Никогда Чхве деревья не рубил и не думал, что придется. А сейчас метался от ствола к стволу, подрубал, нажимал плечом и валил, чтобы создать видимость кипящей работы. Задыхаясь, метнулся назад, на то место, откуда наблюдал, выглянул.
Ребята уже на берегу стояли, одевались спокойно. Джи бродил по берегу, собирал раскиданные вещи, натягивал на мокрое тело. Ткань липла, под лучами солнца становясь почти прозрачной. Парень лениво дергал плечами, отлеплял ворот от кожи. Севен смешно махал руками, пытаясь надеть кофту. И опять СынХена до черного ужаса обожгло ожидание очереди, что брызнет сейчас из-за кустов, ударит, изуродует, сломает молодые живые тела.
Одевшись, парни опустились на камни, нагретые солнцем. Вытянулись, подставили лица солнцу.
А тот берег молчал. Молчал, и кусты нигде не шевелились. И Чхве, как ни всматривался, не мог понять, есть ли там еще люди или уже отошли. Гадать было некогда, и командир отложил наган, и, громко ломая кусты, пошел на берег.
-Эй, вы где тут?
Хотел крикнуть весело, но не понял, вышло ли. Горло сдавило спазмом страха. Вылез из кустов на открытое место – а сердце чуть ребра не выламывало. Подошел к отдыхающим парням:
-Из центра звонили – сейчас машина придет. Так что собирайтесь. Хватит загорать.
Проорал для той стороны, а что ребята ответили, и ответили ли вообще, не расслышал. Он весь сейчас был туда нацелен, на кусты, шевельнись там листок, и то заметил бы. Дернул бы всех за валун, наган бы выдернул и… Но пока там ничего не шевелилось. Парни потянули его вниз, к себе, улыбаясь. А он увидел, что глаза у них настежь распахнуты и в них ужас плещется. Ужас живой и тяжелый. И не важно, что Севен дурачится. Он всегда дурачится, прикрывает что-то внутри, делает вид, что не страшно. И что Джи побывал не в одном бою, что под прицелом чужим носился, полный адреналина, тоже неважно. Перед лицом смерти всегда страшно.
-Уходите отсюда быстро, - все еще улыбаясь, сказал Чхве.
Ребята что-то в ответ говорили, и друг с другом разговаривали, смеясь, как положено. А в мыслях СынХена только одно было: увести, увести их за кусты немедленно, потому что невозможно уже считать каждое мгновение, когда убьют лучшего друга и любимого человека. Но увести легко надо было, чтобы не дошло до тех, с другой стороны, что все это игра.
-Пошли бегом, помогайте собираться, или оставим вас тут!
Махнул рукой, пошел к чаще. Ребята поднимались лениво, возмущались для вида, но шли. Ушли с берега, в лес углубились.
СынХен обернулся, посмотрел зло.
-Идиоты! Еще одна такая выходка, я вас сам прибью.
Он бы еще ругался, но Севен отвернулся молча, ушел о то всех подальше. И СынХен видел, что его трясет от пережитого ужаса. Может, ему хотелось заплакать, но парень держался, сжимал губы, которые трепетали чуть-чуть, и держался.
ДжиЕна тоже трясло. Адреналин еще гулял в его крови. Вспомнились те времена, когда он со своим отрядом, еще не здесь, участвовал в боях. Как он рвался к смерти, вспоминал брата, и не было страха. Не было привязанности. Семья давно стала такой далекой. Неизвестно, была ли жива мать, а сестренка исправно получает те небольшие деньги, которые ему платят. Она живет в безопасности. Там, в центре, все нормально. Он мог за нее не беспокоиться. А сейчас было страшно. Сейчас был СынХен и друзья, и были они совсем рядом, и тоже в опасности. Теперь Джи было что защищать и что терять. И он испугался. Испугался этого чувства страха. Это было ненормально.
СынХен обхватил Джи за шею одной рукой, притянул, коснулся губами лба. ДжиДи прижимался к нему, следил глазами за метавшимся Севеном, за притихшими СынРи и ДэСоном…
Это потом все они хохотали. Потом, когда узнали, что рейдеры ушли. Хохотали над охрипшим ДжиЕном, над Севеном, как они чужаков обманывали, над ДэСонм, который кофту прожег, над чумазым Сынни, залезшим в золу от костра. До слез, до изнеможения хохотали, и сам Чхве смеялся, забыв обо всем, и помня только о том, как они рейдеров провели, и представляя, как эти рейдеры в страхе и тревоге вокруг озера будут сутки топать.
