Лихорадочно начиная дышать.
Комкая в пальцах её светлый плед.
Задыхаясь.
От ощущений, которые она в нем возрождала.
О существовании которых он и не мог подозревать.
Они словно птицы расправляли крылья, распрямляя плечи.
Взлетая.
Задевая перьями ребра грудной клетки.
Заставляя усмехнуться в поцелуй, потому что…
Потому что.
Он отрывается от её губ, чтобы заглянуть в глаза.
Именно в тот самый момент.
Ему было нужно.
Увидеть в них это.
Маринетт разочарованно выдыхает, медленно поднимая веки.
Он всё ещё нависает над ней, прищурившись.
В глазах блондина резвятся бесята.
Маринетт почему-то только в ту секунду испытывает глобальное смущение.
Прикладывает ладошки к щекам, которые начинают заливаться краской.
Зажмуривается на мгновение, прикусив нижнюю губу.
— У тебя был кто-нибудь, — Адриан чуть запинается, чувствуя всю неловкость ситуации от задаваемого вопроса, — до меня?..
— Боже, — шепчет Маринетт, не скрывая улыбки. — А сам-то как думаешь?
Адриан хищно улыбается и чуть склоняется ниже, словно охотник, настигнувший жертву.
— Надеюсь, это не скрытый намек, касающийся Натаниэля? — игриво шепчет он, заглядывая ей в глаза.
— Ой, дурак, — закатила она глаза, цокнув языком, и собралась было скрестить руки на груди, но…
Адриан её остановил.
Ловко поймал тонкие пальцы в свою руку и коснулся их губами.
Закрывая глаза.
— Никогда не умел шутить, — шепнул ей в ладонь Адриан, начиная покрывать её мягкую кожу поцелуями.
Она прекратила улыбаться.
Нервно сглотнула образовавшуюся во рту слюну.
Рвано выдохнула.
— Научишься…
Она не успевает договорить.
Не успевает понять.
Ничего не успевает.
And Iʼve bled every day now, for a year, for a year,
Уже целый год день за днем я истекаю кровью.
Потому что Адриан вдруг быстро наклоняется к ней.
Притягивает к себе, опуская ладонь на затылок.
И впивается в губы.
Почти до боли.
Почти до вскрика.
Захлебываясь в накатывающих волнами эмоциях.
Нужнее-чем-воздух.
Выбивая из головы мысли.
О том, что происходит по ту сторону окна.
О том, что будет.
Вынуждая её покорно распахнуть губы.
Позволяя ему скользнуть языком внутрь.
Жарко. Влажно.
Вырывая из её грудной клетки тихий полустон.
И он чувствует, как температура в комнате от этого подскакивает.
Легкие скручивает.
Воздух становится углекислым газом.
Её пальцы чуть сжимают его плечи.
Притягивая к себе.
И словно разряд тока пробегает волной по всему его телу.
Она обхватывает его лицо ладонями, выгибая поясницу.
Стараясь соприкоснуться с ним.
Почувствовать тепло.
Задохнуться от этого.
Господи-ты-так-мне-нужен
I did send you a note on the wind for to read…
С ветром я послал тебе записку, чтобы ты прочла её…
Адриан проводит рукой по линии её талии, все ещё закованной в полотенце.
И от мягкости этого движения она улыбается прямо в поцелуй.
Чуть ежится, сильнее зарываясь пальцами в его волосы.
Такая маленькая бесстрашная девчонка.
Его девчонка.
Сходит с ума.
Почти покусывая губы.
Пробует на вкус.
Запоминает.
Вбивает эти воспоминания себе в память.
Боится.
До дрожи в пальцах боится забыть.
Мало ли что может случиться.
«… у нас ещё есть время…»
Маринетт чувствует, что на глаза сами собой наворачиваются слезы.
Пытаются пробиться сквозь крепко зажмуренные глаза и густые ресницы.
Боже-только-не-уходи-из-моей-жизни.
Маринетт мысленно отвешивает себе пощечину.
Не вздумай.
Не вздумай плакать.
Не сейчас.
Он не уйдет, ты же знаешь.
Ты же видишь это по его глазам.
И зрачкам, которые втрое увеличиваются в размерах, когда ты рядом.
