Джедаи были неизменны. Тысячелетиями славились они своей верностью традициям, суровому регламенту и приверженностью репутации Ордена. Ничего не изменилось, не сдвинулось даже на йоту, кроме равновесия Света и Тьмы. Но Свет и Тьма как инь и ян: они свились друг с другом в тугой, не допускающий полутонов клубок.
Джедаи действовали неизменно спокойно, терпеливо, тщательно, не поддавались суете, не выказывали смятения – даже в пылу битвы. Нет эмоций – есть покой.
Некоторые джедаи скрывали смятение чувств за холодной маской, умели мгновенно сдерживать его; некоторые не испытывали смятения вовсе. Но были двое, которые не прятали своих эмоций, и это не могло не вызвать осложнений: падаван выказывал их мастеру, мастер, в свою очередь, – Совету.
И маятник качнулся – к взаимному неудовольствию всех сторон. Каким-то неведомым образом несдержанность в проявлении чувств никогда не влияла ни на качество выполнения своих обязанностей джедайской парой, ни на количество поручений, которые выдавал им Совет.
Так было до того полного событиями дня, когда в зале Совета прозвучало:
– Мы не принимаем задание.
Оби-Ван приготовился к столкновению.
Его мастер бросил на него взгляд – равнодушный и нечитаемый для случайного наблюдателя, но для Оби-Вана в нем было явное предупреждение.
Маленькие зеленые брови заметно приподнялись:
– Отклоняешь Советом санкционированное задание, не так ли, мастер Джинн? Объяснение у тебя есть, уверен я.
– Да, магистр Йода, если позволите, – с каменным лицом ответил Квай-Гон. – Согласно официальным бумагам, наш показатель успешно выполненных миссий выше, чем у любой другой пары в Ордене. Также задокументировано, что мы получили меньше выходных и провели больше дней у целителей, чем любая другая команда. Нам нужны отдых, спокойствие и свобода действий, которых не могут дать резервуар с бактой или продолжительный межгалактический перелет.
Оби-Ван практически слышал шипение кислоты в этих словах. Мейс Винду, несомненно, тоже:
– То, что вам нужно, мастер Джинн, так это официальный выговор. Совет десятилетиями закрывал глаза на ваше неповиновение, неоднократно предоставляя вам свободу действий, в которой вы якобы нуждаетесь.
Затем заговорил магистр Мунди:
– Ваши действия не противоречат вашим словам, но ваши слова не остаются незамеченными. Отклонить задание Совета и требовать отпуск – это недостойно и эгоистично с вашей стороны.
– Отпуск вам мы предоставим, – неожиданно сказал Йода, подчеркивая этим, что свобода действий, которую требовал Квай-Гон, всегда у того была.
Слова магистра вызвали легкую волну удивления, отразившуюся на лицах советников.
– Однако, мастер Квай-Гон, – продолжил он, – обдумать значимость ваших действий сегодня должны вы. Много проблем возложили на нас. Исполнителей других найти придется нам теперь, когда уже лучших мы выбрали. Создали проволочки и трудности ради долгого сна, – стальные нотки прозвучали в его голосе. – Сомневаетесь так часто в Совете вы. Знать должны мы, действительно ли в мире с собой вы здесь или же переназначение нужно вам в другую систему. Или желаете Орден покинуть совсем?
Слова камнем упали посреди зала и прокатились эхом в сознании присутствующих. Это было немыслимо – оставить Орден? Впервые за время служения Свету Квай-Гон Джинн лишился дара речи.
Йода решительно кивнул и продолжил, как будто и не прозвучало последнего вопроса. Он постучал палкой рядом со своим креслом:
– Да, да. Уйти должны вы. Найти внутренний стержень свой должен ты и твой падаван, – мастер Йода и Квай-Гон повернулись к Оби-Вану. – Многое надо и ему выучить о терпении, покое и молчании.
Квай-Гон только поднял в немом согласии брови и слегка качнул головой. Он был вполне уверен, что позже еще наслушается о сегодняшнем инциденте. В Садах, в обеденном зале, в их комнатах: где бы они ни были и чем бы ни занимались, Оби-Ван всякий раз старался навязать свою волю старшему джедаю, но всякий раз неудачно. Квай-Гон не хотел менять эту привычку, потому что поощрял свободу мысли в своем падаване.
