- Да, мама!
- Рицка, - она поднимается по лестнице с сумками в руках. Наверное, заходила по дороге в магазины. - Замечательно, что пришел, сейчас будем обедать!
Я заставляю себя улыбнуться:
- Хорошо.
- Мой руки и иди на кухню, - распоряжается она, разбирая пакеты с продуктами. - Как дела в школе?
Я послушно мою руки и устраиваюсь на торце стола - место, которое я облюбовал, когда «знакомился» со своей семьей после больницы. Отсюда удобнее всего спасаться в комнату.
- Нормально, мама.
Я рассказываю, как мы недавно всем классом ездили в зоопарк, как второй раз были в зимнем Диснейленде, о том, как Шинономе-сан организовала всех готовить новогоднее выступление, и теперь каждую среду и пятницу проходят репетиции. Обычно я сижу на них, и вполуха слушаю, вполглаза делаю уроки. Мне так нравится.
Постепенно я увлекаюсь. Мама ставит передо мной тарелку, кладет рядом мои любимые красные палочки, а потом устраивается с чашкой чая.
- Ты же участвуешь в представлении, Рицка? - спрашивает она несомневающимся голосом.
Я вылавливаю из тямпуру кусочки свинины и тофу:
- Нет, я буду смотреть, как Юйко изображает какую-то сказочную принцессу. Я больше люблю наблюдать, мам.
Она медленно отставляет чашку. Мне нравится, когда она готовит что-нибудь из окинавской кухни, и я пропускаю этот момент.
- Но Рицка, - мама меняется в лице, - разве ты не любишь общаться с друзьями?
Ой-ой-ой.
- Конечно, - я как можно скорее отодвигаюсь от стола, - я всегда гуляю с Соби, Юйко и Яёи, и еще у меня есть несколько новых знакомых…
- Ты не Рицка! - взвизгивает она, вскакивая, и запускает мне в голову чашкой. Я уворачиваюсь, и чашка разлетается о стену. Все еще горячий чай выплескивается рядом с моим лицом, осколки сыплются под ноги. - Не Рицка!
- Мама… - меня сковывает непреодолимый страх, от которого я, наверное, никогда не отвыкну.
- Ты не мой сын! - кричит она, стукнув по столу ладонями и загораживая мне возможность отступления. Я привычно накрываю руками голову, ничего не говорю, не прошу ее перестать - я давно понял, что в такие моменты она не слышит. Лучше даже не звать ее «мама», мне однажды так за это досталось… Остается только ждать, чтобы подвернулась возможность убежать. Одна из щек мокрая, от чая, наверное - я сжимаюсь у стены, вытираю рукавом лицо. И когда мама отводит взгляд, кидаюсь по коридору, не оборачиваясь. Дрожащими руками задвигаю шпингалет на двери комнаты - мне его когда-то Сэймэй ставил на такие вот случаи. Мама ударяется плечом о запертую дверь и начинает с криком бить в нее кулаками. Я сползаю на пол. По телу волнами пробегает дрожь, щека все еще горит. Провожу по ней и вижу на пальцах кровь. Опять скула рассечена. Если бы каждая ссадина оставляла на мне след, я бы, наверное, весь был исполосованный. А пластыря тут нет.
- Открой! - доносится до меня через дверь мамин крик. - Открой, слышишь!}
}Выйти я, похоже, не смогу, разве что как ты, через балкон. Но куртка и ботинки остались в прихожей, и мобильник, кстати, тоже там - в кармане куртки. Этот вариант отпадает. Ждать, пока мама успокоится? Можно прождать не один день, я прекрасно это знаю, а заняться здесь нечем - все, чем можно себя развлечь, я перевез к тебе. Ладно, что откладывать неизбежное?
Я закрываю глаза, отрешаюсь от маминого голоса, от пульсирующей боли, от холодной стены за спиной, и представляю твое лицо - внимательные глаза, серьезно сжатые губы.
«Соби?»
«Рицка, - откликаешься ты мгновенно; я слышу тебя так четко, словно ты здесь, и мне делается теплее. - Что?»
Как много ты вкладываешь в одно слово…
«Приедешь?» - прошу я, пересиливая стыд. Хорошо, что хоть не надо делать этого вслух.
«Разумеется».
Я прекращаю разговор. Мне пока очень тяжело это дается, даже совсем короткий диалог забирает уйму сил. Теперь надо подождать. Ты, конечно, понял, где я и что со мной, значит, через час или около того постучишь в стекло на балконной двери, а потом…
- Рицка.
Глаза распахиваются раньше, чем я осознаю, что это уже наяву. Ты сидишь передо мной на корточках, во взгляде гнев и сочувствие.
