В общем, «тучи» сгущались вокруг карточного домика, воссозданного в мельчайших деталях с надеждой на светлое будущее, а судьба редко дает второй шанс тем, кто пренебрег её подарками в определенное время... хотя, кто ж знает, что у неё на уме?
Времяпрепровождение на конюшне и в одиночестве для Николая – обычное дело. Парня не покидали сомнения, и мучила совесть, хотя вроде бы на первый взгляд, ничего ещё не произошло, но душа ныла, словно перед грозой (грозу тоже можно воспринимать с разных точек зрения: во-первых, она очищает, наполняет силой, уверенностью, во-вторых, испытывает на прочность, в-третьих, заставляет прислушаться к внутреннему голосу; в противовес сказанному можно привести следующие аргументы: гроза – кара и опасность, она как черта, переступив за которую человек может не вернуться обратно, говорят, что молния – это предупреждение, а раскаты грома – вопли грешников).
Взгляд упал на стоявшую в углу гитару, оставленную ещё Бейбутом, с фамильным автографом и эпитафией: (хоть на вещах её оставлять и несвойственно, так как сочиняется она для того, чтобы высечь слова на надгробии) «Играй, пока живешь, но не живи играя, когда-нибудь ты все поймешь и струны эти разорвешь от боли задыхаясь...» Прочитав эти строки, Коля как никогда пожалел, что не умеет играть на гитаре. Да-да! В детстве, навернувшись с лошади, он сломал 10 пальцев на руках, с тех пор врачи запретили ему выполнять кропотливую работу и играть на струнных музыкальных инструментах! Этим и объясняется его безобразный почерк, поэтому при подписании особо важных документов присутствовал кто-то из родителей, чтобы помочь поставить закорючку.
Кстати, о закорючках: пора было подписать залог на имущество, однако ни мать, ни отец для этой задумки не годились, не хотелось их волновать раньше времени. Тогда кто?
СОЧИ.
Погрузившись в приятную ностальгию, Ждановы не заметили, как начало смеркаться. Дни стали такими короткими, что пролетали мимо как минуты.
- Что-то слишком ранние сумерки для осени, значит, зима будет долгой и холодной, – задумчиво произнес Стас, откупорил бутылку коньяка, плеснул глоток в стакан, выпил, закурил. – Не люблю осень.
- Лета словно и не было. Я помню прошлую зиму так, будто она была вчера, а на носу уже следующий год. – Дина грустно вздохнула и опустила глаза.
- Динуль, мне кажется, или ты чем-то расстроена? – нежно погладил её по щеке.
- Тебе кажется. Ладно, пойду, пожалуй, ужином займусь, а ты продолжай работать! – поцеловала мужа и вышла из гостиной.
На самом же деле поводы для беспокойства были: после того, как Стас пытался покончить с собой, у неё появились какие-то странные мысли, обострилось ощущение опасности, непонятно откуда, но появились некие сверхъестественные способности. В принципе, никакого дискомфорта не было, можно даже сказать, что была польза, до тех пор, пока Дина не стала придавать своим эмоциям слишком большого значения: её тревожность, чрезмерная боязливость, подозрительность и нервозность стали причинять неудобство окружающим. Пару раз случались семейные склоки, и больше всего это настораживало Даниила. Он терпеливо ждал, что этот период пройдет сам собой, но видя, что мать пытается контролировать каждый его шаг, принялся изо всех сил избегать визитов домой. Правда, приняв такое решение, слегка не рассчитал свои силы: воспитанный дома, под постоянной опекой, в любви и безграничной ласке, заскучал, едва пробыл несколько дней вне родного гнезда...
Только открыв дверь, Даня учуял запах жареной курицы, он мигом снял обувь, бросил измятую и порванную рубашку в корзину для белья, вымыл лицо и руки, затем помчался на кухню разведать, что на ужин.
- Мамуля! Что у нас сегодня, курочка? Кстати, ты шикарно выглядишь!
- Подлиза! Совсем с ума сошел: дома не появляешься, отец уж забыл, какой ты! Он в гостиной, сходи, поздоровайся и оденься, а я пока салатик покрошу!
- Хорошо. Сейчас ещё Кекс подойдет.
- А мы все ждем, когда ты, наконец, девушку домой приведешь, а не Кекса, хотя мы его всегда рады видеть! – Дина сняла фартук и достала тарелки.