К тому же он находил её милой. Пока Оби-Ван не начинал настаивать, что мастеру пора бы угомониться и обеспечить себе кресло в Совете. Тогда Квай-Гон, как правило, быстро прекращал разговор, давя, если приходилось, авторитетом. Даже у близких отношений должны быть свои границы.
– Идите, идите, – нетерпеливо проговорил магистр Йода, видя отсутствующий взгляд в его глазах. – Предоставлен отпуск вам будет. С дня завтрашнего. Не нужен транспорт вам, надеюсь я?
– Нет, магистр, – смиренно ответил Квай-Гон, кланяясь и направляясь к выходу. Оби-Ван тоже поклонился и последовал за своим мастером.
*
– Мастер, – неуверенно начал Оби-Ван, как всегда, прежде чем набрать оборот и выпалить: – Совет сегодня…
И вдруг остановился, как по команде.
– Не сейчас, Падаван, – осадил его Квай-Гон, ставя на свой поднос тарелку с каким-то подобием тайдерианского салата.
Именно такой реакции и ожидал от него Оби-Ван, ровно как и его мастер знал, что падаван поднимет эту тему. Тем не менее, Квай-Гону было интересно, какие аргументы выставит ученик: многоуважаемый мастер полагал Оби-Вана не менее виноватым.
– Мастер, я только хотел извиниться за то, что все время выступаю со своим мнением. Я не так опытен в вопросах, касающихся Силы и политики, как вы. Я не имел права. Это не мое место.
Квай-Гон удивленно приподнял бровь. Ну что ж, это было что-то новенькое – примерно как если бы он сам начал смиренно принимать волю Совета.
– И что же мы будем делать, Падаван? – спросил он, кивая в сторону стола в углу шумного обеденного зала и указывая Оби-Вану идти вперед. – Нам в недвусмысленных выражениях велели быть в мире с собой, друг с другом и с Советом. В противном случае нас сошлют за Внешнее Кольцо регулировать последствия азартных игрищ между хаттами.
Ясные голубые глаза Оби-Вана наполнились беспокойством, и он отвел взгляд.
– Я… Я-то точно не знаю, Мастер.
Он без особого интереса поковырялся в своей тарелке.
Квай-Гон послал вопросительный импульс через их учебную связь, проверяя, нет ли между ними какого-то недопонимания, но, что бы ни занимало мысли падавана, оно, кажется, не касалось мастера.
– Я передумал ужинать, Падаван, – недовольно буркнул он. – Жду тебя в наших комнатах.
Он встал и отнес нетронутый поднос к мойке.
Оби-Ван проводил его взглядом, переложил бледно-голубые кусочки рыбы коло в одну сторону и вздохнул, подперев голову рукой. Он точно знал, почему перечит Мастеру. То есть он знал первопричину, но не мог понять, чего же он сам добивается. Конечно, влюбиться в мастера – тот еще стресс, а если добавить чудовищное непроходящее влечение, то и вовсе можно дойти до нервного истощения. Но это же не повод для бесконечных пререканий.
Разумеется, Оби-Ван не считал, что Квай-Гон всегда и во всем не прав. Сегодня, например, его весьма впечатлил анализ орденской статистики и то, что мастер беспокоился о нем, о них обоих настолько, что отказался от задания вопреки здравому смыслу. Видит Сила, Оби-Вану сейчас было не до заданий; они только что вернулись с последнего. Тогда почему он себя так вел? Как в яслях, когда дергают девочку за косички, только потому, что она нравится. Определенно, он уже вышел из этого возраста.
А может и нет. Но что, разве он ждал от своего почтенного мастера, что тот тоже начнет вести себя как мальчишка? Оби-Ван почувствовал укол совести, вспомнив, как попрекал его бесконечными разногласиями с Советом. Квай-Гон спорил, потому что был прав. Оби-Ван спорил, потому что хотел секса.
Он угрюмо размял вилкой овощи и лениво размазал их по тарелке. Он дулся и не собирался ничего с этим делать. Что-то должно было произойти и произойти скоро; но у него было смутное предчувствие, что действовать придется самому.
*
Когда Оби-Ван вернулся в комнаты, там было полутемно и свет мягкими полосами ложился у основания стен. Решив, что мастер медитирует, он направился к себе заняться тем же. Ему необходимо было очистить разум, нужна была передышка. «Мне нужно трахнуться», – с раздражением подумал он и отбросил эту мысль. Оби-Ван тихо зашел в свою комнату, прикрыл дверь, выключил свет и плотно зашторил окна, чтобы огни Корусанта не потревожили темноты, которая казалась чрезмерной, но успокаивающей. В темноте, в уединении, он мог забыть о приличиях и избавиться наконец от своих жалких демонов. Орать на них, злиться, сразить их метафизическим лайтсабером. Традиции, покой, Кодекс! Какой в них прок, если он сходит с ума в этих рамках.