Чувствуешь его каждой клеточкой своего тела.
Сходишь с ума от того, что сейчас происходит.
Происходит, Боже.
С тобой. С ним.
С вами обоими.
On the wind, I could hear you, call my name, held the sounds,
Ветер принес мне твой голос, зовущий меня, я уловил его звучание.
Просто чувствуй.
Просто живи, Маринетт.
Её расслабленный раскаленный выдох обжигает кожу его щеки.
И он скользит языком по её небу.
Такому горячему, влажному.
Вызывая её тихий всхлип.
Боже-как-начать-снова-дышать.
Она попросту терялась от этого.
От того, что он делал с ней.
— Адри… ан, — прямо в губы.
Возрождая.
Собирая по кусочкам.
Такую поломанную.
Склеивал воедино все осколки.
«… я хочу, чтобы оно было нашим…»
И её пальцы сами собой скользят по его спине.
Задевают выступающие лопатки.
Плывут вдоль позвоночника, останавливаясь на пояснице.
«… сейчас…»
I am lost
Я потерялся
Непослушные похолодевшие подушечки больших пальцев подцепляют его белую футболку.
Тянут вверх.
Адриан с влажным звуком прерывает на мгновение поцелуй.
Выгибает спину, вытягивает руки.
Стаскивает футболку, откидывая её в сторону.
Припадает губами к её шее.
Покрывает её цепочкой коротких поцелуев.
Спускается к ключице.
Вдыхает её запах.
Пропитываясь им полностью.
И проводит кончиком языка вдоль линии ключицы.
— Твою мать, — рвано выдыхает Маринетт, запрокидывая голову вверх и закрывая глаза.
Она с силой сводит колени вместе, чувствуя какое-то новое, неподвластное ей ощущение.
Тянущее, огненное.
Заставляющее её больно прикусить нижнюю губу.
И выдохнуть из легких первый настоящий стон.
Адриан чувствует, как тесно становится в брюках.
Он сжимает зубы.
Продержаться. Не облажаться.
Девочка-моя-я-так-тебя-хочу.
Агрест поддевает уголок полотенца и тянет его на себя.
— Можно?
Хрипло.
Почти слетая с катушек от желания.
Вопрос истинного джентльмена.
Она кивает.
Нужно.
Сама медленно распахивает полотенце, закусывая губы.
Закрывает глаза, когда понимает, что он смотрит.
Восхищенно.
Сглатывая снова и снова.
Ощущая гул в ушах.
I am lost, in our rainbow, now our rainbow has gone,
Я потерялся в нашей радуге, теперь наша радуга исчезла.
Он наклоняется к ней и проводит кончиком языка от ключицы вниз.
До пупка. Оставляя влажную дорожку.
Боги. Такая восхитительная.
Маринетт комкает в пальцах простынь, закусывая губы.
Пытаясь сдерживаться.
Но выходило плохо.
И пульсация внизу живота была тому подтверждением.
Боги.
Адриан не понимал. Нет.
Не мог понять одного.
Как раньше он жил без неё?
Черт возьми.
Всё это время… Как?
Он снова наклоняется к ней, ловит губами новый рваный выдох.
Спускается ниже, осторожно проводит рукой по её бедру.
Маринетт уже не так сильно стискивает их вместе, когда чувствует его мягкие движения.
И чуть разводит их в стороны, позволяя ему скользнуть пальцами по внутренней стороне бедра.
Она чуть вздрагивает, сильнее прижимаясь к нему.
Агрест медленно скользит по бедру выше.
Буквально задыхается, когда касается её разгоряченной плоти, заставляя Маринетт выгнуть спину от его движения.
— Ты такая, — выдыхает он, сглатывая. — Такая мокрая…
— Тшш, — мотает она головой, потянувшись к ремню на его брюках и с легкостью расправившись с ним.
Её губы на мгновение жадно втягивают кожу на его ключице, чтобы заглушить рвущийся наружу полустон.
— Не говори, — шепотом просит она. — Не порти момент…
И в следующую секунду она, словно опьяненная всем этим до крайности, обхватывает ногами его спину.
Крепко-крепко.
Притягивая к себе.
Позволяя ему снова терзать свои губы.
Сминать их.
Втягивать в себя.
