- А ты не забыла, что мы христиане, сестра? – спросила Иоана. – Как отвратительно то, что ты говоришь!
Марина рассмеялась.
- Глупо, - проговорила она. – Турки нас нисколько не жалеют – а тебя, конечно, хотели обесчестить или продать в рабство! А может, сперва одно, а потом и другое!
Иоана вспыхнула.
- Я не для турок этого хочу – жалеть, - ответила она тихо. – Я для своей души это памятую. И тебе советую…
Они посмотрели друг другу в глаза – а потом неожиданно крепко обнялись.
- Прости, - вдруг сказала Марина, всхлипнув. – Я сейчас больна, оттого и зла. Мне еще нужно переждать, пока не пройдут мои дни: ведь теперь нельзя венчаться. И мужа своего я еще в глаза не видела…
И тут вдруг Иоане точно впервые открылось, в какой тревоге за свою судьбу живет ее сестра. Бедная!
- Не бойся, Марина, - проговорила она, гладя Марину по спине. – Не бойся! Отец ни за что не отдал бы тебя человеку, который будет тебе противен… Может, отец наш и не так любит тебя, как следует, - но слишком любит имя Кришанов, чтобы так бездарно расточать своих дочерей! Нас ведь у него всего две!
Марина горько рассмеялась.
- Уж это будь уверена, - проговорила она.
Выпустила сестру из объятий и отерла слезу.
- Мне нужно успокоиться… Расскажи мне о себе, Иоана: как ты живешь? Каков твой муж, его дом?
“Славная история, чтобы успокоиться”, - подумала Иоана.
Она вздохнула и с печальной и нежной улыбкой стала рассказывать – о своем молодом красавце-муже и добром свекре… но умеренно, чтобы не вызвать зависти и боли. Однако Марина слушала спокойно и, казалось, нисколько не завидовала. Потом вдруг с улыбкой прервала Иоану:
- Хорошо, что мой муж старее твоего и не будет так пылко меня любить, как твой!
Иоана изумилась.
- Отчего же это хорошо?
Марина засмеялась.
- Да зачем мне это нужно – такая любовь, такие притязания на меня? Я хочу жить так, чтобы меня не слишком затрагивали, - только, даст Бог, родить ребенка или двух и стать почтенной особой! Хотя достоинства нашего рода у нас никто не отнимет, сестра, - а все же лучше, если уж нужно устроиться замужем, сделать это без больших волнений!
- Может быть, стоит полюбить мужа? – осторожно предложила Иоана.
Марина сверкнула очами.
- Да за что мне вдруг полюбить его? И зачем? Многие женщины прекрасно живут и так!
- Тогда и он тебя любить не будет, - заметила Иоана.
Марина покачала головой.
- Право, мне кажется, что ты все еще дитя, - хоть ты и жена! Мне не нужно того, о чем ты говоришь; короли и князья женятся, и не помышляя ни о какой любви. Только ум терять. Если я стану женой и возьму имя и состояние супруга, мое от меня уже не уйдет.
Иоана в душе пожалела будущего мужа сестры.
- А страсть? – тихо спросила она. – Ты разве никогда не мечтала…
Их руки вдруг переплелись с нежностью, на губах расцвели улыбки: они подумали об одном и том же.
- Отчего же – это, наверное, неплохо: тебе же нравится, я вижу, - сказала Марина. – Но хорошо бы умеренно: чтобы не изнурить себя слишком. Зачем мне постоянно ходить в тягости и иметь кучу детей? А средства от этого не очень-то помогают.
Иоана поморщилась, но ничего не сказала. Может быть, сестра и права.
- А каков ваш город? – спросила вдруг Марина. – Каков ваш страшный князь? Он и вправду людоед?
Она так и зарумянилась, приподнявшись с жадным любопытством, - как интересно было услышать об ужасах, которые никогда не коснутся ее! Ведь здесь, в Трансильвании, им не может ничего угрожать!
Иоана стала рассказывать – и очень скоро забыла и о сестре, и о том, где она находится: она опять была в Тырговиште, видела казни господаря, которыми тот не столько изводил, сколько стращал своих людей; видела, как Корнел во имя нее бросает господарю вызов…
Марина была неподдельно восхищена.