- В следующий раз я буду ждать во дворе, - говоришь ты решительно, - и даже если ты прикажешь уйти, все равно буду поблизости.
Мне нечего возразить - я только прикрываю глубокую царапину волосами и пытаюсь перехватить властный тон:
- Я вполне мог дождаться, чтобы ты приехал на автобусе! Зачем было снова использовать перемещение?
- Мне не понравился твой голос, - ты не поддаешься на мое сверкание глазами. Наверное, оно сейчас плохо выходит. - Я боялся, что могло произойти что-то худшее. Хорошо, что ты успел добежать и запереться!
Я тяжело вздыхаю. Телепортация в обычной жизни запрещена, ты сам сказал…
Принимаю твою руку и встаю с пола. От пережитого шока до сих пор стучат зубы - мама не бросалась на меня последние раз пять, что я приходил, я всегда был осторожен, а сегодня… сам виноват.
- Давай домой, - говорю я вместо ответа. Ты чуть-чуть улыбаешься. - Что?
- Просто рад, что ты не сердишься, - отвечаешь ты и улыбаешься уже заметнее. Я быстро отворачиваюсь:
- Мне больше делать нечего?
- Где твоя верхняя одежда? - интересуешься ты невинно, словно не слыша.
- На вешалке, - я смотрю на дверь комнаты и приказываю себе открыть ее. Я не могу допустить, чтобы ты видел мой страх… Даже если сам тебя вызвал.}
}Мы идем вниз по лестнице, и передо мной мелькает картинка дежа вю - как мы спускались, и ты нес на плече сумку с моими вещами. Похоже, я погорячился, решив, что больше мы тут вместе не появимся.
Мама встречает нас на кухне: наверное, услышала разговор или шаги, и ее лицо не обещает ничего хорошего. Ты опережаешь ее - поднимаешь руку и произносишь негромко, но совершенно непререкаемо:
- Спите.
Несколько секунд ничего не происходит, а потом мама оседает на табурет, и глаза у нее закрываются. Ты подхватываешь ее на руки:
- Куда ее отнести, Рицка?
Я изумленно смотрю на вас обоих и делаю жест в направлении маминой комнаты:
- Вон туда.
Ты вносишь маму в спальню, устраиваешь на кровати и оглядываешься:
- Что еще сделать?
Я бездумно прижимаю ладонь к саднящей скуле:
- Ничего… только… когда она проснется…
- Она будет помнить, что ты приходил, что вы замечательно посидели, и она осталась довольна. Так подойдет?
- Д-да, - я киваю.
Ты меня иногда пугаешь. По-настоящему.
- Хорошо, - ты склоняешься над мамой и проводишь рукой над ее лбом.
- Можем отправляться домой?
Я молча выхожу из комнаты, и только застегивая кнопку на капюшоне, открываю рот:
- На автобусе.
- Как скажешь.}
}*}
}Когда ты закрываешь за нами входную дверь, я вздыхаю и провожу руками по голове, отводя назад и волосы, и опустившиеся кошачьи уши. Если прибавить к произошедшему у мамы тройку по обществоведению и ощущение слежки по дороге домой… День выдался бурный. Я не спрашивал, не чувствуешь ли ты взгляда в спину, потому что у меня, наверное, просто паранойя. Но все равно неприятно.
- Разувайся, - говоришь ты, стоя рядом и глядя в сторону. Я прекрасно знаю, что ты при этом замечаешь все не хуже, чем если бы смотрел в упор. И видишь, конечно, что я умаялся.
- Сейчас, - я выступаю из ботинок, вставая носками на пятки: нагнуться нет сил. Потом иду в комнату и сажусь на кровать. Вот бы ты сейчас отвлекся на что-нибудь, а я сделал бы вид, что все в порядке и я вовсе не чувствую себя разбитым.
Дождешься от тебя, как же. Ты не комментируешь случившееся, и если я тебе прикажу, наверное, не будешь ничего делать… вот только у меня нет ни сил, ни желания приказывать. Я смотрю, как ты достаешь из аптечки на холодильнике антисептик, марлю и пластыри, потом садишься рядом. Ты изучаешь царапину, проводишь пальцами по моей щеке. В двух местах. Что - не одна? Я не шевелюсь. Ты и не таким меня видел, хотя досадно, конечно.
- Я залечу, - не то спрашиваешь, не то сообщаешь ты.
- Да, - я закрыв глаза терплю, пока ты обрабатываешь и заклеиваешь ранки. У тебя четкие экономные движения, через несколько секунд кожу перестает печь и, кажется, раздумывает болеть голова.
- Спасибо, - говорю я тихо.