И больше не было вопросов.
Глаза в глаза.
Пожалуйста-будь-здесь
I am lost, in our rainbow, now our rainbow has gone,
Я потерялся в нашей радуге, теперь наша радуга исчезла.
Она замирает.
Адриан рвано дышит, едва находит в себе силы, чтобы продержаться ещё какое-то время.
Чуть вскинутые брови: «Ты готова?»
Два раза моргнула: «Да»
— Так сильно люблю тебя, Маринетт Дюпэн-Чэн.
Расширенные от слов глаза.
Цепко сжимающие его кожу пальцы.
И он резко толкается бедрами вперед.
Взрываясь.
Распадаясь. На атомы, молекулы.
I am lost
Я потерялся.
Зажигая в легких печи.
Лишаясь воздуха.
Она распахивает губы, громко выдыхая.
Сильнее обхватывает его спину ногами, вжимая голову в плечи и прижимая его к себе.
Потерпи-малышка-всё-будет-хорошо.
Пара секунд без движения.
А время будто остановилось.
Он замер.
— Маринетт… — не своим от волнения голосом.
Она мотает головой.
Смотрит на него. Улыбается, кусая губы.
В глазах стоят слезы, но…
Она осторожно выдохнула.
Несколько раз кивнула.
— Люблю тебя, — часто заморгав, прошептала она, зарываясь пальцами в его волосы.
Касается его губ.
Зажмуривает глаза до настоящих искр.
И сама насаживается, притягивая его ближе.
Почти уничтожая остатки его самоконтроля.
Он толкается бедрами снова. Следит за тем, чтобы и она получила от этого удовольствие.
Она закрыла глаза, откидывая голову назад.
Адриан толкается снова. Начинает набирать темп.
Увеличивая скорость.
В неё — чуть резче и грубее, обратно — медленнее и нежнее.
Маринетт постепенно расслабляется.
Распахивает губы, и из её грудной клетки вырывается стон.
И это почти добивает его.
Девочка-моя-твою-мать-как-ты-прекрасна.
Он проводит языком по коже на её шее, а затем втягивает её в себя.
И Маринетт уже почти хнычет.
Комкает в пальцах правой руки простынь и выгибается так, что спина поднимается вверх.
Почти извивается, ловит губами его раскаленное дыхание.
Постепенно начинает подмахивать бедрами и понимает, что уже не в силах сдерживать стоны.
— Адриан, — не своим голосом.
Другим.
Шепот, хрип.
Опьяненное желанием сознание.
Никто так не умеет произносить его имя.
Только она.
И это её «Адриан» сметает остатки самоконтроля.
В голове постепенно встает гул, движения становятся все более резкими.
Дыхание настолько тяжелое и рваное, что начала болеть грудная клетка.
И Маринетт вдруг резко выдыхает, сильно стискивая ногами его талию.
Замирает, распахивая губы. Зажмуриваясь.
Сильно сжимая пальцами его плечи.
И это становится последней каплей. Он толкается последний раз, чувствуя, как низ живота сводит от жгучих ощущений.
Полоса резкой дрожи прокатывается волной от седьмого позвонка по спине и утопает в ямочках на пояснице.
И его нет. Черт, нет его больше. Нет её.
Есть они.
Одно целое. Единое, нерушимое.
Маринетт понадобилось время, чтобы понять, что произошло.
Ведь она всегда считала Адриана чем-то божественным и прекрасным.
Чем-то недосягаемым и далеким.
Но сейчас, когда он тихо спал на соседней подушке, раскинув в стороны руки, она больше так не думала.
Потому что это был её Адриан Агрест.
Её. Во всех смыслах.
========== 13. Лгунья ==========
Бражник любил тишину.
Одинокую, легкую.
Нарушаемую только хлопаньем светлых крыльев бабочек, что периодически взмывали ввысь, кружась друг с другом в незаурядном танце.
В такие моменты он иногда забывал, кто он.
Забывал о главной цели своей жизни.
Обо всем.
И любые колебания этой тишины чуткий слух Деймоса улавливал сразу.
— Пожалуй, есть только одна причина, почему ты решила вернуться сюда по собственной воле.
У круглой двери дальней стены послышалось сдавленное хмыканье.