- Что за храбрец твой Корнел, - проговорила она. – Как хорошо, что мой будущий муж не из таких!
- А ты откуда знаешь? – изумилась опять Иоана.
- Знаю, - рассмеялась Марина. – Когда я стану его женой, он не будет рваться ни к каким безумствам!
“Где уж там”, - подумала Иоана.
Жениха Марины они увидели вдвоем – и обе испытали и разочарование, и облегчение. Разочарование – потому что обе, не сознавая того, ожидали красавца; облегчение – оттого, что жених оказался в самом деле недурен собой и еще не стар: лет тридцати. Отец рассказывал Марине, что тот овдовел три года назад, жена умерла от оспы; но самого его оспа не коснулась – лицо было чистое.
Жених – хорошо сложенный мужчина с прекрасными, как у всех валахов, длинными волнистыми волосами и аккуратной бородкой - учтиво поздоровался с обеими дочерьми Кришана; Марине, на которую смотрел с вежливым светским восхищением, даже поцеловал руку. Иоана не помнила такого смирения со стороны собственного жениха; хотя тот был и куда младше, и куда ниже по происхождению, нежели этот человек!
- А еще хорошо, что у него не появилось детей, - сказала потом сестре взволнованная и довольная Марина. – Значит, он не так горазд делать их!
- А может, жена была бесплодна, - заметила Иоана.
- Какова ни будь женщина – если муж очень горяч, он все равно ее доймет, - сказала Марина, сдвинув брови. – Но хорошо, что у него уже была жена! Значит, он умеет обращаться с женщинами и знает, с какой стороны подойти ко мне!
Иоана покачала головой и улыбнулась.
- Все-то ты рассчитала!
Шесбург был не Тырговиште – и Марине позволили любезничать со своим женихом наедине; вернее говоря, любезничал он, а Марина слушала – вначале холодно и недоверчиво, потом благосклонно и внимательно. Жених почти не говорил о себе – а все расспрашивал о ней: что она любит, чего бы ей хотелось после свадьбы… под конец Марина заулыбалась и увлеклась его речью всерьез. Насколько это было возможно для нее.
Иоана видела лицо сестры на свадьбе, когда та принимала первый поцелуй - в светлом с золотом платье, но с так же строго причесанными волосами: Марина млела, когда жених, одетый в богатое купеческое платье и умащенный лучшими благовониями, приложился к ее устам с нежностью и восхищением. Иоана вместе с отцом и матерью, прибывшей в Сигишоару позднее их, провела брачную ночь Марины в доме жениха. Утром она, улучив минуту, расспросила сестру о здоровье.
Она ожидала, что Марина будет жаловаться, - но та, к ее удивлению, сказала, что ей понравилось.
- Как он брал тебя? – тихо спросила Иоана.
Марина немного покраснела.
- Он брал меня так, точно он… добр, - улыбаясь, с легким удивлением ответила сестра. – И еще делал многое другое, ласкал меня…
- Мужчины редко бывают добры, - согласилась Иоана. – Но они бывают очень добры к женщинам, которых хотят полюбить.
Она не знала, хочет ли упрекнуть сестру - или ободрить ее. Марина была спокойна и нежна.
- Очень хорошо, если мой муж хочет меня полюбить, - проговорила она.
Иоане почему-то казалось сейчас, что эта нежность у сестры недолговечна.
Еще несколько дней они гуляли – вот здесь можно было и гулять, и радоваться – а потом Иоана спохватилась и засобиралась домой. И тут отец сказал ей, что она сейчас никуда не поедет.
* Рождественского: с 28 ноября по 7 января.
========== Глава 13 ==========
- Думаю, тебе не нужно объяснять, почему ты остаешься, - проговорил Раду, тяжело расхаживая по комнате перед лицом бледной неподвижной дочери. – Я и сам не знал прежде твоего рассказа, как опасно сейчас ездить по Валахии, - и теперь не отправлю тебя туда, пока в княжестве не восстановится порядок.
- Да этого может никогда не случиться! – не вытерпела Иоана. – Что же: мне так и жить здесь, на попечении у чужих людей, когда дома меня ждет муж?..