Вместо ответа ты гладишь меня по плечу:
- Как ты?
- Нормально, - я открываю глаза и встречаюсь с тобой взглядом. - Все нормально.
Ты еще какое-то время смотришь на меня, потом киваешь:
- Ладно. Голодный?
- Нет, - я заставляю себя не отводить глаз, - мама меня покормила.
Твои ресницы вздрагивают - именно так, как я ждал. Упрекнешь ее?
Ты делаешь отрицательный жест:
- Я не имею права решать за тебя, Рицка, или вмешиваться в твои отношения с другими людьми, особенно с мамой. Не переживай об этом.
- Откуда ты всегда знаешь? - вырывается у меня невольно, и твой взгляд теплеет:
- Ты тоже многое знаешь обо мне.
Многое?.. Не уверен.
- Соби, как ты думаешь, а Имя… нельзя изменить?
По-моему, вопрос логично связан с твоим намеком. Но ты ошеломленно приоткрываешь рот:
- Для чего?
Я раздраженно фыркаю: как можно быть таким недогадливым?! - и поясняю:
- Чтобы оно было, какое сам хочешь. Какое выберешь.
Ты смотришь в одну точку:
- Боюсь, что нет, Рицка. Бывает так, что даже обладатели общего Имени не могут добиться, чтобы оно проступило у обоих, и вынуждены довольствоваться лишь знанием, что они пара. А смена существующего Имени… Такого, насколько я помню из школьного курса, никогда не происходило. Это невозможно.
- Невозможно, - повторяю я медленно. - Или просто неизвестно?
Ты негромко хмыкаешь:
- Это почти одно и то же.
- Почти, но не совсем! - возражаю я. - Ладно, проехали.}
}У тебя усталый вид - под глазами залегли тени, волосы безжизненно обвисли. Наверное, тоже выдался нелегкий день. Я прищуриваюсь:
- Во сколько ты сегодня встал?
- В смысле? - ты делаешь вид, что не понял вопроса, и я уточняю:
- Мы ложились вместе, а ты выглядишь не выспавшимся. Значит, или встал раньше, так, что я не проснулся, или у тебя неприятности. Отвечай.
Кажется, тебе нравятся мои требовательные интонации. Ну… я беспокоюсь. А что, нельзя?
- Неприятностей нет. В пять.
- В пять утра?! - я решительно поднимаюсь с кровати, отправляюсь за пледом. Возвращаюсь и наталкиваюсь на твой заинтересованный взгляд:
- Рицка, что ты делаешь?
- Кладу тебя спать, - непререкаемым тоном отзываюсь я, - часа на три как минимум. Потом хоть до утра рисуй, но сейчас ложись. И не спорь.
Ты смотришь из-под ресниц:
- Это приказ? - и улыбаешься. Черт, когда я перестану краснеть, когда ты так смотришь и так улыбаешься?!
- Точно, - я делаю лицо как можно строже и исподлобья гляжу на тебя: - ты меня слушаешь или нет?
- Да, Рицка, - ты почтительно склоняешь голову, но в сочетании с твоей улыбкой это действует… совершенно неожиданно. Мне делается трудно стоять. Ты забираешься на кровать с ногами, послушно не двигаешься, пока я накрываю тебя пледом, а потом внезапно ловишь за руку - так, что я давлюсь воздухом и закашливаюсь.
- Извини, я не хотел тебя испугать.
- Но у тебя… - я пытаюсь справиться с дыханием, - …получилось. Ничего. Спи.
Я отнимаю руку, а ты не пускаешь. Пытаюсь строго на тебя посмотреть - и забываю сердиться, забываю, как говорить. Ты вынуждаешь меня опуститься на кровать, садишься и обнимаешь - крепко, надежно. Я откидываю голову тебе на плечо, ты невесомо касаешься моих губ:
- Я люблю тебя, Рицка, - и все время смотришь мне в глаза.
Вздыхаю, чувствуя себя одной из бабочек, о которых ты говорил - я будто нанизан на твой взгляд:
- Соби…
Ты проводишь рукой по моему лицу, не касаясь пластырей, и целуешь уже по-настоящему, так, что я не могу остановиться, не могу от тебя оторваться, совсем ничего не могу. И перестаешь, только когда мои ладони сами собой пытаются заползти под твою водолазку. Ты вздрагиваешь и напрягаешься. Черт.
Я отстраняюсь сам. Ты огорченно смотришь, как я чуть ли не на метр отскакиваю от кровати:
- Рицка…
- Спи! - говорю я предательски-высоким голосом. - Вечером я тебя разбужу!
- Рицка… - ты отбрасываешь плед и встаешь, но я яростно трясу головой: