуть имя Джулиана в своей просьбе.
Не желая демонстрировать истинные эмоции, Ромуальд сосредоточился на еде. Вкуса практически не чувствовал, но списывал это не на отсутствие профессионализма у местных поваров, а на собственные переживания.
Он много раз слышал от окружающих, что время способно лечить, но с каждым годом только сильнее убеждался в том, что утверждение лжёт. Ему каждый новый день не приносит облегчения. Ничего не меняется, как бы сильно этого не хотелось.
Только усиливается осознание, что на свои места ничто не вернётся. Теперь всё будет развиваться по уже известному сценарию, повторяясь раз за разом, по спирали.
Доводы разума были очевидны и, несомненно, жестоки по отношению к Джулиану. Они гласили, что обречённые отношения стоит разорвать в кратчайшие сроки, поступить так, как сделало бы большинство, как сделал бы сам Джулиан. Выйти, погасить свет и больше не входить в тёмную комнату, поскольку хорошего финала здесь ожидать не приходится. Джулиан не просто находится в творческом кризисе, он постоянно, день за днём, шаг за шагом приближается к окончательному безумию. Таблетки сдерживают его, но они не способны сделать его здоровым человеком. Они не смогут удержать под контролем его эмоции, вырвать с корнем суицидальные мысли. И Ромуальд не сможет, даже если будет пытаться ещё и ещё раз.
Если бы его спросили, чем он руководствуется в своих поступках, он не смог бы ответить однозначно. Точнее, сумел бы. Сказал, что всё дело исключительно в межличностных отношениях, в собственной привязанности к Джулиану, в том, что, несмотря ни на что, продолжает питать к нему тёплые нежные чувства, а попросту любит. Вот только стоило с языка сорваться этим словам, как реальность моментально начинала скалиться и шипеть, как сода, политая уксусом.
Срок их отношений исчислялся пятью годами. Ромуальд не брался судить, сколько это в масштабах всей жизни, больше сопоставлял со своими прежними связями и понимал, что именно для него – цифра внушительная. Неудивительно. Более или менее интересоваться романтически-сексуальными отношениями он начал приблизительно в возрасте шестнадцати лет. Провёл эти три года в некоем хороводе многочисленных знакомств и относительно беспорядочных связей, которых было не так уж и много, потом встретил Джулиана. И впервые заинтересовался именно личностью исполнителя, работавшего под началом отца, а не чем-то иным. Вообще Ромуальд редко уделял внимание проектам своего родителя, знакомился с ними без особого интереса, зачастую вообще моментально выпускал из памяти те факты, что казались ему чепухой и шелухой. Джулиана почему-то запомнил, даже заинтересовался творческими изысканиями. Фанатом не стал, но для знакомства выбрал именно амплуа поклонника. В тот момент казалось, что это самое оптимальное решение. Если Джулиан такой же тщеславный, как большинство исполнителей, то знание о любви к его творчеству со стороны сына главы продюсерской компании должно ему польстить. Первое время их общение и строилось по принципу фанат-поклонник, потом начали мелькать какие-то иные факторы.
Ромуальд не знал, можно ли назвать их отношения именно любовью, хотя нередко задавался этим вопросом. Смотрел на родителей, на сестру, хоть и не считал её примером для подражания, но не мог отрицать, что она со своим мужем живёт именно в любви и согласии. Это не брак по расчету, не союз по залёту, это довольно трогательное отношение друг к другу. Челси вполне может считать себя счастливой женщиной. Ей повезло с мужем.
То, что происходило у него самого с Джулианом, не было похоже на дикий, страстный роман, от которого моментально срывает крышу, всё остальное моментально теряет краски, отходит на второй план и больше не имеет значения. Их отношения развивались медленно, постепенно, шаг за шагом. Узнавание, притирка, практически полное отсутствие спонтанных решений. Даже первый секс – продуманный от и до, едва ли не по заранее прописанному плану. Никакой импровизации, никаких попыток разнообразия. Ромуальд пытался разобраться в ситуации, постепенно убеждал себя, что так и должно быть, не обязательно терять голову от одного поцелуя, не обязательно постоянно забивать на дела, сосредоточившись исключительно на человеке, что находится рядом. Они уже относительно взрослые люди, а не беззаботные школьники, которые только и делают, что милуются друг с другом. Он пытается строить карьеру, Джулиан свою уже построил, и она отнимает немалое количество сил и времени. Однажды они сумеют состыковать графики так, чтобы больше времени проводить вместе, а пока нужно наслаждаться редкими урывками, не жаловаться и не требовать большего.