- Подождет, - блеснув глазами, ответил Раду. – Он и сам не пожелает, чтобы ты подвергалась таким опасностям, если любит тебя! И я сказал свое слово!
Иоана замолчала, склонив голову.
- И здесь не чужие тебе люди, - прибавил Раду тихо и гневно. – Здесь твой отец и твоя родня! Здесь твоей семьи гораздо больше, чем в Тырговиште!
Иоана закрыла лицо руками. Корнел, красавец, первый ее возлюбленный, представился ей и в самом деле далеким, чужим… и чем дольше она жила в разлуке с ним, тем бледнее становилась память.
Зов крови здесь, в Трансильвании, ощущался куда более властно.
Прежде Иоана думала, что тот, кто возьмет ее девство, навсегда возьмет власть над ее сердцем: как же может быть иначе? Но у ее сердца оказалось столько страстей, помимо любовной, - какая же победит?..
- Мне плохо без мужа, - прошептала Иоана.
Корнел знал грамоту – но ей даже написать ему было нельзя: ведь письмо в Валахию тоже повезут люди. И почему-то Иоане думалось, что отец и это запретит.
Боярин вдруг смягчился и сел рядом.
- Я понимаю, дитя мое, что ты страдаешь, - проговорил он. – Но такова жизнь. Женщинам часто приходится ждать мужчин, которые, бывает, и не возвращаются.
Иоана промолчала. Отец тихо поцеловал ее и, поднявшись, вышел, прикрыв за собою дверь.
Иоана теперь временно жила вместе с Мариной и матерью, в доме сестриного мужа. Раду обещал, что это ненадолго. Но пока, чтобы развлечься от тоски, Иоана побродила по городу, поглядев, что было там поглядеть: все те же укрепления против турок, жизнь, замкнутая в толстых стенах; торговые площади, тихие почтенные лавочки… Только здесь было гораздо холоднее, чем в Тырговиште, - на улицу теперь уже нельзя было выйти без тяжелого мехового плаща.
Чем Сигишоара понравилась Иоане гораздо больше – это тем, что по ней можно было гулять без страха. Здесь не висел топор над головой каждого горожанина, и Иоана уже начала отвыкать от лика смерти и смрада ее, который в столице Влада Цепеша проникал повсюду - в богатейшие дома, в лучшие кушанья и вина.
А лавки в Семиградье и в самом деле могли развеселить душу любого. У Иоаны были собственные деньги; отец ей еще подарил, в утешение, - и, переступая пороги лавок, из серой строгости улиц она попадала в настоящие купеческие королевства. Ткани, благовония, меха; драгоценные заколки на волосы и броши; разноцветные шелковые чулки; ароматические свечи, духи и притирания…
Иоана, конечно, вела счет деньгам; но налюбовалась и надышалась этими сокровищами от души, и позволила себе купить кое-какие женские и прочие мелочи, каких не достать было в Валахии.
Валашские торговцы по большей части перекупали товар у трансильванцев.
Иоана купила подарки также и мужу, и свекру: Тудору мягкую кожаную подушечку, для сидения, - простые кресла сделались уже слишком жестки для него; и мазь для больной спины, чудодейственные свойства которой ей очень нахваливали. А Корнелу Иоана купила две пары щегольских перчаток из надушенной кожи, каких он не мог достать дома – а хотел бы, конечно, покрасоваться перед товарищами, ведь он теперь в такой чести…
Иоана предпочла бы купить мужу сапоги или оружие, это было бы куда полезней; но не смогла бы правильно подобрать ни того, ни другого. В оружии Корнел понимал куда больше нее – а размера его ноги Иоана не помнила. Руки же они столько раз переплетали в минуты нежности…
Когда-то она теперь увидится с мужем и Тудором?
Иоана также сходила на исповедь – покаялась в убийстве турок. Она все же чувствовала тяжесть на душе, которая не снималась сознанием своей правды и словами старшей сестры.
Священник изумился такому греху юной благородной женщины – и, казалось, растерялся на несколько мгновений; но потом отпустил ей грехи и благословил. Только велел в этот раз попоститься построже. Иоана же подумала, что это деяние было зачислено ей скорее в заслуги, чем в прегрешения…
Других мыслей ей в голову не пришло.