Эрис чуть вскинула брови, скрещивая руки на груди.
Даже поражаясь тому, как хорошо со временем сохранилось его орлиное зрение и изумительный слух.
— На улицах всего Парижа временная тишина, значит — союзница уже у тебя под каблуком.
ЛжеБаг растянула губы в улыбке.
Умные мужчины всегда были в её вкусе.
Да чего греха таить: Деймос по жизни был единственным, кто привлекал её во всех аспектах.
— Ммм…
Эрис покрутила головой, разминая шею, и направилась в его сторону, медленно переступая ногами по холодному каменному полу.
— Она совсем ребенок, — протянула Эрис. — Ребенок с ярой манией убийств и разрушения. Капсула её тела здорово эмоционально поработала, чтобы её такой сделать.
Бражник тихо усмехнулся.
Он наблюдал за Хлоей Буржуа долгое время.
Отравлял её тело и разум акумой, но она одна из прочих её жертв смогла впитать в себя злобу, содержащуюся в ней.
Пропитаться ею.
И использовать на свой лад.
В тот момент Бражник впервые увидел такую прогнившую душу в столь юном возрасте за всю свою многолетнюю жизнь.
— Но она так скучна и заурядна, — почти пожаловалась Эрис, скривив губы. — Таких только в пешки, хотя я обещала ей, что она станет Королевой вместе со мной. Но это только обещание. Такое же пустое, как и её сущность внутри.
— И к чему ты мне это рассказываешь? — лениво отозвался Деймос, не оборачиваясь к ней.
— Несмотря на всё это, — чуть прервала его Лжебаг, — она сильна. И мы теперь «подружки».
Бражник впервые за всё время разговора повернулся к ней лицом.
Поймал в тусклом освещении комнаты её пронзительно черные глазницы и без тени смущения заглянул прямо в них.
— Союзница. Подружка. Список растет, — заметил Деймос, качнув головой чуть в сторону. — Я знаю, зачем ты здесь. Но ни в том, ни в другом с твоей стороны я не заинтересован.
Он уже собрался было повернуться обратно, давая понять, что разговор окончен.
Но Эрис в считанные доли секунды, точно электричество по проводам, пятном подлетела к нему и растянула губы в улыбке.
— Как жаль, — наигранно надула она губы. — Ведь за этим… Я и пришла к тебе.
Бражник поймал себя на мысли, что следил за тем, как шевелились её губы.
Четко проговаривая слова.
Без единой запинки.
Превосходная дикция.
Даже пару раз между зубами мелькнул влажный кончик её языка.
Бражник против воли сглотнул.
Это не ускользнуло от внимательной Эрис.
На крючке.
Никогда не умел сопротивляться.
— Видишь ли, я выбрала не совсем правильную тактику, когда решила убрать с поля пешку с именем Дюпэн-Чэн, — словно раскаиваясь в своих грехах, невинным голосом начала она. — Котик слишком сильно с ней связан. Это погубило бы всё веселье…
Эрис хотела было продолжить говорить, но вдруг мысли словно хирургическим ножом кольнуло.
Её брови чуть сдвинулись от неприятных ощущений, а в голове фиолетовой картинкой вспыхнул образ того, как словно бы она поднимается снизу в комнату к этой девчонке.
Точнее, к капсуле её тела.
Почему-то прикрывая глаза ладонью, словно козырьком.
И, когда в следующем кадре вспышек, рука была убрана, Эрис почувствовала прилив жара.
Она сглотнула.
Вспоминая.
Черт, вспоминая, что, поставив метку, она получает и чувства Котика, если вовремя не перекрывает доступ к своим мыслям.
А сейчас она забыла.
Но отчего-то ей не хотелось перекрывать этот канал.
Любопытство брало верх.
— Погубило бы веселье? — возвращая её в реальность, проговорил Деймос.
— Да, — тут же ответила она, за мгновение взяв себя в руки. — Если бы я добавила на три капли эфира больше, то девчонка бы не проснулась.
Она пожала плечами так, словно это было в порядке вещей.
Хотя так оно и было.
Какими только способами не изощрялись они убивать этих букашек людей в свое время.
Ах, времена.
Крики в камерах, настоящие пытки.
Услада для ушей.