Ма-а-а-м! Ну чего вы с папой заладили “девушку – девушку”, я не стану водить домой, кого попало! Вот как только встречу ту, единственную и неповторимую, богиню, и спортсменку, и комсомолку, то обязательно вас познакомлю! – широко и лукаво улыбнулся.
- Да мы быстрее состаримся окончательно, чем ты остепенишься. Виолетта твоя опять названивала, просила, чтоб ты с ней связался!
- Мы расстались, если ещё раз брякнет, скажи, что я умер! – блондин скорчил гримасу и вдруг невольно вспомнил о Кире, полез в карман, вынул носовой платок, на нем было большущее пятно крови в виде сердечка (бывает же такое).
- А откуда ссадины на лице, Даниил, ты что дрался? – женщина потеребила его по растрепавшейся челке.
- Да нет! Поцарапался! – сын ласково прижался щекой к руке матери.
- Здравствуйте, Дина Олеговна! Давненько я у вас не был! – вошел Глеб.
- Глебушка! Привет! Слушай, что-то Регина меня совсем позабыла, ничего хоть не случилось? У вас все в порядке?
- Да, относительно все в порядке…– Хабаров не захотел распространяться на эту тему.
- Ну что, Кекс, ты голоден? Пойдем тогда к столу, а то болтать можно и до ночи! – Даня, весело насвистывая, взял посуду на подносе и вприпрыжку, чуть не разбив бокалы, понесся накрывать на стол.
- Глеб! Скажи, пожалуйста, а Данька сегодня ни с кем не цапался? – Дина задержала Кекса в дверях. – Ты же с ним постоянно.
- Ну-у-у-у, так особо, вроде нет... – замялся парень и проглотил слюну.
- А если подумать? Может, он тебе что-нибудь рассказывал?
- Дина Олеговна, спросите у него сами! Я не стану стучать!
- Да Боже упаси, Глеб! Я всего лишь поинтересовалась!
- Хорошо, когда есть, кому поинтересоваться, моей маме и дела нет, где я и с кем...
- Как это? Почему? Что такое говоришь! Регине нет дела до родного сына?! Неправда!
- Правда!
====== Глава 8. ======
Начал гаснуть высоко рдевший закат, в пойме реки высокая трава благоухала приятной, не резкой сладостью как сирень в цвету, трещали кузнечики, изредка плескалась какая-нибудь живность. Лёва лежал на спине, на сухом пригорке, раскинув руки, ладонями щупал илистую и податливую, словно пластилин, землю, справа, под кронами раскидистых деревьев горел костерчик, отгоняя назойливых комаров и отбрасывая причудливые тени, в старом облезлом и множество раз подгоревшем походном котелке варилась только что пойманная рыба в компании с лавровым листом и розмарином.
Ещё повыше, на плато, паслись несколько лошадей разных мастей: фризы, арабы, англичане... Выделялся среди них только один – крепкий, ломовой конь – битюг, иначе – тяжеловоз, очевидно, не слишком симпатичный по сравнению с другими. Аляповатая и огромная голова, казалось, вот-вот упадет, маленькие и завернутые вовнутрь ушки придавали ещё более нелепый вид, круп и выпирающие мускулистые бабки говорили о том, что скакуна регулярно тренировали, дабы держать в форме.
Однотонное и смирное похрапывание бродивших взад-вперед коней умиротворяло, веки смыкались, Лев считал удары своего сердца, облизывал и без того влажные губы, находясь практически в экстазе, он вдруг встрепенулся, сел, прислушался… Приближающиеся шаги, почти неуловимые, непонятные запахи свидетельствовали о чужом присутствии, чужак, судя по всему, уже бывал в этих местах – донесся напевный женский голос. Цыган медленно достал нож (на всякий случай), огляделся, скатился с пригорка, перекувырнувшись, затаился в траве, подобно хищнику, поджидающему добычу.
Лошади занервничали, фыркая, начали бить копытами. Прошло около пяти минут, шаги уже совсем рядом, правда, их перебивало шлепанье по воде – за девушкой плелся понурый жеребец. Поравнявшись с непрошеными гостями взглядом, Саппоро встал в полный рост, убрал нож, сплюнул в траву, безразличным кивком поздоровавшись, вернулся к костру, помешал уху.
- Вообще-то, это место моё! На первый раз прощаю, а так – ищи другое.
- Хм, твоё? А ты его подписал? – Зора вопросительно подняла бровь.
- Да не только подписал, но и пометил! Вон там, в кустах!
- Очень смешно! Пепел, давай, вперед, купайся и пойдем отсюда! – она потащила упирающегося коня в воду.
- Эй! Тут купаюсь только я! Хочешь зад своей кляче вымыть, тогда найди подходящую лужу!
- Слушай, ковбой, я спорить с тобой не намерена. Дай нам окунуться и вари свою кильку дальше!
- А с мужчиной вообще опасно спорить, если ты не в курсе! Последний раз предупреждаю: уйди, а то придется прогнать тебя силой!
- Ну, попробуй, чяво*, посмотрим, какой ты ловкий! – цыганка обмакнула хвост Пепла в воду у самого берега, как раз там, где погрязнее, раскрутила в воздухе, направив в сторону ничего не подозревающего парня.
Брызги разлетелись на метр, попав на начищенные до блеска сапоги. После такого оскорбления любой цыган бы вышел из себя, а уж не в меру горячий Лёва, имеющий привычку заводиться с пол оборота, мог и убить.
- С женщинами не дерусь, но ты сама напросилась! Дрянь! – глаза налились кровью, ноздри раздулись, выступил пот. – Извиняйся!
- А больше ты ничего не хочешь, милок?
- Хочу… шею тебе свернуть!
- Ах, боюсь, боюсь! Можешь меня побить, если догонишь! Пепел, пошел, хэй-хэй-хэй!!! – с этими словами цыганка на ходу запрыгнула на мокрую и скользкую спину мустанга, на прощание показала язык.
- Догоню – покалечу! Не на того напала! – второпях натянув сапоги и забыв кнут, Лев вскочил в седло и бросился в погоню. – Молись!
Пока скакали вдоль реки, отчетливо слышались всплески, наконец, нашлось местечко для брода; с трудом выбравшись на крутой берег, Зора пустилась вглубь небольшого мшистого ельника, что рос неподалеку – Лев не отставал, без конца пытался «подрезать».
Гулкий топот, разносившийся по засыпающим окрестностям, растревожил гнездившихся на холмах птиц, лавируя между ветвями гигантских елей, цыган все больше злился: без кнута он не мог так уверенно управлять копытным, после многих попыток удалось нагнать задиру, но она сдаваться не собиралась, приготовив сюрприз!
Солнце совсем спустилось за линию горизонта, свет почти не проникал в эту часть леса, миллионы ночных насекомых «пошли в атаку», Зора надеялась, что ей удастся гораздо раньше оторваться от преследователя.
Рывок за рывком – и вот уже Лев сумел ухватиться за узду, полностью сравнявшись, он яростно выругался, буквально сжигал пылающими карими глазами, представляя, как будет забавляться сейчас, когда остановит нахалку, задевшую его мужское самолюбие. Пепел, довольно уставший от такой затянувшейся погони, был готов полностью испустить дух, чувствуя посторонний контроль, заметно нервничал, громко и надрывно ржал, но хозяйка не сбавляла темп, тыкая его шпорами, подгоняла, безжалостно вцепившись в гриву, направляла жеребца в сторону, однако вырвать уздечку не получалось.
Лев, видя, что развязка близка, пришпорил своего тяжеловоза, тот остановился как вкопанный (таким реактивным тормозам можно было смело ставить пятерку), но за долю секунды до этого, ловкая цыганка, вытащив маленький перочинный ножичек, легким непринужденным движением перерезала ремешок у края морды лошади – узды как не бывало! Да! С воинственным кличем, она понеслась дальше, стараясь разобрать дорогу уже в кромешной тьме. Увлекшись, поняла, что места совсем ей незнакомы: глянула в одну сторону – ничего, в другую – то же самое!!! Этого ещё не хватало! Внутри разрослось странное чувство, будто её поймали в силки... Пришлось приостановиться – Пепел был почти загнан, его бока заходились в прерывистом, жадном дыхании, ноги подгибались. Черт! Кажется, перестаралась! И, тем не менее, мысль, что обскакала такого цыганского мачо, грела душу.
Сзади послышалось трещание веток – он здесь! В следующее мгновение прямо перед глазами пронеслась темная внушительных размеров тень: хлесткий удар по пояснице, причем не на шутку больной – Зора подняла коня на дыбы, от неожиданности практически потеряла равновесие.