Вздохнув, он опустился на колени в позу для медитации и почти мгновенно погрузился вглубь сознания. Вполне достойный результат долгих лет тренировок. Но порой даже они не помогали сохранять спокойствие, предписанное традициями джедаев.
Теоретически умиротворение проистекало из честности и уважения, но эта связка не работала на практике. Уважение вело к восхищению, восхищение – к симпатии, симпатия – к страсти, страсть – к любви. Или типа того. Во всяком случае, у Оби-Вана по отношению к его мастеру случилось именно так. Так что он стоял на коленях в своей комнате в полной темноте, скрываясь от собственных чувств, слишком сильных, чтобы показывать их. Он учился скрытности.
Но чтобы спрятать свои чувства, сначала их надо было успокоить, что у Оби-Вана никак не получалось. Они посмеивались над ним, подкалывали, крутились внутри него. Маленькие монстры. Неразделенное желание и невзаимная любовь, ощущение неполноты, одиночество, отчаянная страсть. «Не могу сконцентрироваться». Чувствуя раздражение, он встал, размял ноги и начал расхаживать в темноте, потирая глаза и лоб.
Он нервничал. Квай-Гон всегда говорил, что он слишком нервничает. Оби-Ван хорошо это скрывал, но мастер, как правило, все равно чувствовал, и падаван полагал, что его это нервирует. Оби-Ван прятал хамоватое раздражение под маской благодушия так же легко, как большинство джедаев сохраняли его постоянно. Оби-Вану всегда было любопытно, что можно счесть большим мастерством. Сейчас, беспокойно наворачивая круги в кромешной темноте, он бы многое отдал за один шанс выругаться перед Советом – зло, сжав кулаки, бурно жестикулируя, и не гадать при этом, а не перешел ли он на клятую Темную Сторону.
В конце концов, ну что это за организация такая? Один шаг в сторону и все, ты Лорд Ситх. И как Совет расценит его гнев, его вожделение? Что скажет о животной похоти? Или о том, что он мог бы направиться прямиком в комнату Квай-Гона и взять того – без промедления – прямо на полу. А ведь это бы тотчас искупило все годы отчаяния. «Да, Падаван, возьми меня!» – услышал он в своей голове, и возбуждение затопило его, как расплавленная магма. Что делать с этим нестерпимым голодом? А как же нежность и преданность? Он постарался сосредоточиться на них и успокоить мучительное возбуждение, но потерпел ожидаемое поражение.
Значит, в этом все дело? Значит, все его перебранки с мастером – просто результат многолетней неразделенной страсти? Он очень сомневался. Но Оби-Ван понял, что бессилие, разочарование и одиночество были куда более страшными демонами, чем он готов был признать. Он глядел в эти глубокие небесно-голубые глаза слишком долго, его направляли большие, сильные руки, он чувствовал напряжение этого огромного, гибкого тела в битве. Как бы он хотел, чтобы эти руки, и глаза, и тело делали с ним совершенно другие вещи, и невыполнимость желаний не могла умалить их.
– Оби-Ван, – приглушенно прозвучал голос Квай-Гона, и дверь скользнула, открываясь перед ним. В тусклом свете, падающем из коридора, он с удивлением увидел Оби-Вана, который стоял, напряженно замерев посреди совершенно темной комнаты и уже явно успел себя чем-то накрутить. – Для того, кто сидит так тихо, Падаван, от тебя исходит слишком много беспокойства.
Оби-Ван вспыхнул, понимая, что, должно быть, фонил на всю округу.
Квай-Гон включил мягкий свет, чтобы не травмировать глаза ученика.
– Не хочешь ли ты рассказать мне, что происходит? – тихо спросил мастер, проходя в комнату и садясь на кровать Оби-Вана.
Не в силах больше сдерживаться, Оби-Ван на одном дыхании выложил все свои проблемы с Кодексом, подавляемыми эмоциями, сексуальным желанием и любовью, не называя, разумеется, никаких имен.
Квай-Гон неотрывно смотрел на него. Даже сидя он являл собой внушительную фигуру. «Интересно, на сколько сантиметров он может быть внушительнее?» – безрассудно подумал Оби-Ван и немедленно осадил себя, пока мысль не просочилась наружу. Проклятые демоны.
– Кодекс говорит только о тех эмоциях, которые мы не можем контролировать, которым мы позволяем управлять нами. Эмоции, которые мы высвобождаем в Силу, – совсем другое дело, Оби-Ван. Мы уже это проходили, – ни нотки неодобрения не прозвучало в его голосе, но и ни намека на поблажку.
– Да, Мастер, но…
Оби-Ван мерил шагами комнату, почесывая затылок и теребя косичку. Квай-Гон видел, как тот нервничает.
– Значит, ты уже не первый год испытываешь к кому-то сильные чувства, в том числе сексуальное желание, и считаешь, что именно они нарушают твое душевное равновесие? – Квай-Гон всегда обладал раздражающей способностью сводить самые бурные переживания Оби-Вана к исключительно сухим формулировкам. – Пробовал ли ты… поговорить с объектом своей страсти?
Квай-Гон мрачно покосился на своего падавана. Тот перестал метаться и встретился с ним взглядом в попытке разгадать выражение лица мастера, которое, как всегда, было непроницаемым.
– Не… – Оби-Ван облизнул губы. – Не на эту тему, – запинаясь, пробормотал он.
Иногда Оби-Ван надеялся, что в некоторые, вполне определенные моменты мастер слышит его через учебную связь. Временами ему казалось, что было бы лучше и проще, если бы его поймали с поличным, чем признаваться самому. Сложно было даже представить, как бы он подступился к такому разговору.
– Вот и ответ, – живо отозвался Квай-Гон. – Уверен, что такой привлекательный молодой человек, как ты, обязательно добьется успеха, – загадочно добавил он.
Оби-Ван не мог понять, высказывает ли он собственное мнение или говорит абстрактно. И, конечно, оставалась прискорбная вероятность того, что мастер считает Оби-Вана привлекательным, но остается к нему равнодушным. Оби-Ван с трудом придал себе спокойный и невозмутимый вид.
– Не уверен, Мастер, что в данном случае смогу воспользоваться вашим советом, – сказал он, и сердце его сжалось от противоречия между холодным голосом и горячими чувствами.
Квай-Гон внимательно посмотрел на него:
– Думал ли ты о том, чтобы реализовать свои желания с кем-нибудь другим?
Оби-Ван открыл рот и прирос к полу, усиленно отводя взгляд. Это было немыслимо. Даже у него было не столь богатое воображение, чтобы притвориться, что…
– Нет, Мастер, это не приходило мне в голову.
И в жизни бы не пришло.
– Давай посмотрим, – сердечно предложил Квай-Гон. – Этот кто-то – человек?
Оби-Ван кивнул.
– О, весьма удобно. Мужчина или женщина?
– М-мужчина, – Оби-Ван задумался, насколько далеко может зайти мастер, сужая круг возможных вариантов.
– Возраст?
Оби-Ван шумно вдохнул, покачал головой и неопределенно махнул рукой.
– Ну что ж. Возможно, ради возвращения внутреннего спокойствия, мне следует доставить тебе такое удовольствие.
Глаза Оби-Вана распахнулись в немом изумлении.
– Я хочу сказать, Падаван, что, воплотив в жизнь свои фантазии, ты, возможно, сумеешь избавиться от этой конкретной проблемы. Решить ее в голове.
Если бы мог, Оби-Ван уставился бы еще сильнее:
– Вы сделаете такое для меня… а как насчет ваших собственных сложностей?
Квай-Гон слегка улыбнулся:
– О, я уверен, что найду способ с ними справиться. Мы делаем, что можем тогда, когда можем, Падаван.
Оби-Ван потряс головой, отводя взгляд, но колесики уже завертелись: «а что если». А вдруг. У него помутилось в глазах при мысли о том, чтобы притвориться, что он притворяется, что он с кем-то другим. Он снова потряс головой, соображая, что более нелепо: согласиться или отказаться. Ему выпал шанс осуществить свои желания. Но хочет ли он воспользоваться этим шансом, зная, что Квай-Гоном двигает только бескорыстное желание помочь несчастному падавану?
И, конечно, самый главный вопрос: а какая на самом деле разница?
– Это было бы… очень любезно, – заикаясь произнес он, смутно понимая, что разница есть, что ему очень не все равно, с чего Квай-Гону пришла такая идея. Но его джедайское самообладание таяло под спокойным, вопросительным взглядом мастера, как шоколад на языке.