-Вот и все! – говорит Чхве в перерывах между веселыми всхлипами. – Все, теперь им некуда деваться, если, конечно, ЕнБэ вовремя прибежит.
-Прибежит, - сипло сказал ДжиДи, и опять все принялись хохотать, потому что больно смешно сел у него голос. – Он – быстрый и исполнительный.
-Ладно, раскладывайтесь, перекусим.
Ребята успокоились, захлопотали, расстелили полотенца на камнях, стали рыбу разделывать, хлеб резать. Пока они занимались этими делами, СынХен отошел в сторону, закурил, ждал, пока его к столу позовут, и думал устало, что самое страшное – позади.
========== Глава 7 ==========
Всю свою жизнь ЕнБэ жил, словно в клетке. Каждый его день был наполнен ощущением завтрашнего дня. Хотя, конечно, было бессмысленно надеяться, что что-то изменится. Он был богатым наследником, в конце концов, и это налагало печать на всю его будущую жизнь.
Но почему-то ЕнБэ по-прежнему надеялся. Большего он себе позволить не мог. Каждый шаг контролировали отец и мать.
А потом мать заболела. Увы, рака никто не ожидал. Несмотря на все семейное состояние, некоторые вещи невозможно купить. Здоровье оказалось бесценной вещью.
Пять лет изо дня в день ЕнБэ слышал по утрам разговоры отца с врачом. Пять лет для его отца протекли в ожидании смерти любимой женщины. А сын просто старался не думать ни о чем. Он все еще жил где-то в своем мире, ждал наступления этого чертового завтрашнего дня, но никогда даже не думал связать его со смертью матери.
В его голове было столько жизней: реальных, настоящих, что места смерти там просто не оставалось. Смерть была слишком далекой.
Но судьба жестока, словно в насмешку она связала все изменения в жизни парня со смертью его матери.
Отец не выдержал горя и замкнулся в себе, уйдя в затворники. На юного, неопытного мальчика разом свалилась вся та тяжесть настоящей, не тепличной жизни, которую он так ждал. Ему пришлось взять на себя управление состоянием, бизнесом. Он учился, не покладая рук. Работал до изнеможения, поддерживая хрупкое равновесие в опустевшем дворце, который не считал домом. Он учился понимать людей, обманывался в своих партнерах по бизнесу, исправлял ошибки.
А потом просто понял, что ждать уже нечего и некогда. Его засасывал мир его родителей. Тот самый ненавистный мир, которому он противился всю свою сознательную жизнь. И парню просто надоело. Он сам едва не превратился в затворника. Дичился приобретенных друзей, отмалчивался, сидел взаперти, как и его отец. А потом разом бросил все.
К чему гнаться за состоянием, если оно не нужно? Пусть отец сам занимается этим, если захочет вернуться из своего непробудного горя. Если нет, охотников присмотреть за ним и его деньгами полно.
Дон ЕнБэ просто собрал вещи и ушел. Наделал глупостей сначала, да. Потом привык. Не так трудно быть отбросом общества, как кажется. Тем более что он был счастлив так жить. Скитания затягивали его.
Находить попутчиков было не трудно. Странники охотно прибивались к юному путнику. Они многому научили ЕнБэ. Мальчик вырос. Мальчик стал совсем диким. Дороги стали его жизнью, открытое небо – крышей над головой. Никогда бы он не вспомнил уже о доме, который оставил когда-то. Но появилась она.
Дон знал, что ни к чему хорошему это не приведет. По виду девушки сразу стало понятно, что она из богатой семьи. Захотела приключений, не хватало адреналина, сбежала. Ее точно уже разыскивали по всей стране. А девушка отчаянно не хотела возвращаться.
Сейчас ЕнБэ почему-то даже имени ее вспомнить не мог. Но тогда она стала чем-то важным. Знакомым.
Она такая же птица в клетке, какой он был когда-то. Как же ее не пожалеть?
Он знал, что это будет ошибкой. И поддался.
Их странствие не продлилось долго.
Ей было страшно, ее искали. И все это жутко тормозило их продвижение.
Ей нужна была опора. Чувство защищенности, чужого присутствия в этом безумном, незнакомом мире. Она не хотела быть одинокой, ЕнБэ видел это ярко и отчетливо. Она боялась, хотела, чтобы ее гладили по голове, утешали ласковыми словами, может даже поцеловали.
А он должен был отправить ее спать. Отправить подальше от себя. Но вместо этого поддался своим желаниям.
Утром их нашли.
Все было понятно по их виду. Одна ночь слабости стоила ЕнБэ его свободной жизни.
Девушка, сбежавшая из дома, под угрозой лишения наследства, не решилась признаться, что все было по обоюдному согласию.
Дон ЕнБэ был обвинен в изнасиловании. Возможно, на этом бы все закончилось. Его вольная жизнь пошла под откос. И было горько это осознавать.
Поверил, один раз поверил человеку и все. Теперь уже некому верить.
ЕнБэ осудили. Его должны были переправить в тюрьму. Появление отца стало слишком неожиданным. Тот вернулся к жизни, справился с потерей и пришел за сыном. Снова золотая клетка?
А потом началась война. И тогда парень понял – вот он, единственный выход.
Вместо тюрьмы, вместо дома, он попал на оборонные работы. Все лето рыл окопы и противотанковые укрепления, попадал в окружения, выбирался из них и снова рыл, с каждым разом отходя все дальше от родных мест. А потом все полетело в чертову яму, потому что неожиданно им сообщили, что государства прекратили свое существование, а они оказались в свободной зоне.
Всех солдат собрали в одну часть и переправили в центр корейской свободной зоны. Оттуда ЕнБэ и отправили в разъезд где-то на окраине, среди болот и глухих лесов. Отец ходатайствовал, потому что там не проходили военные действия. ЕнБэ ненавидел его за это, но теперь его хотя бы не принуждали играть роль богатенького отпрыска.
ДжиЕн ЕнБэ понравился сразу: еще один дикий волчонок. Маленький, закрытый, озлобленный. Он вызывал иррациональное желание защищать.
ДжиЕн позволил это. Доверился, разрешил стать другом. Потом стал неожиданно откровенным и преданным. Впервые ЕнБэ ощущал такую привязанность к человеку. Он словно получил младшего брата с кучей заскоков, за которым нужно все время присматривать и опекать. И это его радовало. Он, наконец, и сам доверился. Снова, да, снова рискнул. И получил настоящего друга, опору. ДжиЕн стал самым близким и родным человеком. Как брат, действительно, как брат.
А потом Джи влюбился. Влюбился в Чхве СынХена. В командира, строгого и мрачного на вид. Севен уверял, что СынХен такой лишь на вид. Он очень сдружился с командиром, и ЕнБэ ничего не оставалось, только поверить. И смириться.
А Джи ходил счастливый, стал совсем шальной, бегал по ночам к своему СынХену. Он перестал связывать себя прошлым. Мертвый брат, больная мать и маленькая сестренка отпустили его. Развязались путы где-то внутри этого ребенка, и ЕнБэ радовался за него.
Он решил: пусть Джи любит. Пусть, если ему так легче, если по-другому он к людям привязываться не умеет. Если ничего больше его здесь, на земле удержать не может. Пусть любит всем своим естеством, как это только он умеет. Максималист чертов.
Об одном ЕнБэ не подумал. Максимализм этот, безбашенность его лучшего друга ему же боком и выйдет.
Только потом он понял. Только когда рейдеры проклятые объявились, когда реальная угроза встала перед глазами.
ДжиЕн же ради СынХена своего, ради друзей жизнь пожертвует и не задумается. Это раньше ему плевать было. Раньше у него семья была далеко. Он страдал, конечно, поддавался играм со смертью, но в действительности умирать ему было не за кого. Может, лучше бы так все и оставалось? Он бы страдал, но ЕнБэ был бы уверен, что Джи останется жив. Он бы уж смог усмирить неумеренное желание Квона ходить по грани. А теперь? Теперь случись что, да хоть с самим ЕнБэ, Джи никто не остановит.
Но… будь все иначе, это было бы не честно по отношению к Квону. Он должен был сам решать дурной своей головой свою судьбу.
Только ЕнБэ предупредить хотел СынХена, чтоб тот внимательнее был. Чтобы берег Джи…
Хотел предупредить, когда уходил, и не смог. Должен же командир и сам это понимать. Должен же защищать этого парнишку. Он же его любит, в конце концов.
«-Я хочу когда-нибудь прочитать с вами рэп. С вами обоими.