Ещё удар – она плюхнулась в мягкий, но вонючий и кишащий членистоногими мох. Только теперь, присмотревшись, различила фигуру, больше смахивающую на палача – Саппоро верхом с розгой угрожающе навис над девушкой: бежать некуда! Она, стараясь подняться, пятилась, опираясь руками, и еловые иглы лапника впивались в пятую точку; он спрыгнул, сделал несколько шагов навстречу, быстро присел на корточки, усмехнулся и глаза блеснули ядовитым огнем, буквально чувствующимся на расстоянии, кстати, расстояние было невелико, может чуть больше нескольких сантиметров.
Холодок пробежал по телу от макушки до пят, столь неординарная ситуация необычайно заводила, дергая за струнки самые сокровенные ниточки желаний... они тут совершенно одни: кричи, не кричи – не услышат. Кровь застучала в висках. Возможно, это прозвучит странно или шокирующе, но в жизни Зоры это был самый, пожалуй, интимный момент. Прежде она была глубоко убеждена, что не нуждается в парне, даже мысли не допускала о том, что когда-нибудь будет зависима от мужчины, а сейчас его непосредственная близость и непонятно сильная власть вдруг заставили переосмыслить некоторые приоритеты.
На мгновенье оба оцепенели, переводя дух. Зора отползла ещё подальше, и в спину ей врезалась мощная и сухая ветка. Цыганка поняла, что это её шанс вернуть должок за удары, облизывая нижнюю губу, полная решимости, сделала вид, что собирается встать… Лёва тут же рванулся к ней, желая удержать, привстал, девушка со скоростью молнии перекатилась на бок и натянутая прежде, как тетива, ветка со смачным хрустом воткнулась словно стрела, задев самую “драгоценную” часть его тела – паховую область! Цыган издал хриплый гортанный звук, лицо его вытянулось, изобразив болезненную гримасу, он тяжело задышал, приник к дереву, пережидая самую сильную боль.
- Тебе конец, ромны*! – выдавил он сквозь зубы.
- Да что ты говоришь, кхуро*! – довольно потерла руки и улыбнулась. – Ты кажется, хотел мне шею свернуть?
- Молись, чтоб я тебе хребет не вынул! – медленно поднявшись, отошел от дерева. – Сучка!
Вдруг совсем рядом послышался волчий вой. Лошадей и след простыл – западня!
ТВЕРЬ. (Областная тюрьма)
Уже давно “прогремел” отбой, погасили свет, камера наполнилась “храпофонией”, лишь Банго, сложив руки на коленях, словно молясь невидимому богу, сидел, прислонившись к холодной бетонной стене.
Сквозь решетку лился темно-зеленый фонарный отблеск, изредка “чухчухал” какой-нибудь товарный поезд, наверху располагалась смотровая вышка, и надоедливый охранник без конца топал, постукивал дубинкой по прутьям, свистел (при этом не боялся, что у него не будет денег, так как зарплату работникам задерживали больше, чем на 3 месяца; надо сказать, что тюрьма была на грани банкротства, а власти в панике – жесткая инфляция и растущий уровень коррупции сделали свое дело), к тому же в его обязанности входила ещё и уборка крыши: зимой – от снега, осенью и весной – от воды.
Чтобы хоть как-то поправить материальное положение, приходилось торговать с зеками, передавать малявы, стучать всем и обо всех... В каждой колонии есть такие, кому лишний рубль что миллион: жадность приобретает катастрофические масштабы именно в условиях естественного отбора.
Мысли разбегались как тараканы: от шума нисколько нельзя было сосредоточиться, за долгие годы пребывания в неволе, Банго стал более сдержанным что-ли, само собой постарел, однако его внутренняя суть ничуть не изменилась, хотя было то, от чего всё-таки пришлось отказаться, но только во время отсидки. Он думал много, каждый день его начинался с обдумывания, с тщательнейшего планирования деталей того заветного дня, когда наконец-то снова можно будет развести костер, вдохнуть солоноватый и свежий ветер у моря и... закончить начатое хозяином – великим и поистине темным мастером – дело всей их непутевой жизни.
Бывали дни, когда до безумия искушающие думы не давали, не спать, не есть: мир замирал, люди становились недвижимыми фигурками в его глазах, запахи и звуки стирались, образуя вакуум, наполненный лишь предвкушением исступляющего блаженства от совершения акта мести, мести за боль человека, который был для него всем. Вам, наверное, хочется спросить: свихнулся-ли Банго после того, как Лекса отошел в мир иной? Я вам отвечу – да! Безусловно! Его прежняя неадекватность не идет ни в какое сравнение! Надломленная столь давно психика утратила способность к восстановлению, мутировав, стала откликаться только на установки далеко за пределами здравого смысла.