Но еще до начала поста отец приказал Катарине с дочерью отправляться в родовой замок: он чего-то опасался. Да они и загостились. О возвращении в Тырговиште Иоана даже не заикнулась: хотя теперь почти каждую ночь грезила о поцелуях и ласках молодого мужа, мечтала опять ощутить его любящую власть над собою. Однако отцу, конечно, лучше было знать, что делать.
Кроме того, женщине никак невозможно было отправиться в путешествие без ведома покровителя-мужчины; да слуги без его приказа и не подчинились бы ей.
Иоана вместе с матерью вернулась в замок Кришан – это пограничное прибежище, о расположении которого не знал даже господарь, ни разу не приветивший Кришанов в свое правление.
Иоана просила отца хотя бы дать знать мужу о том, что с ней, - ведь он, конечно, тоскует, верно, думает, что с нею стряслось несчастье; и Раду обещал сделать это, если только представится возможность. Пока же дочери должно вернуться под отчий кров – и подчиниться судьбе. Господь не оставит их своим попечением.
Иоана, как в девичестве - как во сне, в котором снова стала девушкой, - опять оказалась в своей светлице, склонившись над рукоделием. Она шила и напевала грустные песни, которые певали тысячи валашских жен и девиц, живших прежде нее, в добровольном или невольном заточении.
Корнел тосковал.
Он начал тосковать с того самого дня, как разлучился с женою, - и тоска его, оставшегося, грызла намного сильнее, чем ее, уехавшую. Теперь юный муж снова зажил, как до Иоаны: все дни посвящая воинским упражнениям и службе. Но он не мог уже жить как прежде – он ждал: свою подругу, свою возлюбленную, венец своей жизни. Иногда он просыпался, в лихорадке любви, - и изумлялся, видя пустое ложе; и осыпал его страстными поцелуями. Иногда Корнелу представлялось, что Иоана погибла. Как легко могло это теперь случиться!
Мать его умерла во время мятежа, предшествовавшего воцарению господаря Влада; ее, невинную и случайную жертву, задавила толпа. Не болезнь, даже не война – случайность! А Иоана так нежна!
Иногда Корнел плакал, вспоминая мать и жену.
Прошла неделя, потом другая, а потом и третья после отъезда Иоаны: и вот тогда Корнел уверился в постигшем ее несчастье. Свет померк для него: уже и служение перестало приносить прежнюю радость - как будто вместе с супружеской любовью ушла и вся другая его любовь. Корнел служил теперь из мрачного сознания долга. Как почти все его товарищи.
В Тырговиште стало еще страшнее, чем прежде, - над городом сгущались тучи. Пронесся слух о том, что по Валахии опять бродят турки; было разграблено несколько сел у самой столицы, дома крестьян преданы сожжению. И тогда Корнел впервые был послан с отрядом из города - прочесать равнины и истребить разбойников.
Они настигли турок в двух часах езды от Тырговиште, по следам их преступлений; и Корнел впервые принял участие в бою. Однако это оказался не столько бой – сколько бойня: разбойники были лихи только против мирных жителей, ярость же и искусность воинов господаря привели их в смятение. Они бы и сдались – но господарь пленных не брал: Корнел со своими товарищами безжалостно порубили всех врагов, полтора десятка. Из государевых воинов было убито двое – Корнел легко ранен в грудь; но почти не почувствовал этого, опьяненный яростью и торжеством.
Турки захватили в деревне несколько пленных, которых победители распустили по домам. В числе пленников оказалась одна красивая девушка, напомнившая Корнелу его Иоану: Корнел отдал ей все деньги, хранившиеся в его поясе.
Селянка, не помня себя, упала на колени перед молодым и прекрасным воином, представшим ей как архангел Гавриил*; она с рыданиями обняла его ноги. Этого Корнел не вынес и оттолкнул ее…
Воины с торжеством вернулись в столицу – и господарь, которому они отчитались, весьма хвалил их. Корнел же с этих пор еще более возвысился в его глазах: теперь он вошел в число тех, кому князь доверял безоглядно, в число ближайших его дружинников.
И вскоре Корнелу выпал случай доказать свою верность большим делом.
Протрубили сбор войску: господарь Влад выступал в поход против Трансильвании.