-Конечно. В любой момент. Ребята на костре рады будут, что мы втроем прочитаем. Правда, СынХен?»
ЕнБэ думал об этих словах и успокаивал себя. Если они обещали, значит, все будет в порядке. СынХен держит слово.
И думая об этом, ЕнБэ проскочил то место, где слеги их были скиданы. А возвращаться, чтобы искать, уже не хотелось. До болота было рукой подать. И здесь было достаточно бурелома. Парень быстро выбрал подходящую жердь.
Перед тем как лезть в жижу, стянул с себя куртку, привязал ее к вершине шеста, чтобы не мешала. И шагнул в болото.
На этот раз никто не шел впереди, расталкивая грязь. Но Дон ЕнБэ был не слабее командира, и ему было бы стыдно жаловаться. СынХену тогда было так же трудно. Жидкое месиво цеплялось за бедра, волоклось за парнем. Но ЕнБэ упрямо продвигался вперед, задыхаясь, раскачиваясь в мутной жиже, раздвигая ее руками. Шаг за шагом, цепенея от ледяной воды, не спуская глаз с островка, на котором они делали привал.
Но чем дальше ЕнБэ продвигался, тем больший ужас охватывал его. Не грязь и не холод, не живая, дышащая под ногами почва ему, бывалому путешественнику, были страшны. А одиночество, от которого он отвык, да загробная тишина, повисшая над болотом.
Ужас был почти животным, и все больше, с каждым шагом, скапливался в спокойном и сдержанном на вид парне. ЕнБэ начал дергаться, боясь сделать хоть одно лишнее движение.
Он не сообразил, как смог выбраться на островок. Вполз на коленях, ткнулся ничком в прелую траву и понял, что по щекам катятся слезы. Было одиноко, страшно и омерзительно от собственного страха.
Парень вздохнул, поднялся на ноги быстро, прошел островок, прицелился, как идти дальше и, не отдохнув, не собравшись с силами, полез в топь.
Сначала было не глубоко. ЕнБэ успокоился, повеселел немного, избавившись от страха. Остался последний кусок, и, каким бы трудным он ни был, дальше была твердая земля. И он обязан был до этой земли добраться, дойти до разъезда и сообщить о рейдерах. Там уже всего ничего идти. ЕнБэ точно помнил все повороты и был уверен, что за час добежит до своих.
Идти стало труднее, топь добралась до колен, но теперь с каждым шагом приближался тот берег. Немного, совсем немного дотянуть. У него хватит сил, точно хватит, не зря же он столько путешествовал. Своим ходом путешествовал, многое выдерживал. И это выдержит.
Огромный пузырь вздулся прямо перед лицом, когда парень загреб жижу в очередной раз. Это было так неожиданно и так близко от него, что ЕнБэ, не успев ничего сообразить, инстинктивно дернулся в сторону. Ноги сразу потеряли опору, повисли где-то в зыбкой пустоте, и топь мягкими тисками сдавила тело. Давно копошившийся ужас, притихший где-то в уголке, разом выплеснулся наружу, заставив сердце испуганно затрепыхаться в груди. Пытаясь удержаться во что бы то ни стало, выкарабкаться на тропу, ЕнБэ навалился на шест. Сухая жердь с веселым треском разломилась, и парень лицом упал в холодную жидкую грязь. Земли не было. Ноги медленно, страшно медленно тащило вниз, руки лихорадочно гребли топь, и ЕнБэ, задыхаясь, извивался в жидком месиве. Тропа была где-то совсем рядом. Он точно это знал. Шаг, полшага, и спасение. Но эти полшага невозможно уже было сделать.
-Помогите! – хриплый, полузадушенный крик вырвался из его горла.
Жуткий, одинокий крик долго звенел над равнодушным ржавым болотом. Взлетал над лесом, падал до неразборчивого хрипа и снова из последних сил поднимался к безоблачному майскому небу.
ЕнБэ долго видел это небо. Хрипя, выплевывая грязь, он ничего не мог увидеть больше, кроме этого синего прекрасного неба. И он тянулся к нему, тянулся и верил.
Над деревьями медленно всплыло солнце, лучи упали на болото, и Дон ЕнБэ в последний раз увидел его теплый, нестерпимо яркий свет. Такой же свет излучал ДжиЕн, его младший названный братишка и лучший друг. Он светил, как обещание завтрашнего дня. И до последнего мгновения ЕнБэ верил, что это завтра наступит для него еще раз…