Если уж на то пошло, то жалоб никаких не было, как и сожаления особого. Они были вместе, но при этом оставались независимыми, и в этом находилось своё очарование. Они не обменивались трогательными длинными письмами, не скидывали с одного телефона на другой милые смс, не набирали постоянно номера, чтобы послушать чужой голос. Они считались парой, но при этом жили несколько отчуждённо, но обоих устраивало, даже нравилось, тем более что, в целом, картина рисовалась положительная. Не дикие страсти, что утихнут через пару лет, но крепкие отношения, способные продержаться годами, а то и десятилетиями. Когда другие парочки, чьё взаимодействие подходит под определение итальянских страстей, успеют несколько раз сойтись, разойтись, разделить имущество и детей, обменявшись судебными исками, они всё ещё будут вместе довольные, счастливые, нашедшие себя в тихой гавани.
Тогда Ромуальд ещё не знал, что штиль его покинет, а в прогнозе погоды появятся на постоянной основе ураганы и бесконечные штормы. От привычной жизни не останется и следа, Джулиан окажется в стенах психиатрической клиники, и на то, чтобы вытащить его оттуда, придётся положить полгода своей жизни. А потом ещё три года, только теперь уже не на борьбу с системой, а с последствиями «первоклассного» лечения.
Он не мог бросить Джулиана теперь, но даже не знал, какая нота занимает лидирующую позицию в данном убеждении. Вряд ли жалость, потому что именно она в отношении Джулиана не зарождалась. Скорее, здесь боролись за лидерства два возможных чувства. Либо любовь, либо ответственность за чужую жизнь. Как невозможно оставить в беде человека, с которым дружишь много-много лет, а он оказывается на краю. И вроде понимаешь, что далеко не всесилен, но продолжаешь тянуть его наверх, не понимая, как кому-то в голову пришла мысль: отпустить руку, позволив упасть на самое дно. Причём именно упасть, не опуститься, а спланировать стремительно.
По всему выходило, что после оглашения диагноза-приговора все бывшие знакомые именно так с Джулианом и поступили. Они столкнули его вниз, и только Ромуальд продолжал удерживать, сжимать ладонь и пытаться, чувствуя, что все его попытки не более чем камешки, отлетающие от стены.
После выписки Джулиан сменил место жительство. Теперь он не только время от времени наведывался к Ромуальду, а жил с ним в одной квартире на постоянной основе. Ромуальд при этом не мог сказать, что многое качественно изменилось, когда речь заходила именно об их отношениях. Пусть мировоззрение Джулиана подверглось воздействию со стороны болезни, врачей и таблеток, приносивших больше вреда, нежели пользы, пусть он изменился, став более осторожным, замкнутым, сосредоточенным и удивительно молчаливым, но… Он и раньше не отличался взрывным характером.
В былое время их взаимодействие изредка разбавлялось сексом, теперь этот пункт сам собой завял, не оставив о себе напоминаний, а отношения любовного плана превратились в братские. Почти. С небольшой поправкой. У братьев в анамнезе не бывает любовной привязанности друг к другу. У Джулиана когда-то была, у Ромуальда оставалась по сию пору, но он нередко одёргивал себя, напоминая, что его чувства сейчас – дело десятое. Он может повторять, как любит Джулиана по сотне раз на день, но вряд ли что-то изменит своими словами. Иногда любовь исцеляет, конечно, но в их случае данная несовершенная методика оказалась бессильной.
Джулиану нужен был стимул, чтобы не мириться с болезнью, не вбивать себе в сознание уверенность в том, что теперь он ничтожен. Ему требовалось основательно встряхнуться, посмотреть на сложившуюся ситуацию под другим углом и вернуться к работе. Победить болезнь, доказав окружающим, что так просто его не уничтожить.
Кажется, эта уверенность жила только в мыслях Ромуальда, Джулиан к борьбе не стремился. Былая удачливость его несколько разбаловала, потому теперь он не мог побороть тот ворох проблем, что свалился на него и заставил сделать переоценку ценностей. Понять, что у всего есть цена, и прошлое везение стоит чем-то уравновесить. Да, неприятно, шокирующе, ужасно, но не смертельно. Не приговор. С этим можно жить.
Иногда вселенское отчаяние, которое потоком лилось в разговорах с Джулианом, доводило Ромуальда до состояния бешенства, и он готов был крушить всё вокруг, однако потом всё равно возвращался, и снова начинались уговоры, попытки убедить и стремление заразить оптимизмом, которого у самого-то почти не осталось.
Заручившись поддержкой семьи, Ромуальд мог бы чувствовать себя более или менее счастливым, но так получилось, что старшее поколение семьи Эган и Челси не особо благоволили его отношениям и не одобряли попыток ухватиться за прошлое. Это подкашивало сильнее, чем перепады настроения у Джулиана, его же слёзы, переходившие в прилив радости, что исчезала практически моментально. Иногда он всё же улыбался, но делал это вымученно, словно ради галочки и удовлетворения Ромуальда.
Смотри. Видишь, я улыбаюсь. А теперь отвали от меня и не мешай мне тонуть в моём собственном монохромном мире боли, отчаяния и слёз.
Периодически даже приходило на ум, что Джулиан устал от его вечного общества. От попыток накормить, от прикосновения к руке, от успокаивающих речей, от редких и поразительно целомудренных поцелуев. Всего лишь мимолётное прикосновение, и даже не важно: к щеке, к виску или к сухим, чуть потрескавшимся губам.
Кажется, все эти действия были Джулиану одинаково неприятны, а то и отвратительны. Когда Ромуальд просто потянулся, чтобы обнять его без задней мысли, Джулиан решил вывести соседа по квартире – а теперь его иначе именовать не получалось – на откровенный разговор и посоветовал найти себе кого-нибудь, если действительно есть такая потребность. Фактически, одобрял присутствие в их жизни постороннего человека, заявив, что ревновать не станет, а поймёт, почему сделан такой выбор.
Он говорил это осознанно и вполне уверенно, словно заранее продумал и взвесил, прежде чем высказать вслух. Оттого становилось тошно вдвойне. Ромуальд продолжал уверять себя, что отношения – это не обязательно постель. И если тот, кого он любит, не способен удовлетворить его в сексуальном плане, значит, он сможет справиться самостоятельно, не устраивая из некогда общей кровати проходной двор. Не меняя партнёров с завидным постоянством в попытках отыскать ту или того, с кем можно избавиться от скопившегося напряжения, а потом указать на дверь и снова засыпать, обняв Джулиана.
Любить одного человека, спать с другими?
Он нередко слышал подобное из чужих уст, но не мог применить к себе. То ли правда слишком верным оказался, то ли просто умел одёргивать себя, не совершая глупостей, то ли…
На этом у него заканчивались варианты, и он переставал в тысячный раз шерстить историю своей жизни и, возможно, любви. То есть, в своих-то чувствах он как раз нисколько не сомневался. А вот чужие мотивы склонен был ныне ставить под сомнение, однако на откровенный разговор Джулиана не вызывал, понимая: честного ответа не дождётся. Его запутают сильнее, чем прежде, а ничего вразумительного не скажут. Если раньше Джулиан откровенничал с ним, то теперь склонен был хранить всё внутри, не позволяя окружающим помочь или хотя бы попытаться это сделать. Ещё один привет из прошлого, именуемого лечением в клинике. Вытаскивать из Джулиана признания приходилось долго и мучительно, едва ли не устраивая ритуальные танцы. Ещё год назад Ромуальд готов был на это, теперь устал и практически перестал насильно лезть со своими расспросами.
Он тряхнул головой, отбрасывая от себя глупые мысли, наполненные тленом, и потянулся за салфеткой, чтобы вытереть пальцы, испачканные томатным соусом. Челси закончила раздавать указания подчинённым, отправила вместо себя кого-то из менеджеров, закрыла ноутбук и всем своим видом демонстрировала готовность к конструктивному диалогу. Делала вид, что действительно согласна внимательно выслушать и принять во внимание пожелания младшего брата. Ромуальд готовился к очередной гневной отповеди и мыслям о том, что был, видимо, на грани отчаяния, если допустил мысль о пособничестве со стороны Челси.
– Решил пообщаться с семьёй? – поинтересовалась Челси, подцепив один кусочек и поднося его ко рту.
Для них с братом подобные встречи были нормой. Никаких обсуждений повседневных событий, излишних нежностей, поцелуев в щёку. Сухой тон, как снежная крупа, брошенная в лицо, колкая, словно царапающая. Не сказать, что Челси младшего брата ненавидела, но особой любви к нему не питала, их союз с детства можно было назвать деловым. Пока другие братья и сёстры играют вместе, доводя родителей до истерики своими многочисленными шалостями, Челси и Ромуальд держались на расстоянии друг от друга и не жалели о такой расстановке сил. По сути, им даже в школе пересекаться не доводилось, поскольку они отправились в разные учебные заведения, что тоже считалось плюсом. Не было лузеров и лидеров в пределах одной семьи, как это часто бывает. Каждый занял свою нишу и пошёл по своему пути.